Ж–Б. Симеон Шарден. «Девушка с воланом».

«...Когда кто–либо говорит о правде искусства, он должен взглянуть вот на эту картину, чтобы увериться, что правду эту он нашел».
Из письма комиссара Дюбюссона маркизу де Комон (о полотне «Девушка с воланом»).

«Еще при жизни Шарден был признан величайшим живописцем своего времени, и на протяжении трех веков слава его не тускнеет. Это исключительный художник». Так прокомментировал выставку картин Жан–Батиста Симеона Шардена в Нью–йоркском Метрополитен директор музея Филиппе де Монтебелло.

Вот она перед нами — совсем юная девушка, почти девочка, в руках у нее ракетка и волан, но думает она сейчас не об игре. Глубокая задумчивость, тревога даже, делают чистое личико не по–детски серьезным, кажется, сейчас из широко открытых глаз брызнут слезы. Проникновенная поэтичность и, одновременно, обыденность, гармоничность красок и понимание характера, забот и тревог хрупкой женщины–ребенка делают картину необыкновенно притягательной. Не случайно именно этот портрет скромной горожанки стал своеобразной визитной карточкой нынешней выставки. Подобно голландским художникам XVII века Шарден повернул французское искусство к живописи бытового жанра — натюрмортами, сценкам из жизни третьего сословия, реалистическому (и в то же время глубинно психологическому) портрету, в котором нет и следов парадности.

Художник не представляет нам, а просто показывает простых людей — кухарку, недобрую ее хозяйку, вдумчивого юношу, вглядывающегося в будущее, усталую гувернантку, множество обычных людей: трудяг, мечтателей, добряков и хитрецов, их детей, все, что их окружает, их быт, характеры, взаимоотношения. Искусство Шардена стало знамением его времени. По существу, только он сумел с необычайной цельностью и полнотой передать уклад жизни своего класса, новые социальные связи в среде крепнущей буржуазии. И сделал это естественно и просто, без малейшего оттенка декларативности. Апеллируя к эмоциям зрителя, он сумел ненавязчиво донести до них поэзию будней маленького человека, его заботы и радости, его добропорядочность и уважение к труду. Богатейшая выставка работ Шардена, открывшаяся в Метрополитен — главном музее Америки, приурочена к 300–летию со дня рождения замечательного художника. Ну, а то, что она запоздала немного (Шарден родился в ноябре 1699 года) объясняется очень просто: до своей презентации в Нью–Йорке коллекция с огромным успехом экспонировалась в Париже, Дюссельдорфе и Лондоне. Собраны картины из многих частных коллекций и музеев мира, в том числе, из ведущих музеев Америки, Германии, Испании, Швеции; из Лувра, Лондонской Национальной галереи, Эрмитажа.

Екатерина II, высоко ценившая живопись Шардена, постоянно слышавшая восторженные возгласы «Ах, Шарден, ах, Шарден!» заказала художнику большой натюрморт с атрибутами искусств, рожденных трудом и талантом, и наград за них. Это поразительное полотно: жизнь, отданная труду, взлеты вдохновения, а награда? Звезда на траурной ленте. Награда приходит всегда слишком поздно.

Натюрморты с атрибутикой искусств, наук, музыки занимают в творчестве Шардена особое место. Аристократическим аллегориям с богами и музами, с персонажами и предметами условными он предпочитает живую конкретику — то, что окружает человека, чем и с чем он работает, что почитает: многообразные источники познания, без которых немыслимо подлинное творчество. Полотна эти насыщены глубоким философским смыслом. «Атрибуты военной музыки» — знамя, пронесенное дорогами войны, потрепанные ноты, трубы (не фанфары, а те, что зовут в бой), обязательный барабан, брошенный солдатский ранец, и невидимая смерть, притаившаяся в складках флага.

Эти картины были созданы Шарденом в пору зрелости, но феномен его и в том, что состоялся он как художник, как носитель собственного видения и стиля, как выразитель и новой идеологии набирающей силу буржуазии, и надежд и чаяний простых людей, как бытописатель, наконец, невероятно рано. Кто бы и как бы ни учил его, он с самого начала уже был Шарденом, осваивая в мастерских Каза, Куапеля, Ванлоо ремесло и технику живописи, копирования, работы реставратора, он удивлял учителей самостоятельностью художественного почерка и выбора темы.

Первое его, привлекшее внимание парижан, произведение было просто вывеской над входом в дом цирюльника–хирурга. Здесь в полной мере проявилась типичная для Шардена приверженность к жанровым подробностям: молодой живописец показал не только раненого и его спасителя–хирурга, но и улицу, окна домов, экипажи, толпу зевак. Его ранние работы, лучшие из которых «Скат», «Буфет», «Корзина с грушами» были сразу и безоговорочно признаны. В 28 лет он был избран членом Королевской Академии живописи и скульптуры — случай беспрецедентный. Трудолюбие и уважение к профессии художника были воспитаны у Шардена, сына резчика по дереву, с детства. Их и пронес он через всю свою нелегкую жизнь, смыслом которой была живопись, особая «шарденовская» живопись, отмеченная естественностью образов, мастерской передачей света и воздуха. Предметность искусства у Шардена — это удивительное умение воплощения на полотне материальности предметов, их объемности и их теплоты — от соприкосновения с живой человеческой плотью, что мы видим, нет, скорее ощущаем в интереснейших натюрмортах «Кухонный стол», «Трубки и кувшин», знаменитый «Медный бак». Поневоле задумываешься, кому принадлежали эти вещи, кто и как использовал их, каков был их хозяин. В натюрмортах Шардена нет бьющего в глаза изобилия, нет декоративности, нет нарочитости композиционных решений, нет попыток даже козырнуть мастерством. Его натюрморты — поэтическое утверждение самых прозаических, используемых в быту простым людом вещей. И всегда, в том числе, в поздних его шедеврах, таких как «Ваза с цветами» или «Корзина дикой клубники», сохраняется баланс в случайном на первый взгляд расположении предметов, каждый из которых подает свой голос, и все эти голоса сливаются в стройный хор, в звучании которого — ни единой фальшивой ноты. И все это даже в годы невзгод и тяжких потерь.

На Маргарите Сантар Шарден женился по страстной любви, но четыре года спустя молодая женщина умерла. Еще через год он похоронил трехлетнюю дочь. Горю художника не было предела, лишь через девять лет женился он снова на рано овдовевшей Франсуазе–Маргарите Пуже, с чьими родителями была в дружбе его мать. И снова беда: не удалось спасти заболевшую шестимесячную дочку, которую он нежно любил. Может, поэтому так часто появляются дети в его достовернейших, отразивших жизнь парижан (впервые в французской живописи!) жанровый сценах, может, поэтому написаны они с такой теплотой и любовью. Его жанровые, полные бытовых подробностей сценки почти невозможно зачастую отделить от гениальной портретной живописи, потому что каждая из них — это портрет или даже несколько портретов в интерьере: «Возвращение с рынка» — служанка, статная, ладная, но в глазах бесконечная усталость и безнадежность; «Белошвейка» — убогое жилье и милая до срока постаревшая женщина наедине с горькой своей судьбой. «Посудомойка», «Усердная мать», «Птичий орган» и его хозяйка с узким злым лицом — какие характеры, говорящие позы, лица, руки.

Он часто писал возлюбленную свою Маргариту, первую жену, вот она перед нами — «Женщина, пьющая чай». Она будто застыла над дымящейся чашкой, но статичность эта кажущаяся. Просто в картине разлит покой — то, что превыше всего ценил Шарден, и, наверно, ценим мы, да где ж его взять? Не было его и у Шардена, а он так мечтал, так хотел задержать редкие его мгновения вот так, как задержался радужный мыльный пузырь на кончике соломинки, будто мальчик затаил дыхание; как застыл над своим рисунком юный художник.

Совсем в ином ключе портрет второй жены художника. Снова домашний мир, но покоя нет и в помине — напряженность, дурные предчувствия, боль. Поразительное это полотно еще при жизни художника было куплено принцессой Луизой Ульрикой и увезено в Швецию. Вот и сейчас прибыло оно на выставку из Стокгольма. Шарден не страдает гигантоманией. Его полотна и картины на дереве столь интимны, что просто не допускают огромности. Они малы по размерам, иногда почти миниатюрны, но сколько в них выразительности и человечности. Немногословные пейзажи Шардена прекрасны: «Каждый, кто невольно задержался у картины Шардена, — писал Дени Дидро в своем обзоре работ, выставленных в Салоне 1767 года, — окажется во власти тишины и ощутит спокойствие воды, и тень, и прохладный бриз».

Мировая слава пришла к Шардену при жизни, удостоен он был многих академических наград, внимания королей, а уж короля Франции в особенности. Людовик XV привечал и отличал Шардена всячески. И мастер воздавал своей стране, любимым своим парижанам, даря им гениальные работы свои.

А было ли счастье? Последним страшным ударом, уготованным ему безжалостной судьбой, была смерть единственного сына. Жан–Пьер, способный художник, мастер исторической живописи, получивший первую премию Королевской академии, уехал в Венецию и там покончил с собой, бросившись в канал. Почему? И вот у потрясенного отца повторенная много раз рембрандтовская тема вырванного сердца. Охотничий трофей — распотрошенное тельце, остановившийся взгляд, а рядом опорожненная фляга. И кот. Не ласковый зверек, а злобный, с оскаленной мордой хищник–судьба. Фон — глухая, из тяжелых камней сложенная стена.

Не в богатстве доживал свой век великий Шарден, даже дом пришлось продать. Он умер в 1779 году в квартире–студии в Лувре, той, что за двадцать лет до этого пожаловал ему в знак почитания король. Одна из последних работ мастера — гениальный его автопортрет. Прямо в глаза нам смотрит художник — немолодой, больной, но не сломленный, ироничный и мудрый. Он делает свое дело. Творит. И без страха смотрит в будущее. Его ждет вечность. 

 Версия для печати