Профессор Брановер.

Вероятно, немногие знают о существовании магнитной гидродинамики (МГД). Эта наука возникла в конце 50–х годов и область ее применения специфична: астрофизика, энергетика, геофизика, новейшая техника измерений и т.п. С первого дня своего появления МГД заинтересовала и увлекла молодого ученого — Германа Брановера, в дальнейшем доктора технических наук и профессора Института физики Латвийской Академии наук. Магнитная гидродинамика принесла профессору Брановеру мировую известность благодаря посвященным ей монографиям, учебникам и научным статьям, еще в бытность его в Советском Союзе, общим числом более ста.

С 1972 года профессор Брановер живет в Израиле. Он преподает в университете Беер–Шевы и создал там одну из лучших в мире лабораторий МГД, где, в частности, ведутся важные исследования для морского флота США. Регулярно приезжая в Америку по служебным делам, профессор — столь же частый гость в мировом центре Любавичского движения, потому что Герман Брановер обратился к иудаизму и вошел в Движение еще в СССР.

В один из его визитов в США и состоялась наша беседа (интервью было проведено в октябре 1981 года).

— К сожалению, нет. Вы и на Западе можете встретить воинствующих атеистов. Обычно это те, кто оспаривает новый, так называемый «вероятностный», подход современной науки к окружающему миру, принимающий концепцию Б–га.

Позвольте Вас уверить: все аргументы «научного атеизма» как минимум вековой давности. В позапрошлом веке, как мы знаем, произошел внезапный скачок технического прогресса (кстати сказать, и сам скачок, и даже век предсказаны в Торе). И одновременно получила необычайное распространение материалистическая философия, убеждавшая человека в его блистательном величии.

Доказательством этого величия считались безграничные возможности науки. Человек, утверждают материалисты, единственное мыслящее существо во Вселенной (См. по этому поводу статью «Тайна зарождения жизни на Земле», из которой с очевидностью следует, что Земля не может быть и не является единственной планетой, на которой зародилась и развивается жизнь. «Спектр» №№16,17,18, 1999 г. — Прим ред.), способное все познать, все постичь, все предсказать и сделать.

Вера во всесилие науки обворожила мирового обывателя, а вид томов, испещренных таинственными формулами и уравнениями, производит магическое впечатление (Этим магическим воздействием «научного подхода» широко пользуется многочисленная команда шарлатанов, сознательно или несознательно направляющих людей по ложному пути псевдоразвития. Подобная ловушка, к сожалению, очень эффективно действует на людей с недостаточно развитой способностью к распознанию. Одним из ярким представителей этой армии создателей наукообразных теорий является г. Хаббард с его дианетикой и другими «теориями». Г.Хаббард — не заурядный шарлатан, он включил в свою «теорию» действительно работающие, известные тысячелетиями приемы, чем, в глазах недоразвитого почитателя, сделал все остальные постулаты и выводы своей «теории» непогрешимыми истинами. Даже тот факт, что большинство из нас уже встречалось с «непогрешимыми» рукотворными теориями типа марксизма–ленинизма, ничего не меняет. Люди миллионами попадаются на удочку «научного» подхода так же легко, как и во все предшествующие века. — Прим. ред.). Задумайтесь, как удобна эта вера уму тупому и ленивому: я — человек, рассуждает он, следовательно, вершина мироздания, даже если в науках не разбираюсь. Рядовому человеку нагромождение естественных наук представляется величественной постройкой. Он не понимает разницы между знанием и умением, он — идолопоклонник «технических чудес». Исследование звезд, изучение атомных частиц, кибернетика, водородные бомбы, космические корабли — все это впечатляет обывателя; природа представляется ему послушной служанкой, насквозь понятной жрецам–ученым. А если вы упомянете Б–га, обыватель обольет вас ушатом презрительного сострадания.

— Это неверная постановка вопроса. Познание сути вещей и деятельность, которой занимаются ученые, — проблемы разные. Мы, в рамках научного подхода, изучаем всего лишь взаимосвязь предметов и явлений, и поле нашей деятельности безгранично. Однако изучение упомянутой взаимосвязи ни на йоту не приближает нас к пониманию сущности самих предметов и явлений.

Как известно, любая область знания покоится на некоторых определениях и постулатах. В дальнейшем, после многих лет экспериментов, математических выкладок, наслоения терминов и понятий, возникает сложная система, требующая, бесспорно, и таланта, и изощренности, и тренировки. Надстройка, созданная руками человека, может выглядеть грандиозно, но фундамент любой естественной науки — это подтвердит вам каждый объективный исследователь — не содержит ни грамма подлинного знания.

Например, наука об электричестве, успехи которой нам хорошо знакомы: компьютеры, телевизоры и т.п. Отбросим надстройку XX века, типа релятивистской электродинамики либо уравнений Максвелла, и обратимся к известному нам со школьной скамьи закону Кулона, который оперирует простейшим понятием — электрический заряд. Я утверждаю, что ни один ученый в мире не сможет объяснить вам сущность этого понятия. На ваш вопрос вы услышите лишь беспомощное бормотание о каком–то «нечто», действующем на подобное ему «нечто» с определенной силой.

Обратимся к биологии. Основное понятие — живой организм — определяется как «нечто», обладающее функциями питания, размножения и т.д.

Современная оптика определяет свет, как «нечто» — причину зрительного раздражения, фотохимического распада, возбудителя фотоэффекта и других явлений. Нужно ли объяснять, как далеки все эти определения от выражения сущности.

— Ваш вопрос вызван человеческой гордыней. И он не верен по отношению к подлинным ученым. Отказ от гипотезы абсолютного знания способен искренне огорчить лишь идеолога–материалиста, болтуна от науки. Истинный ученый любит свое дело, увлечен им предельно и не замахивается на прерогативы Б–га.

Вместо материализма ученые исповедуют сейчас иную философию, согласно которой наука — всего лишь инструмент для обработки фактов и наблюдений. Такую точку зрения, называемую философией инструментализма, разделяет большинство честных, объективных, в том числе и религиозных ученых. В последней четверти XX века заметно поутихло «гром науки раздавайся», ей отведено более скромное место. Мы не можем больше полагаться на теории, говорят сейчас ученые, потому что любая теория — это только гипотеза, модель. Вы не представляете, сколько было, есть и будет великолепных теорий, категорически опровергаемых дальнейшими экспериментами и наблюдениями.

Наука может преуспеть и оказаться чрезвычайно полезной только в деле создания новых машин, инструментов, процессов... Но никогда, повторяю, никогда ей не удастся даже приблизиться к основам мироздания, прекрасно изложенным в Торе.

Наука — это ремесло, наподобие ремесла моряка или сапожника. И поклоняться ремеслу, другими словами, фетишу науки, так же нелепо, как поклоняться каменному идолу. Ведь и то, и другое — творение рук человеческих. Конечно, наука — изделие более сложное, но, тем не менее, она — обычное ремесло. Любой назовет сумасшедшим человека, который утверждает, что его портняжные успехи опровергают Тору. Это в равной степени относится к выдающимся открытиям биологии или физики.

Вы называете это ясным?! Извольте. Вспомним хотя бы крайне модные уже полвека эксперименты на человеческом мозге. Об этом писали и пишут, захлебываясь, в советской научной и ненаучной печати, непрерывно публикуют статьи и здесь, на Западе. Речь идет об использовании электродов и разнообразных химических агентов для управления психическим состоянием человека. Причем эти эксперименты, по мнению горе–ученых, убедительно опровергают Тору. Мол, если мыслями и чувствами человека можно управлять извне, следовательно, нет и души человеческой.

Когда подобному верит обыватель, я ничуть не удивляюсь. Людей вообще впечатляет магия слов, особенно звучных и непонятных. Электроды, реагенты... Однако такого же эффекта можно добиться и ударом палки по голове: психическое состояние индивидуума немедленно изменится.

Вся апологетика науки XX века, «великой науки атомной эры», держится на электродах и спектроскопах, которые внушительнее обыкновенной палки.

Позвольте привести другой пример. Однажды меня попросили прочесть лекцию на несколько неожиданную тему — пророки и пророчества. Я долго отказывался, но меня уговорили, мотивируя тем, что весьма интеллигентная аудитория из новых иммигрантов предпочитает профессора, а не раввина.

Старательно подготовившись, я отправился на лекцию, где меня поджидали действительно интеллигентные люди: врачи, инженеры, журналисты, архитекторы — их было, примерно, пятьдесят человек.

Я говорил им о пророках — людях Торы, о том, как пренебрежение личным и телесным, постоянное изучение и проникновение в самые сокровенные тайны Торы и возвышенная молитва ставят еврея в особое положение в мире, превращают его в посредника между Б–гом и народом Израиля, открывают ему неведомое.

Меня слушали с кислыми физиономиями и явно невнимательно. Вопросов не было, а после лекции мне заявили, что произошла ошибка. От ученого–исследователя ожидали научного подхода, а я, видите ли, морочил им головы наивными сказками.

Сколько–то месяцев спустя меня опять попросили прочесть аналогичную лекцию для такой же аудитории.

Наученный горьким опытом, я решил проделать маленький психологический эксперимент. Наскоро выдумав какую–то наукообразную теорию телепатии, я обрушил на слушателей термины типа парапсихологии и «мыслительно-энергетических» процессов. Я писал на доске уравнения, разглагольствовал о пространствах с большим, чем три, числом измерении, связывал пророческие способности телепатов с неким энергетическим полем, происхождение которого хотя и непонятно, а свойства загадочны, но, тем не менее, доступно анализу методами квантовой механики... Интерес у слушателей был неподдельный, на меня обрушился град вопросов, в том числе, как использовать эффект этого феномена для защиты Израиля (Сколько подобных «теорий» изложено в массе дурных псевдодуховных книг, авторы которых не составили себе труда даже заглянуть в обычный энциклопедический справочник, чтобы убедиться, что так любимые ими «лептонные поля» не имеют к их предмету никакого отношения. Зато слова красивые и безотказно действуют на недоразвитое сознание. — Прим. ред.).

После короткого перерыва я признался в обмане. Аудитория была, повторяю, интеллигентной, все дружно посмеялись и так же дружно согласились с довольно неприятным для них выводом: даже люди с высшим техническим образованием готовы поверить в любую глупость, лишь бы она имела научный, так сказать, камуфляж. После этого отступления на вольную тему я прочел им настоящую лекцию, практически слово в слово, как в первый раз. Меня слушали сверхвнимательно и задали множество неглупых вопросов.

Меня изумляет скверная и ленивая привычка думать: «В наше время нельзя быть верующим». Обычно я спрашиваю таких людей: «Почему твой дед мог быть верующим, а ты — нет? Что ты узнал принципиально нового, что оправдывает твой отход от традиции прадедов?»

Разумных ответов никогда не слышишь. Говорят: «Дед не знал электричества». «Не смотрел телевизор» (Действительно, телевизор настолько эффективно глушит слабые ростки духовности, что, владей «дед» телевизором, — неизвестно кто бы победил. — Прим ред.). Как–то мне даже сказали: «Дед не знал ватерклозета».

Тогда я пытаюсь выяснить, какова, по их мнению, связь электрической лампочки или телевизора с возможностями объяснить сущность вещей, понять сотворение мира или найти смысл жизни человека.

Ответы — самые умные — крайне поверхностны.

Царь Шломо (Соломон) сказал: «Ничто не ново под солнцем». Человек не стал лучше, сменив осла или лошадь на автомобиль. Его душа, его запросы, возможность быть счастливым не изменились от замены свечи электрической лампочкой, а книги — телевизором. Напротив, все технические новшества — и это общеизвестно, разрушают природу и калечат душу.

— Приходится часто слышать, что возвращение в еврейство — тшува удается лишь тем, кто вырос в семье, соблюдавшей традиции. А дети атеистов, мол, уходят от еврейства безвозвратно. И сразу же второй вопрос: помогала или мешала научная деятельность вашему «возвращению»?

— Я не слышал таких мнений, но полагаю их попросту неверными. Когда мне исполнилось 13 лет, я даже не знал, что такое бар–мицва. Я был комсомольцем, искренне верил в коммунизм и «отца народов». Мой интерес к еврейству был следствием антисемитизма, он возник в студенческие годы, но сделал меня баал–тшува — вернувшимся в еврейство — много лет спустя.

Антисемитизм заставил меня всерьез задуматься: что значит быть евреем? Я не мог смириться с обреченностью на страдания, я стремился найти положительную идею Еврейства. Из прочитанных мною книг вставала глубокая по смыслу интеллектуальная система, неразрывно связанная с идеей Б–га.

Именно в ту пору я начал догадываться, что наука никак не противоречит Торе. В дальнейшем предположение перешло в уверенность. Сфера науки, как я уже говорил, имеет свои пределы; наука никогда не позволит решить главнейшие проблемы человеческой жизни.

В детстве, зачитываясь научной фантастикой, я вместе с авторами был твердо убежден: технический прогресс неизбежно изменит человечество к лучшему, и после начала космической эры, например, на Земле обязательно воцарят доброта, любовь и благородство.

Все это не ново. Двести лет назад философы возлагали в точности такие же надежды на эпоху полетов (Известно мнение первых создателей самолетов братьев Райт (первый полет состоялся 17 декабря 1903 г.), что уж в эпоху аэропланов прекратятся войны, так как от них не будет защиты и все поймут, что воевать бессмысленно. — Прим. ред.).

Прошли столетия, человек взлетел в воздух и даже в космос, но где, спрашивается, долгожданные перемены к лучшему во взаимоотношениях людей? Человек побывал на Луне, но на Земле не убавилось несправедливости, кровопролития и голода, а о факте самих полетов мало кто вспоминает.

Мы не засыпаем и не просыпаемся с мыслью: «О, я живу в космической эре!» И даже посещение далеких звезд столь же мало повлияет на человеческое общество, потому что технический прогресс — это одно, а жизнь человеческая — совсем другое...

Я не могу сказать, что наука привела меня к вере, но она помогла мне в этом. Воспитанный с детства в системе рационального мышления и убежденный материалист–атеист в дальнейшем, я стал проверять свои сомнения методами философского анализа. Я углубился в новейшие и классические научные теории, выискивая ясные и прямые аргументы против религии. Очень скоро выяснилось, что таких аргументов не существует. Наоборот, для меня прояснилась разница между наукой, изучающей взаимосвязь явлений, и религией — раскрывающей сущность и предназначение вещей.

Осознание этой разницы привело меня к выводу, что предметы религии и науки различны и, следовательно, в принципе не могут противоречить друг другу. Я был близок тогда к открытию разницы между «творением из нечто», доступным науке и технике, и «творением из ничто», доступным лишь Б–гу. Конечно, я не знал тогда этих терминов и понятий, которые я почерпнул десяток лет спустя из хасидизма.

Исторически, так сказать. После полувековых гонений в России не осталось Еврейства, кроме любавичей. Мне приходилось много разъезжать по Советскому Союзу, посещать большие города и местечки, разговаривать и молиться со многими евреями. Мой жизненный опыт говорит: только хасиды сумели противостоять разрушительному воздействию.

Однажды я приехал в город Пермь. Была зима, метровые заносы снега и лютый холод около 40 градусов ниже нуля. В то время я уже был религиозен, хотел помолиться в синагоге, но понятия не имел — есть она или нет в этом городе с миллионным населением. Спросить было не у кого, и как–то утром я отправился на поиски. Долго блуждал по пустынным улицам, закоченел и совсем было собрался вернуться в гостиницу, как вдруг увидел маленький деревянный домик, куда один за другим заходили евреи. Вошел и я (Не чудо ли это? Ведь подумайте, человек бродит по зимнему незнакомому городу в глубинке России и «случайно» находит синагогу в обычном, ничем не приметном доме. — Прим. ред.).

Когда началась молитва, я обратил внимание, что Сидур (молитвенник) был любавичским — это определяется порядком молитв. Крайне заинтересовавшись этим обстоятельством, я начал расспрашивать и узнал удивительную историю. Когда–то, давным-давно, этот миньян организовал заброшенный судьбой на Урал одинокий хасид. Он умер более десяти лет назад, но миньян сохранился. И тогда я подумал: если после смерти человека дело его, движение, которое он начал, продолжается, — это настоящее, верное дело.

Это мое личное мнение, я никому его не навязываю, однако, и отъезд мой из СССР был чудесным образом связан с любавичами.

Я уехал в Израиль через пятнадцать лет после первой своей попытки вырваться на свободу. Особо мучительны были последние годы: безнадежное ожидание разрешения на выезд и частые вызовы в КГБ — всякий раз казалось, что я не выйду из этого здания.

В один из таких мрачных дней я отправился на центральную телефонную станцию (наш телефон давно отключили) и заказал разговор с Любавичским Ребе. На удивление, меня соединили легко и быстро. (Насколько мне известно на текущий момент — это единственный случай, когда кто–либо разговаривал с Ребе прямо из СССР). Я получил благословение Ребе и заверение, что ждать нам осталось совсем немного. Так и произошло, и это было чудо.

— Чтение книг? Сомневаюсь. Разумное в тех условиях, обычно бессмысленно и даже нелепо в свободном мире. Кроме того, дискуссии и чтение могут быть бесконечными, они не помогают преодолеть сомнения и колебания.

Я думаю, первый шаг для баал тшува — приступить к исполнению некоторых заповедей Торы. Во всяком случае, именно этим путем я вошел в религию двадцать лет назад. Утверждаю на своем опыте: в соблюдении Мицвот нет ничего трудного. Конечно, не все они сразу понятны, и что–то может поначалу звучать неубедительно. Мой совет в этом случае — отложите в сторону на какое–то время свои сомнения. Они всего лишь означают, что в данный момент вы еще не готовы принять мудрость Торы. Пройдут недели, месяцы, быть может, год. Но, если вы продолжаете соблюдать Мицвот, непременно наступит час озарения — ясного и точного ответа на беспокоивший вас вопрос.

Меня часто спрашивают: «Неужели вы — ученый, профессор, физик — ежедневно молитесь, соблюдаете кошерность, надеваете тфиллин и зажигаете субботние свечи? Неужели вы действительно верите, что эти архаичные обряды еще имеют какой–то смысл? Это в наше–то время!»

Такие вопросы удивляют и огорчают меня. Но, к счастью, я все чаще встречаю людей, которые честно и непредубежденно пытаются разобраться в проблеме религии. Мне нравится их вопрос: «Расскажите, как вы пришли к этому?» — и я отвечаю, потому что жизненная история убедительней любых теоретических доводов и абстрактных доказательств.

«СВЕТ» №1 октябрь 1981. 

 Версия для печати