Несколько дней назад в Балтимор в короткий отпуск вернулся выпускник Pikesville High School Александр Ковалерчик. По окончании школы он решил стать Marines. Александр любезно поделился с нами своими впечатлениями от первых трех месяцев службы в Американской морской пехоте.

— Саша, как Вам пришло в голову пойти служить в армию?
— Мне всегда было интересно стать военным, и в 9–ом классе я решил окончательно, а потом, в 11 классе, я сузил свой выбор до US Army или Marines, а потом выбрал Marines потому, что этот вид службы наиболее chalenging, требует наибольших усилий, больше работы над собой. Marinеs старше, чем сами Соединенные Штаты. Они родились в 1775 году.

— Как это произошло?
— Это были British Marines, а стали независимыми Mаrines, чтобы отстаивать независимость будущих США. Это произошло в Филадельфии, в Tun Tavern. Marines — это то же самое, что в России морская пехота. Главное у Marines — морской десант.

— Что сейчас Marines делают в мире? Есть ли у них какая–то работа?
— Marines всегда посылают в горячие точки. Сейчас они есть в Боснии, в Косово. На самом деле они есть по всему миру.

— Насколько я помню, охрану американского посольства, скажем, в Москве ведут тоже Marines.
— Все американские посольства в мире охраняют Marines.

— Хотели ли бы Вы попасть в охранники посольства?
— Это возможно, но желания у меня такого нет, я считаю, что это скучное дело. Мне такое не нравится.

— Что бы Вам хотелось?
— Я в пехоте, в морской пехоте.

— Какие еще есть виды службы в Marines?
— Компьютерщики, можно intelligence — сбор информации..., но все это делается вокруг пехоты. Пехота — это самое главное, остальное — ее обслуживание. Скажем, сбор информации, чтобы предоставить ее пехоте, или воздушная поддержка и т.д.

— Но в то же время пехота, видимо, самая опасная часть работы?
— Она не самая самая. Еще в Marines есть special forces — вот это самое опасное. Их посылают небольшими группами, например, в пять человек, которым поручается, допустим, спасти кого–то из плена, или что–то подорвать... Это самое опасное, а потом, по степени опасности, идет пехота.

— А Вам хотелось бы попасть в это самое опасное подразделение?
— Это очень трудно. Надо быть одним из самых лучших. И ждать надо довольно долго.

— Ну, вот Вы решили пойти в Marines, так ведь что–то надо для этого делать. Как это все происходит?
— В школе я взял соответствующие брошюры, заполнил их и послал. Они ответили и передали мое имя ближайшему ко мне рекрутеру. Сразу после окончания 11–го класса он со мной связался, потом пришел к нам домой, поговорил со мной и с мамой. Потом я прошел очень простой тест по математике, английскому... Несколько раз в течение года подобных мне ребят собирали и мы проводили день с рекрутерами. Потом я подписал контракт на 4 года. Тут надо сказать, что контракт не надо подписывать, если у вас есть хотя бы минимальные неясности. Рекрутеры могут что–то неточно сказать, слова есть слова, а подписанный документ — совсем другое дело. Все, что говорит рекрутер, должно быть в контракте. Сейчас по контракту я служу 4 года, а потом, если захочу, могу продолжить активную службу, если нет, в течение 4–х лет меня могут призвать в любое время в случае необходимости. Не так, как раньше было во время Вьетнамской войны, когда могли взять любого человека и отправить, например, во Вьетнам. Сейчас по другому. При необходимости будут призывать людей с опытом военной службы.

— И вот Вы приехали в ваш военный лагерь. Что дальше?
— Вышли из автобуса. Первым делом все встали на такие выделенные желтые следы от ступней (footsteps). Это мы как бы вошли в лагерь, а потом, после окончания курса, через три месяца, перед тем, как покинуть лагерь, мы снова становились на эти footsteps. Надо сказать, что эта процедура дает возможность как–то понять, что за эти три месяца мы все очень изменились. Тут это можно почувствовать.

После footsteps нас постригли, выдали камуфляжную форму. Мы переоделись, гражданскую одежду сложили в специальные мешки. Далее два дня ушли почти полностью на заполнение бумаг и медицинские осмотры и проверки.

— В СССР были сержантские школы. Говорят, люди выли, кто туда попадал.
— Нет, это не сержантская школа. Это как бы введение в воинскую службу, где нас учат только основам. Сержантская школа — это отдельно 12 недель обучения. Туда берут далеко не всех и их работа очень ответственная. Они, фактически, формируют всю Marines, и у них очень тяжелая работа. Они спят по 4 часа в сутки, едят урывками, семью почти не видят. Все время они проводят с нами. Тренируют, ходят всюду, даже ночью один из них обязательно спит в казарме, правда, в офисе.

— Насколько тяжела был адаптация?
— Первый месяц довольно тяжелый и самый длинный. Второй и третий пролетают быстро, но первый... Скажем, не хватает еды, но не потому, что ее мало, а потому что отводится очень мало времени на еду. 1 минута. Что успел, то и съел. При этом нельзя жевать после того, как встал из–за стола. 1 минута на душ, 1 минута почистить зубы, 1 минута почистить ботинки, бляху...

После первого месяца этот режим отменяется. У вас есть час на все утренние процедуры, но первый месяц — надо научиться все делать молниеносно.

— Как складываются отношения с сержантами? По российским публикациям, там нередко рукоприкладство...
— Что Вы! Если кто–то скажет, что сержант только дотронулся до вас, то его тут же выгонят. В этом смысле они крайне ограничены. Зато отводят душу словами — ором. Сначала это действует, а потом начинает вызывать лишь смех. Они даже не могут употреблять ругательные слова крепче какого–то уровня, но это все нарушают и никто на это не жалуется.

И не дай Бог им сказать что–либо типа «ты, еврей» или что–либо в таком духе — сразу вылетят из армии. Когда мы были на полигоне и нам давали сосиски, я сказал, что я еврей и не ем свинины. Наш сержант в тот раз нашел мне что–то другое, а потом из кухни поступали бутерброды, один из которых был мой именной, чаще всего с туркой.

Конечно, методы воспитания иногда суровые. Мой сосед по строю что–то не так сделал. Сержант ему приказал отжиматься и говорить: «Я люблю Marines, я люблю Marines...», а тот как–то близко принял это к сердцу и говорил негромко и чуть ли не сквозь слезы с прибавкой «не». Мне было слышно и я стал тихонько хихикать. Сержант и мне приказал отжиматься. Я так, хихикая, и отжимался.

— А какой у вас распорядок дня? Скажем, когда подъем?
— Формально подъем в 5 утра, но все просыпаются в 4, потому что в это время дневальный начинает будить того сержанта, который в эту ночь спит в казарме, — тарабанит ему в дверь офиса. Именно тарабанит, иначе тот не услышит. Они ведь после нашего отбоя еще возятся с делами да бумагами часов до 12 ночи. В дверь тарабанят, пока сержант не подаст голос и не скажет: «О’К, уходи, я проснулся». Тут можно еще немного поспать, но обычно поднимаешься, умываешься..., но одеваться нельзя до официального подъема. Потом заправляешь кровать. Одеяло надо подвернуть под 45 градусов, белая полоса от простыней должна быть шириной в 18 инчей...

— Когда же вы ложитесь спать? Когда завтрак?
— В 9 вечера ложимся, завтрак почти сразу после подъема.

— Вскоре после 5 утра? В это же время кусок в горло не лезет.
— У меня и не лез, пока не начались нагрузки, а потом за минуту весь завтрак стал исчезать с подноса.

— А что бывает на завтрак?
— Нередко яичница, но не прямо из яиц, а они обработаны, так, что без холестерина, вафли, или кейк, или еще что–либо подобное с сиропом, можно взять сириал, но в первый месяц, даже если все это возьмешь — времени съесть не будет.

— Ну как же это? Не будут же вырывать тарелку?
— Да, не будут, но есть же дисциплина. Завтрак закончен, встать, построиться...

После завтрака часа полтора мелкая работа по уборке, а потом физкультура, классы и другие занятия. Много внимания уделяется первой медицинской помощи, изучали ядовитых змей, пауков, растения... Методы обучения очень эффективные. Если что–то прошел и сдал, эти знания в тебе уже навсегда. Мгновенно ответишь хоть среди ночи, поэтому тесты проходят очень легко. Для меня, по крайней мере, не было проблем. Все обучение и адаптация очень хорошо продуманы. Например, вначале большую часть времени ходишь в кроссовках, лишь иногда в армейских ботинках, потом постепенно доля времени в ботинках увеличивается и только к третьему месяцу — фаза 3 — уже почти все время носишь ботинки.

— Существенная «мелочь». Я служил всего месяц, но помню, что многие мои друзья стирали ноги в кровь сапогами с портянками. Никого это не волновало.
— В американской армии нет портянок, носками обходятся. Вот посмотрите какие армейские ботинки. Я в жизни раньше ни разу не обувал ботинки, всегда ходил в кроссовках. Я повторюсь, за эти три месяца мы прошли только основы, а на том месте, где я буду служить, там уже мы будем и стрелять из серьезного оружия, например, «базуки» или гранатомета и многое другое.

— Уже приходилось участвовать в стрельбах?
— Да, это не такая простая наука. Во–первых, есть несколько положений для стрельбы, их разучивали целую неделю. Сначала ноги затекали так, что потом с трудом встаешь. Во–вторых, несколько режимов скорости, а если стрельба на расстояние 500 ярдов1, то надо, в зависимости от силы ветра, делать «упреждение». В конце обучения стрельба на зачет с оценками. Всего в разных режимах стрельбы надо набрать минимум 190 очков из 250.

— Как Вы отстреляли?
— Оценка отлично, если набрал 220 или выше. Мне удалось набрать 227. Это был один из лучших результатов в нашем «платуне»2.

Еще наш платун оказался победителем в строевом марше . Наш главный воспитатель получил за это медаль и продвижение по службе, так как был установлен новый рекорд по всей учебной базе, что на острове Parris Island. За этот «подвиг» каждый из нас получил разрешение на один звонок домой, нам дали возможность посмотреть кино и даже с pop–corn. А командир, уже от себя лично, принес 5 больших пакетов с конфетами. Вот чего мне и другим не хватало — сладостей.

В течение 4–х дней учат, как лазить со шлемом и с оружием под колючей проволокой.

Или идем строем, вдруг команда «In come» — как будто взрывается бомба и надо падать на землю. Оказывается, это тоже некоторая наука, как упасть, особенно, если это ночью и вы в плотном строю и с боевой выкладкой. Сначала падали друг на друга, лицом в чей–то ботинок или на чье–то оружие, или тебя кто–то придавит...

Потом стрельбы в противогазах и вообще, как обращаться с противогазом. Или учишься, как стрелять в темноте. Запускается осветительная ракета и, за время пока она светит, надо поразить цель.

— Если ночью занятия, то вы днем спите?
— Ну, не всю ночь занятия, а часов до 11, 12, а встаешь, как обычно в 4 утра. Потом была неделя, когда мы учились маршировать. На просмотре поставили рекорд, я уже говорил.

— А как складываются отношения с вашим главным командиром.
— Он для нас, как отец. Так там сделано, что остальные сержанты на нас орут, дают разные «наказания» типа отжиматься, я он, наоборот, всегда заботлив и, вообще, противоположность остальным. Это действительно хорошо. Ощущение того, что есть кто–то, кто о тебе позаботится в любую минуту, если надо будет. Так оно, впрочем, и есть. И на этой должности, действительно, люди с другим складом характера.

Потом было обучение по веревке быстро спускаться на землю с примерно трехэтажного дома: либо по свободному пространству, как с вертолета при десанте, либо «пробегая» ногами по стене. Это довольно интересно.

Далее несколько дней, когда спишь в палатке. Этому тоже надо научиться.

— А были ли соревнования?
— Был тест на физическую подготовку, в который входило подтягивание, бег и уголок на полу. Всего можно набрать 300 очков. Для получения максимального количества очков в беге надо пробежать 3 мили (4,8 км) за 18 минут, на полу сделать 100 уголков за 2 минуты и 20 подтягиваний.

— Какие ваши успехи?
— Я набрал 269. Подтянулся 14 раз, пробежал за 18.3 и все уголки сделал очень легко.

— А какова норма?
— 135. Но те, кто набирает около этого количества — от них в Marines быстро избавляются.

— А что Вам запомнилось больше всего из испытаний.
— Пожалуй, газовая камера.

— Что?
— Давайте я расскажу. Это из программы обучения работе с противогазом. Сначала учат, как одевать и пользоваться противогазом. Если кто не очень хорошо слушал и не научился, то потом пожалел. Небольшая камера, в которой темно, только горят какие–то шашки, выделяющие газ. От этого газа кашляешь, слезы текут, кожа чешется.

— Как же все это издевательство происходит?
— Это не издевательство. Если действительно попадешь под газовую атаку, то можешь не пострадать, если будешь готов. Я расскажу подробнее, а то Вы не так поймете.

На свежем воздухе одеваешь противогаз и заходишь в камеру. Там, действительно, как в аду. Темно, только красный огонь от специальных шашек. Картинку довершают сержанты, которые в полной противогазовой экипировке. Не только противогазы, но и специальные «костюмы». Мы ведь заходим и уходим, а они там проводят много часов, пока все не пройдут это обучение. Время от времени они добавляют огонька, прямо как черти в аду. Так вот заходишь в противогазе, осматриваешься, привыкаешь, потом команда «маску на голову». Это означает, что надо оттянуть противогаз с лица и, не снимая его с головы, ту часть, которая с заборником воздуха, оставить в районе лба. Если в это время начнешь дышать — будет плохо. Стоишь, ждешь, не дышишь, а воздуха уже не хватает... Кто–то чуть вдыхает и тут же начинает кашлять. Я тоже первый раз решил чуть дохнуть и сильно пожалел потом. Наконец команда «одеть маску». Хватаешь маску и мгновенно ее на нижнюю часть лица и начинаешь дышать, о под маской ведь немного газа обязательно остается, да еще тот, которым уже немного «надышался». «По науке» надо сначала продуть маску тем воздухом, который сохранил в легких.

Короче, первое, что делаешь под маской — откашливаешься и отдыхиваешься. Те, кто дохнул первый раз, делают еще раз... Во второй раз я уже сказал себе: «Дудки, больше я не дыхну, пока маску не одену». Выдержал, натянул маску продул, отдышался. Правда немного все–таки осталось чуть пришлось покашлять и во второй раз. Следующая команда — снять маску совсем и держать на вытянутых руках перед собой. Думаю, это чтобы «чертям» видно было кто, как, что делает. Стоим. Я уже ученый, дождался момента, отдышался. Вскоре меня выпустили, потому как научился.

— У всех проходит это гладко.
— Нет. Некоторые бросают противогаз на пол, или в угол. Так это только им хуже. Пока найдешь, да наденешь — так надышишься, что в конце концов начинаешь понимать, что лучший способ — научиться побыстрее и получше. Кто–то пытался выскочить наружу, да кто же его выпустит? Прижимают к стенке и ждут пока успокоится, потом оденет маску, отдышится и снова, пока не научится. Идиотам в Marines делать нечего. Лучший способ все сделать с первого раза, да выйти оттуда.

— За это тоже дают очки?
— Нет, это без очков. Не сделал, так тебя там держат, пока все правильно не сделаешь. Есть ребята, которые по пять раз туда ходили.

— А что это за газ?
— Это не «смертельный» газ, не остается в организме, не оставляет последствий, если даже пять раз заходил, но очень неприятный. Одежда потом воняет неделю.

— Вы с первого раза прошли?
— Да. Сначала разок попробовал дыхнуть и сразу «поумнел».

— Это было самое серьёзное испытание?
— Был еще поход. За 54 часа надо было пройти 40 миль с полной выкладкой и с очень малым количеством еды. Очень мало спали — всего 8 часов.

— Спали в палатках?
— Да. Это уже последнее испытание. 9 миль обратно в лагерь и тебя встречают уже как Marines. Официальная церемония, дают первый самый простой черный знак Marines. Подходит твой командир, жмет руку, поздравляет. Ощущение, будто ты «на седьмом небе».

Потом огромный завтрак безо всяких ограничений. За один стол с тобой садятся сержанты, как на равных. Шутят, смеются.

— На этом все кончается?
— Нет. Еще подготовка к выпускному параду и заполнение кучи бумаг так, что на сон не хватает. Потом выпускной день, парад, ходишь по базе с родителями и друзьями целый день.

— Казалось бы три месяца, чепуха. За более или менее сознательную жизнь вы прожили раз 60 по три месяца. Можете ли Вы сравнить эти три месяца с какими–либо предыдущими тремя месяцами?
— Нет, конечно. Это мои пока самые трудные три месяца, но и самые rewarding (стоящие) три месяца. Я себя чувствую другим человеком, я прошел какие–то испытания, стал Marines.

— Ну у Вас ведь были и другие тяжелые месяцы, когда вы эмигрировали из Ташкента. Ваша мама, Вы да бабушка.
— Это, я думаю, мамины были самые трудные три месяца, а я был маленький. 12 лет мне было.

— Ну, может потом?
— Нет. Даже и близко ничего не может сравниться.

— Саша, Вы еврей. Много ли было евреев в этом центре?
— Конечно были, но в этом потоке был только я.

— То есть Вы были единственный еврей на примерно 500 человек?
— Да.

— А какое было отношение окружающих?
— Я был немного «белая ворона». Я же из бывшего СССР. Но мои попытки объяснить, что я не русский, а еврей прерывались со смехом: «Ты не русский, ты Marines». Была на острове и синагога, точнее комната, оформленная по правилам иудаизма. По субботам у нас рабочий день, но евреи собирались там по воскресеньям. Беседовали. Когда я был первые недели, мне рассказывали те, кто был дольше, потом я помогал новеньким. Всегда приходил кантор и мы вместе пели еврейские молитвы и духовные песни. Последний раз я пришел уже в форме и меня пытались новички называть «сэр». Я им объяснил, что так обращаются только к офицерам.

— Вы жили, как все школьники в Америке. Полная свобода. В школе почти никакого принуждения. Подрабатывали, были деньги. Жизнь без забот, без обязанностей, практически без внутренних да и внешних ограничений. Такая вот жизнь «денди» даже в семьях со скромным доходом, а потом вдруг совсем другая обстановка. Как это повлияло на Вас?
— Смена очень резкая. Вся свобода, которая была у меня — ничего не осталось!

— Не становятся ли люди в таких условиях наподобие автоматов? Походы без еды, газовая камера, сержанты орут... Думать можно разучиться, если умел, конечно. Впрочем, как сказал один мудрый человек: «Безделье порождает чудовищ». Жизнь этакого «денди» может вообще завести в пропасть.
— Надеюсь, я не похож на автомат. Конечно, дисциплина — это система ограничений, но в рамках моей ответственности я имею право и должен действовать и творчески, и смело, и быстро... Только тогда можно что–то сделать. Иначе будут только мыльные пузыри.

— А какими Вы нашли ваших школьных друзей? Много лет вместе, а потом три месяца не только не виделись, но и вообще почти никакого общения? Изменились ли ваши отношения?
— Изменились. Эти три месяца здесь, в Балтиморе, они жили своей обычной, как я сейчас думаю, скучной жизнью, как и я раньше. Я ведь что–то полезное сделал за это время.

— А они хорошо проводили время. Гуляли... Вы ведь все это время, как говорили в России «пахали по черному». Вам не завидно?
— Мне? Совсем нет! Я думаю, что скорее у них может появиться такое чувство. Я хоть что–то уже сделал, стал Mаrines. Все–таки бывало трудно, но проходишь через это и о себе начинаешь по другому думать. Я не могу выразить. Это не бахвальство. Как Вы сказали «пахал по черному» и что–то получилось. Я понимаю, что это не Бог весть что, но для меня это немалая победа над собой. А впереди, конечно, еще немало всего...

Алла, разрешите Вас так называть, как Вы отнеслись к Сашиному решению пойти в армию?
— У меня не было отрицания его решения, но ощущение было двойственное. С одной стороны — это действительно опасное занятие. Да и мне не хотелось оставаться одной. За все время я никогда его не отпускала далеко. Потом все время в мире что–то происходит. Мир раскачивается все больше и больше. А Mаrines, их же первых посылают. Но, с другой стороны, я была рада тому, что он оторвется от той жизни, в которой он был.

— А что это хорошо — оторваться от той жизни, в которой он жил?
— Да, это хорошо. Я видела тот мир, в котором он находился, то как они проводили время, он сам и его друзья. Это мне очень не нравилось.

— А что были какие–то критические моменты?
— Всякие моменты были, как у всех людей, у меня были трудные моменты. Приходилось объяснять ему много, говорить, стараться, чтобы он понял многие вещи, верные ценности в жизни. Все–таки еще ребенок, но свои деньги, машина, компания...

— Вам не нравились Сашины друзья? Почему?
— Сами по себе ребята очень даже хорошие, со взрослыми ведут себя очень хорошо, и очень хорошие ребята внутри, каждый в отдельности, но, когда они собираются все вместе, худшее считается наибольшим геройством, да еще оно взаимно усиливается.

— Можно ли привести какой–то конкретный пример.
— Мне не хочется приводить никаких конкретных примеров. Только опасностей в Америке не меньше, чем в другом месте. Может быть они другого рода — тоньше, незаметней и коварней. Свобода для неподготовленного сознания — это яд. Хорошо, я с Сашей всегда жила дружно, а если к упомянутой свободе добавить постоянный конфликт родителей с «ребенком» — это может кончиться трагедией. По другому складывается жизнь в религиозных семьях, там с детства закладываются светлые принципы... Короче я боялась и того, что он пойдет в Mаrines и того, что останется здесь.

— Но сейчас что–то начинает проясняться. Как, по Вашему, Саша изменился?
— Он сильно изменился. Стал, как бы сказать, ответственнее, серьезнее, хотя, конечно, еще ребенок. В целом я нахожу много больше плюсов, чем минусов, особенно, когда сравниваю с ребятами его возраста. У меня сердце кровью обливается, когда я вижу, как хорошие добрые ребята не выдерживают давление обстоятельств и катятся вниз. Когда Саша учился в школе, мы не раз беседовали о ценностях жизни, о религии, да много о чем. Мне очень помогали и личные беседы с Пейсахом Дискиндом и его ежемесячные письма, наполненные мудростью древних еврейских мудрецов. Письма, которые он рассылает по всему Балтимору.

— Я вижу, Вы знаете что–то о жизни молодых ребят нашей комьюнити. В чем, по Вашему, их особая черта.
— Я не знаю, является ли это особой чертой именно того круга молодых ребят, о котором я имею какое–то представление, или это всеобщее явление. Мне кажется, когда несколько хороших по отдельности молодых ребят собираются вместе, то дурное, что есть в каждом из них начинает выпячиваться и усиливаться. Начинается какая–то ложногеройская раскачка.

— Но вернемся к Вашему сыну. Как Вы его встретили?
— Я с двумя Сашиными друзьями ездила на его выпускной парад. Мы взяли машину и 11 часов ехали до South Caroline. Письмо, что я получила с места службы Саши, было нам пропуском на остров, где находится воинская часть. Вся процедура была очень торжественная и красивая. Было очень много родных, друзей выпускников.

— Какие у него перспективы в службе, учебе, карьере?
— Вы знаете, к армейским служащим в Америке удивительное отношение. У них масса льгот. Начиная от оплаты обучения в колледже, до беспроцентных займов. Саша может, например, находясь на службе, начать учиться в колледже, или офицерской школе. Возможностей масса.

— Как Вы думаете, какое будущее он себе выберет?
— Не имею представления. По–моему, он сам еще не знает этого.

— Последний вопрос. Если сложить все «за» и «против», как Вы оцениваете Сашина решение пойти в Mаrines?
— Однозначно все равно ответить не могу. Только три месяца он в армии. Но все–таки положительные моменты, скорее, перевешивают.

— Спасибо Вам, Алла и Вам, Саша, за предоставленную возможность познакомить наших читателей с неизвестным для многих аспектом американской жизни. Всего вам доброго. 

 Версия для печати