Judenfrei
(Юденфрай (нем.) — свободно от евреев. — Прим. авт.)

«ПРОКЛЯТ, КТО СЛЕПОГО СБИВАЕТ С ПУТИ»
(Тора, книга Дварим)

Иногда бывают неожиданные встречи или события, ход которых невозможно предугадать, и которые навсегда остаются в памяти.

Недавно меня ошеломила телепередача из Москвы «Человек в маске», которую ведет известный журналист господин Познер. Герой передачи — бритоголовый подросток 16–ти лет. Он ратовал, за скорейшую депортацию из России всех неславян, призывал к тому, что пора очистить страну от евреев, мусульман, черных, а потом можно будет разобраться и со своими. Вот тогда в России будет порядок. На вопрос, что он читал в последнее время, он похвастался, что успел прочитать кое–что из «Майн кампф» Гитлера и что идеи, там изложенные, ему и его единомышленникам по патриотическому движению понравились, ибо они возвышают значение нации над другими. Однако, этот «патриот» снять маску не осмелился. Почему, если он патриот? Невелено было? Тогда кем? Кто они, эти новоявленные «заботливые» наставники? А если они начнут свободно ходить без масок, что тогда?

Попробуем снять маски и вспомним как и что случилось не так давно с такими же ослеплёнными подростками, как и упомянутый «патриот», да и не только с ними...

Во время одной из моих поездок в санаторий в Литву, медсестра поместила меня в одной комнате с молодым и скромным на вид человеком из Москвы. Однако я очень скоро разочаровался в моём будущем соседе, когда тот грубо сказал сестре, что литовцы не уважают людей других национальностей, особенно москвичей, и поэтому ему не досталась отдельная комната. На просьбу медсестры предъявить удостоверение участника войны или другой документ, позволяющим ему претендовать на дополнительные льготы, он ответил, что «не обязан всяким показывать».

Я попросил медсестру перевести меня в другую комнату, объяснив, что не желаю находиться в одном помещении с таким шовинистом. На этом мое знакомство с соседом закончилось. Но этот инцидент послужил началом очень неожиданной и памятной для меня встречи...

Назавтра медсестра подошла ко мне и сказала, что меня хочет видеть мужчина. Я подумал, что это вчерашний знакомец хочет выяснить отношения, но ошибся. Подошел незнакомый местный житель, лет шестидесяти, и сказал, что ему очень понравилось, как я отбрил нахального «москаля». Вероятно, он слышал, как я разговаривал с медсестрой по–литовски, и подумал, что я литовец.

Он назвался и предложил встретиться вечером на воинском кладбище у озера, где похоронены погибшие во время войны советские солдаты и офицеры. Его выбор показался мне странным, но я согласился.

Вечером, когда я пришел, он, нарядно одетый, уже был на месте. «Этот наряд ради встречи со мною, так я ведь не министр?» — пошутил я. Он странно улыбнулся и ответил, что я для него сейчас важнее любого министра и даже священника, а этот костюм он, действительно, одевает, когда идет в костёл. Я принял его слова за шутку, но, как выяснилось потом, он не шутил. Он оказался человеком очень серьёзным и явно с камнем на душе.

На мое предложение уйти подальше от могил к озеру, где гуляют отдыхающие, он ответил, что ко всяким могилам, не только солдатским, но и братским и небратским он давно привык, так как сам имел к ним прямое отношение и что надгробия на кладбищах его успокаивают, поэтому он и собирался мне кое–что рассказать именно здесь. Потом добавил, что он очень рад, что не ошибся в том, что мне можно довериться, ибо он сразу понял, что я такой же пострадавший от коммунистов и евреев как и он сам.

Такое вступление меня сильно заинтересовало. Мне захотелось узнать, кто он такой, зачем я ему нужен, и что он хочет поведать. Поэтому, когда он спросил, правда–ли, что я с Урала (курортная карта проверена?), я уклончиво ответил, что да, так случилось, теперь я там живу. Я понял, что он принял меня за сосланного «зеленого» («Зеленые» или «Лесные братья» — так называли тех людей, которые, находясь в лесах, боролись против Советской власти в Литве после Второй мировой войны, в связи с чем многие из них и их родственников были сосланы в лагеря в Коми АССР и другие места. Среди «зеленых» было большое количество не успевших удрать за рубеж бывших «помощников» немецких оккупантов, принявших участия в истреблении евреев, в расстрелах мирных жителей и в разрушений многих населенных пунктов в Белоруссии и северной части оккупированной России. Эти бандиты на протяжении длительного времени после войны терроризировали местное население. — Прим. авт.) и опять принял желаемое за действительное.

Итак, он начал рассказывать о себе и о своей семье. Его родители и другие родственники были набожные, патриотически настроенные люди. Старший брат отца был священником, второй — офицером литовской армии. Оба были неженаты: старший по положению не имел права на это, другой предпочитал жить холостяком, заниматься общественной деятельностью. Поэтому после ухода из армии он стал командовать отрядом «Союза Шаулистов» («Союз Шаулистов» (союз стрелков) — военизированная организация в Литве, основной контингент которой состоял из бывших военнослужащих. — Прим. авт.) в Каунасе.

Дальше он рассказал, что во время учебы в гимназии, он предпочитал проводить время то у одного, то у другого дяди, ибо мать была недостаточно образована, чтобы помогать в учебе, а отец постоянно находился в разъездах по Литве или за границей, он был агентом какой–то литовской фирмы (На этой же фирме работал и мой отец. Вот такое совпадение! После войны я узнал, что хозяин фирмы и его семья не вернулись, они погибли в Сибири. — Прим. авт.).

В семье постоянно вели разговоры о его будущей профессии. Мать хотела, чтобы он стал агрономом. Старший дядя предлагал пойти учиться в духовную семинарию, подчеркивая важность служения Богу и людям. Второй дядя настаивал на том, чтобы он стал защитником Литвы. Отец, чтобы всех помирить, сказал, что все решим, после окончания гимназии.

В 1939–ом, после окончания гимназии, он не сумел сдать экзамены в медицинский институт, решил повторить на следующий год, так как всегда мечтал лечить людей. Родня была очень недовольна его выбором.

Дальше он мне рассказал, как летом 1940–го «Советы» захватили Литву и начали ее перекраивать на свой лад, что из страны стали высылать в одиночку и семьями «нелояльных» к новому строю. Через некоторое время были отправлены в глубь России старший дядя–священник, а также хозяин фирмы, где работал отец. Потом он добавил: «хотя хозяин был евреем, все равно выслали всю семью, но лучше было бы, если бы тогда всех евреев вывезли в Сибирь...»

Я не сразу понял, что он имел в виду, поэтому спросил все ли евреи заслужили этой участи? Он мне ответил, что хозяин отца был хорошим человеком, на праздники всегда присылал ему и матери подарки и поддержал его выбор стать врачом. Но, повторил он со злостью, надо было тогда всех евреев сослать, всем было бы лучше, а мне тем более, однако комиссары и коммунисты заслужили, чтобы их уничтожили.

Мне все стало ясно, когда он продолжил свой рассказ:

«...после того, как был выслан дядя–священник, пришел второй дядя–шаулист и предложил поучиться стрелять. Стрелять мне было интересно. Мы ходили в лес и упражнялись. Постепенно к нам примкнули другие желающие пострелять. Со временем образовалась довольно большая группа. Дядя был очень доволен, всегда нас называл патриотами Литвы. Он все время шутил, что НКВД и ГПУшники не тех выслали и было бы очень забавно посмотреть, как дядя–священник в рясе или еврей в полуцилиндре (он имел ввиду хозяина отца) учили бы нас, молодых патриотов, стрелять врагов литовского народа...

...Сначала нас учили стрелять из пистолетов, потом из карабинов. Когда группа выросла, нам стали рассказывать о вреде, который нанесли большевики Литве и верующим католикам, о необходимости бороться за освобождение Литвы от коммунистов и о значении подпольных организации «LAF» и «TDA»... (Lietuvos aktyvistu frontas (LAF) — «Фронт активистов Литвы» (ЛАФ). Tautinis darbo apsaugos komitetas (TDA) — «Народный комитет безопасности работ» (ТДА). Эти подпольные организации были созданы через бывшего посла Литвы в Германий в ноябре 1940 года для проведения на территории Литвы профашистской, антисоветской и антисемитской пропаганды. По инициативе ТДА были организованы вооруженные группы (пятая колонна) для содействия немецким войскам при их вторжении на территорию СССР. Из этих групп были созданы добровольческие карательные полицейские батальоны, которые «отличились» своими зверствами не только в Литве, но и на других захваченных немцами территориях СССР: в Риге, Нарве, в Белоруссии, даже в Варшаве, Вене и других городах Европы. — Прим. авт.)

...Со временем стали рисовать на мишенях пятиконечные звезды, а потом, перед самой войной, и шестиконечные. Нам все время доказывали, что все евреи — большевики и что только они и виноваты в том, что так много патриотов выслали в Сибирь. Потом нас распределили по отрядам. Нашим отрядом руководил виршила (старшина) бывшей Литовской армии. Он нам постоянно повторял, что скоро всем жидам и особенно комиссарам придёт конец...

...Вечером 21 июня виршила дал нам боевое задание. Мы должны были находиться на башне костела, рядом с Неманом, следить за мостом и постоянно докладывать что там происходит. Назавтра 22–го, рано утром, началась бомбежка аэродрома, оставаться на башне было опасно и бесполезно, и нас сняли с наблюдательного пункта. На этом мои боевые действия закончились. К вечеру нам вручили белые повязки, сказали, что мы сейчас будем вести партизанскую борьбу против Советов, но дали задание совсем другого рода. Нам велено было ходить по указанным адресам, собирать евреев и доставлять их в тюрьму, в семинарию иезуитов или в здания бывших отделений милиции, превращенных в штабы «партизан»... («Партизанами» себя называли члены литовских националистических формирований, которые были созданы в Литве перед началом войны германскими спецслужбами, например, LAF и TDA). — Прим. авт.)

...Я не сразу обратил внимание, на то, что к нам присоединились уголовники, выпущенные из тюрьмы. Они во время арестов евреев невероятно зверствовали, убивали прямо в квартирах всех, кого там находили. Вещи, понравившиеся им, уносили с собой, тут же делили деньги, драгоценности...

...Наш шеф был очень рад нежданным помощникам. Он и нам предлагал взять все, что подойдет. Начались погромы в еврейских районах. Помогали дворники и их близкие. Они показывали квартиры евреев или советских служащих, сами грабили своих бывших хозяев и соседей...

Завершение расстрела женщин под Ровно в 1942 году.

...Религия запрещает убивать людей и грабить. Я — верующий католик, поэтому избегал заходить в дома, старался оставаться на улице. Но это заметили и стали издеваться надо мной, говоря, что я трус и жалею евреев. Виршила также следил за мною, он решил что пора меня «перевоспитать». Он вытащил из одного из домов девушку, поставил её на край крыльца, сунул мне в руки свой пистолет и вынудил выстрелить в упор. Раненая, она упала с крыльца прямо к моим ногам. Добил её, как и других раненных, виршила. Этому садисту нравилось стрелять в голову раненным. Я до сир пор не могу забыть расширенные от испуга глаза раненной мною белокурой девушки, не могу забыть, как она смотрела на меня, когда в неё целился виршила.

...Когда нас отправляли «на работу» (так и сказал «на работу», — З.Г.) на lV форт или в другие места, я никогда не мог смотреть жертвам в лицо, всегда старался стрелять мимо или только легко ранить, главное, чтоб упали. Думал, что может в живых останутся и смогут потом выбраться изо рва...

...Я хотел остаться хорошим католиком, поэтому, после расстрела евреев из Укмерге, я попросил дядю, чтоб он перевел меня в другой отряд. Меня определили в охрану. Я охранял казармы, а потом Еврейском гетто в Каунасе».

Слушая рассказ бывшего «белоповязочника», сопоставляя время и место, я был почти уверен, что белокурая девушка, в которую он стрелял, была моя одноклассница Хана (Моя одноклассница Хана и её родители жили рядом с нами на одной улице в Каунасе. Вся семья погибла во время погрома в городе 26 июля 1941–го. Её младший братишка, семи лет, успел спрятаться под столом, его не заметили, так он спасся, но ненадолго. Во время «Детской акции» в Каунасском гетто его отправили на lX форт. На этом форте были расстреляны десятки тысячи евреев, жителей не только Литвы, но и многих стран Европы. — Прим. авт.).

Я почувствовал, что теряю самообладание, но сумел взять себя в руки и даже смог уточнить место, где были расстреляны еврейские семьи из Укмерге, — неужели в Повонии? (До окончания начальной школы я жил в Укмерге. Этот город находиться в 70–ти километрах от Каунаса. В Повонии было расстреляно всё еврейское население Укмерге (5500 человек) в том числе, только 5–го сентября, — 4709 евреев, среди них 1737 детей. Из 220–230 тысяч евреев, которые жили в Литве, после войны в живых остались всего 6–7 тысяч — всего 3 %. Никогда и нигде в истории не было такого тотального истребления. — Прим. авт.)

Он подтвердил, что там, в овраге, за сосновым лесом, это и произошло, а потом неожиданно он спросил откуда я знаю Повонию? Я ответил, что в детские годы отдыхал там в скаутских летних лагерях. Поняв меня по–своему, он успокоился.

В итоге он стал уверять меня, что он понимал, что причиняет страдания людям, стреляя в них, чтобы только ранить, но убивать, как приказывал виршила, он не мог. После этой долгой «исповеди», он спросил мое мнение, учтет ли Бог его старания быть хорошим католиком, простит ли ему такую жизнь во время войны и то, что он все–таки ушел из карательного отряда (так и сказал: «карательного», а не «бандитского», — З.Г.).

Он ждал. Потом добавил: «40 лет меня мучает мысль о том, что, тогда, имея в руках пистолет, я мог бы выстрелить не в девушку, а в виршилу. Не представляю, чтобы случилось потом, но думаю, что убийство бандита Бог мне бы давно простил». (странное суждение — только виршила был бандитом, а остальные погромщики — овечки? — З.Г.).

Я очень растерялся, не мог прийти в себе, даже не спросил, был ли он осужден после войны. Хотел сразу уйти, но он остановил меня и еще раз попросил, чтобы я ответил, ибо я первый кому он рассказал об этом. Всю жизнь он ждал человека, которому мог бы довериться и получить совет. Он сам не знает почему решил довериться именно мне, что–то близкое, знакомое. Я спросил, почему он до сих пор не обратился к священнику. Мой собеседник криво усмехнулся: «Они (попы) близки к Богу, но все служат не ему, а КГБ. Дядя–священник, с кем можно было бы спокойно посоветоваться, умер в 1943–м в Сибири, а младший дядя ушел в Германию, когда немецкие войска оставили Литву Советам».

Я подумал: «Вот тебе доверие, любовь и уважение с первого взгляда, вот тебе радостная встреча с родственной душой, которая охраняла когда–то мой покой в Каунасском гетто...»

Мой собеседник обратил внимание на мой вид и спросил, доволен ли я своим устройством в санатории, может тот сосед причиняет мне неприятности, или у меня проблемы со здоровьем? Предложил помочь. Потом сообщил, что он собирается купить дом рядом с санаторием и, если я захочу, всегда смогу жить у него сколько угодно и никто мне мешать не будет, ибо он такой же холостяк, как и его дяди. Не захотел жениться из–за той белокурой еврейки. Боялся, вдруг жена или дети спросят у него о прошлом. О каких подвигах он им расскажет? О том, как «освобождал» Литву, участвуя в расстрелах стариков, матерей с младенцами на руках? Потом добавил: «Все зря было, Литва осталась оккупированной...»

Я не помню, как я с ним расстался, еле добрался до санатория и слег. Отказали ноги и спина. Назавтра меня увезли в больницу. Там я пролежал около пяти недель.

Больше я его не видел, но запомнил его «исповедь». Он был первый «партизан», с которым я так близко познакомился после войны.

Через год я снова приехал в санаторий. Собирался продолжить начатый «разговор по душам» с моим бывшим «телохранителем», уточнить на какой улице он стрелял в ту девушку, хотел узнать не он ли был в составе «партизан», которые отправили моих родителей и меня с братом на IХ форт, когда мы возвращались домой в первые дни войны, или среди тех, кто заталкивал нас в вагоны для скота, когда нас отправили в Дахау, но я его не нашел. На мой вопрос медсестра ответила, что уже почти год, как он повесился. Похоронили его рядом с озером (Это кладбище находится рядом с кладбищем для павших в 1944 году советских воинов, там , у озера, где состоялась наша встреча. — Прим. авт.).

Я оставил медсестре немного денег на цветы, попросил её, когда она будет посещать кладбище, не забыть положить букетик на могиле нашего общего знакомого, объяснив, что покойный, несмотря на такую смерть, был хорошим католиком и, вероятно, добрым человеком, пусть иногда там, на его могиле, будут лежать цветы, наверное, их ему никто не приносит. Некому...

Я часто думал о моем бывшем собеседнике, думал почему я отправил цветы на могилу «белоповязочника». Сомневался. Может не стоило этого делать? Может он рассказал мне не всю правду? А если правду? Как тогда? Кто виноват в его невыносимой жизни кающегося человека, до того невыносимой, что он предпочел расстаться с ней. В одном я был уверен — его исковерканная жизнь могла быть иной, если бы не влияние его «добрых» наставников, которых и сейчас немало...

IX форт. Его ворота поглотили не одну тысячу жизней.

23-го июня мы покинули наш дом, но после пятисуточного скитания по окрестным деревням, мы 28–го июня оказались на подступах к городу, недалеко от IX форта. К нам подбежала женщина и стала кричать по–литовский, чтоб мы немедленно шли назад, так как в городе была страшная резня, что многих евреев убили во время погрома и что всех, кто возвращается на дороге задерживают и что нас могут убить, если мы решим спуститься в город. Мои родители отнеслись с недоверием к словам доброй женщины. Какие могут быть погромы в Литве?! Тогда она начала креститься и умолять, чтоб мы поверили и вернулись в деревню. Мы знали что там нас никто не ждёт, идти нам некуда. Решили, к ужасу женщины, что надо вернуться домой, там видно будет. Перед спуском в город нас остановили вооруженные люди в гражданской одежде с белыми нарукавными повязками. Некоторые из них были в форме литовской армии или в серой — шаулистов (Шаулисти — «стрелки» — военизированная, националистическая организация в довоенной Литве. — Прим. авт.).

Нас завели в огражденный высокими кирпичными стенами обширный двор. Во дворе, вдоль стен, сидело огромное количество изможденных жарой людей. После тщательного обыска нас спросили откуда пришли и почему бежали с большевиками? Отец объяснил, что ушли в деревню из–за бомбежки и сослался на отсутствие у нас лишних вещей и денег. К счастью у моих родителей оказались литовские паспорта, после проверки которых нас определили у свободной стены близ черных железных ворот. Было очень жарко. По глупости я подошел к колодцу, набрал из ведра кувшин воды, за что я получил прикладом. «Угостил» меня парень лет восемнадцати в форменной фуражке литовской гимназии, приговаривая: «твое место у стены, а не у колодца, рупуже (жаба)». Разбил кувшин в моих руках и ушел довольный.

Через некоторое время к нам вернулся старший шаулист и спросил у отца, где его медаль «За независимость Литвы». (Вероятно в паспорте была отметка о медали или отец сам сказал при допросе.) Отец ему ответил, что медаль как обычно дома. «Придем, проверим, а теперь марш домой и больше не смейте появляться на улице». Это были последние наставления шаулиста. В вдогонку он предупредил, если нас кто–нибудь задержит, чтоб мы сказали что нас проверили на IX форте и назвал свое имя и звание. «А ты (это он ко мне) сними свою вшивую фуражку еврейской гимназии, а то сразу понятно, что жид».

Для меня тогда «IX Форт» (В царское время губернский город Ковно (Каунас) числился крепостным. Он был опоясан многими фортами, которые были сооружены задолго до Первой мировой войны. Однако форты так и не были использованы для обороны города. — Прим. авт.) ничего не значил. Форт как форт, такой как и все остальные вокруг города, только самый отдаленный от центра. В детстве мы катались на велосипедах с горок одного из таких фортов на конце нашей улицы, там же, на лужайках, играли в футбол, иногда осмеливались заходить в темные казематы форта, внутри было темно, сыро и страшно, но игра есть игра...

Кто мог себе представить, что форты Каунаса станут печально известными во всем мире наряду с Бабьим Яром, Саласпилсом, Клооге, Собибором, Освенцимом и другими местами массового уничтожения мирных людей.

Мы решили разделиться, как посоветовал шаулист, чтоб было незаметно, что возвращается целая семья. Отец шёл со моим средним братом, а я — с матерью.

Ускоряя шаг мы шли домой. Улицы безлюдные, патрулировали вооруженные «партизаны» с белыми повязками на рукавах. Недалеко от дома я и мать были остановлены «белоповязочниками». Спросили: «Свои?», я ответил: «Свои». Однако один из них, самый молодой, попросил перекреститься с прочтением молитвы. Я легко выполнил просьбу, так как знал многие католические молитвы наизусть еще с детских летних лагерей. Убедившись что мы «свои», нас отпустили и мы благополучно вернулись домой.

Двери и веранда квартиры Залмана Финна, хозяина дома, оказались без стекол. Внутри веранды сидел дворник соседних домов, которые раньше принадлежали Рафаилу, брату нашего хозяина. Самого Рафаила и его семью незадолго до начала войны арестовали и увезли в Сибирь вместе с другими «нелояльными к советской власти» жителями Литвы (Среди вывезенных в Сибирь жителей Литвы было более 7 тыс. евреев. (3.5% к общему числу евреев в довоенной Литве. — Прим. авт.).

На наше приветствие дворник только хмуро поглядел на нас и не ответил. Вечером соседка, эмигрантка из Берлина, фрау Марта (Фрау Марта покончила с собой в Гетто после того как её мужа–еврея, профессора, обманным путем застрелил эсесовец, племянник фрау Марты. — Прим. авт.), рассказала нам, что здесь постарались «белоповязочники» и этот самый дворник. Больную хозяйку убили на месте, а её мужа увели куда–то ночью. Они также увели нашего соседа Готлиба с женой.

Стало понятно, что мы зря не поверили той доброй женщине, на подступах к городу. Главное, что нас волновало — это судьба моего младшего брата, который тогда находился в летнем лагере у Балтийского моря в Паланге, думали сможет ли мальчишка добраться домой. Беспокоились, где находятся наши близкие родственники, друзья. Мы о них ничего не знали.

Сидели дома, боялись показаться на улице. Но назавтра к нам опять зашла наша соседка и предложила мне, по привычке, как раньше в обычное время, сходить с ней в магазин за продуктами. На сей раз я спросил у неё не опасно ли? Она горько усмехнулась и сказала, что литовцы должны уважать освободителей и что она, немка, это докажет. Так и случилось. Когда мы зашли в хлебный магазин около нашего дома, на меня показал соседский парень и сказал, что жидам хлеб не положен, пусть убираются в свою Палестину. Тут фрау Марта вмешалась и громко объявила по–немецки, что здесь больше никто не должен указывать, тем более ей, немке и что здесь будут обслуживать только немцев. Магазин сразу опустел. Мы купили хлеба и ещё кое–что и ушли домой. Через пару дней, вечером, я увидел, как продавщица того магазина подъехала к нам на велосипеде, быстро положила у дверей нашей веранды пакет и укатила. Никто из нас не успел её отблагодарить. Мы нашли там хлеб, масло, картофель, лук и другие продукты. Такие подарки у двери мы находили по утрам несколько раз.

Сидели дома в неведений, все ждали новостей. Надеялись, что скоро бесчинства прекратятся, не могут же так недостойно вести себе соотечественники.

Отец держал медаль наготове, но шаулист к нам не приходил. А пришел к нам офицер в литовкой форме. Сначала мы его не узнали, но оказалось, что это Эмануэль, знакомый отца. Он раньше служил в литовской армии. Наш гость рассказал нам, что случилось в первые дни войны и что творится в городе. Он также сообщил, что еврейская делегация из бывших офицеров Литвы собирается посетить высокопоставленных лиц новой власти Литвы с просьбой остановить произвол против евреев. Но пока сомневаются как это будет расценено. На мой вопрос почему он в форме, он мне ответил: «чтобы малах–хамовес (ивр. — ангел смерти. — Прим. авт.) не узнал».

Наш гость, выразив надежду, что офицерской делегации удастся убедить новое правительство вмешаться и остановить кровопролитие, подсказал, что медаль и форменная ветеранская фуражка отца могут послужить нам, как средство защиты семьи. Перед уходом он остановился у двери и предупредил, чтобы отец не убирал, а носил медаль и фуражку постоянно. Пришлось надеется на силу фуражки и медали. Однако вечером отец сказал мне, чтоб я помнил, что он положил топор у двери. Другого выхода пока не было...

В те дни малах–хамовес «гулял» по всей территорий Литвы. В городах, на дорогах, всюду он искал евреев, косил их. Особенно в те дни он старался на фортах Каунаса.

Ночью с 25–го на 26–е был устроен погром, погибло 800 человек. 28–го в гараже кооператива «Lietukis» толпа, подстрекаемая националистами, ловила на улице людей, избивала их железными прутьями, а потом устроила «спектакль» в гараже кооператива «Lietukis».

Из рассказа Эмануэля мы знали, что делегация из почитаемых в городе евреев в составе офицера Гольдберга, врача Горфункеля и раввина Снега обратились к архивискупу Литвы Бризгису, чтоб он, как глава католической церкви, выпустил воззвание к верующим католикам, и, используя свой высокий сан, повлиял на позорные события. Он ответил, что он связан только с Богом и единственное, что он может — это молиться за прекращения страданий евреев в стране...

Чтобы правильно описать и понять события того периода, я считаю полезным воспользоваться воспоминаниями одного из членов вышеуказанной делегации Якова Гольдберга, бывшего офицера, в последствии члена Совета старейшин Каунасского Гетто («Judenrat »). Вот что он писал в 1948 году:

«...После отступления Красной Армии, я вместе с другими заключенными был освобожден из Каунасской тюрьмы, где я просидел год. Но, через день я опять попал туда. На сей раз не один, а вместе со всей семьей. Первый раз меня посадили большевики, как бывшего председателя Союза еврейских добровольцев, участвовавших в борьбе за независимость Литвы в 1918 год, а второй раз — во время массовых арестов евреев в городе литовскими «партизанами». К моему счастью начальником тюрьмы оказался мой однокамерник, бывший литовский офицер, с которым только день тому назад мы были освобождены. По его приказу нашу семью сразу отпустили...

...Начались дни «VII форта». Сотни людей начали обращаться ко мне с просьбами использовать мое влияние и знакомства, чтобы помочь освободить членов их семей. С начала я обратился к военному коменданту города Каунас полковнику Бобялису. Тот мне ответил: «Я сам не являюсь антисемитом, но этот вопрос не входит в мою компетенцию». Когда я обратился к моему другу Ионасу Матулионису, бывшему моему однокласснику по гимназии и однокашнику по офицерской школе с просьбой остановить расправу, он мне прочитал лекцию и сообщил, что в кабинете Министров, членом которого он состоит, имеются три мнения:
1. Евреи должны искупить свою вину перед литовским народом за оккупацию Литвы большевиками;
2. Настало время вообще избавиться от евреев и коммунистов;
3. Мнение группы верующих католиков, в которую он входит: заключить евреев в гетто, так как нет такой силы, которая могла бы заставить литовцев жить рядом с евреями–коммунистами.

После отказа министра я обратился к Ионасу Вилейшишу, бывшему лидеру демократической партии Литвы «Ляудининкай» — (Народники), с вопросом почему руководители литовского народа не обращают внимание на позорные дела, происходящие в Литве? Он мне ответил так: ...” не надо волноваться и кричать, молодежь побалуется, позверствует и перестанет... Чем я могу здесь помочь в такое время...»

15 июня 1940 года в Литву вступили части Красной Армии. В срочном порядке была образована Литовская Народная Республика. А через шесть недель, 23–го июля, Литва была включена в состав СССР.

Через год после вступления Красной Армии в Литву и за неделю до нападения гитлеровцев на Советский Союз из прибалтийских республик стали депортировать в глубь России «нелояльных» к советскому строю жителей. В первую очередь отправляли руководителей и работников бывшего государственного аппарата, служителей культа, бывших предпринимателей, членов общественных организаций и союзов, офицеров. За короткое время из Литвы было сослано в разные районы СССР 38000 жителей, среди них более 7000 евреев (18% сосланных жителей Литвы).

23 июня Советские войска оставили Каунас. Город оказался в руках «партизан». Не ожидая прихода немцев, по радио было объявлено о создании Временного литовского правительства, а также решение Фронта активистов Литвы об освобождений страны от еврейского населения. Они обвинили евреев в организации и участии в депортации литовских семей в Сибирь!..

23–го с утра деятельность «партизан» еще была направлена на охрану мостов и административных зданий, но к вечеру, после того как шовинистический настроенные элементы стали доказывать, что за депортацию евреи должны быть немедленно наказаны, что они должны держать ответ за содеянное, «партизанам» нашли другое, более важное применение. Начались погромы. С этого дня судьба каждого еврея зависела только от настроения и желания «партизан» и их добровольных помощников. Они могли на свое усмотрение делать все, что хотели — отправить в штаб, на один из фортов города, пристрелить или зарубить человека и членов его семьи топором, или убить лопатой на месте.

Немцы в то время еще не имели приказа об истреблений еврейского населения. В погромах они тогда не участвовали, но литовские националисты и примкнувшие к ним криминальные элементы в таком приказе не нуждались. Безучастие тогдашнего временного правительства, отсутствие строгого запрета на организацию погромов послужило сигналом к безнаказанности самовольных действии. Никто не запрещал убивать, грабить, захватывать квартиры. И церковь не стала препятствовать бандитам. Немцам не надо было организовывать погромы, за них все выполняли местные националисты и уголовники.

Погромщики делали свое дело не только в городах, но и по всей Литве. Многие тысячи евреев, пойманные на дорогах, ведущих к Латвийской или Белорусской границам были ограблены и расстреляны на месте. То же самое происходило и в других прибалтийских республиках.

В Каунасе евреев, схваченных на улицах или арестованных дома, сначала отправляли в заранее намеченные места сбора: в духовную семинарию, милицейские участки, превращенные в штабы, в городской карьер для добычи гравия или в тюрьму. Оттуда их переправляли на VII форт.

События тех дней описаны в книге бывшего узника Каунасского гетто, известного еврейского писателя Иосифа Гара «Гибель евреев Каунаса», которая посвящена его погибшей в гетто малолетней дочери. Вот что мы можем там прочитать:

Погромы не прекратились и после прихода немцев в город. Так за одну ночь с 25 на 26 июня от рук погромщиков погибло 800 мужчин, женщин и детей. В печати неоднократно возвращаются к случаю, который произошел в одном из гаражей в центре города.

27 июня рядом с гаражом кооператива «Lietukis» группа вооруженных националистов напала на прохожих евреев, избила их, потом вместе с другими захваченными евреями, жителями близлежащих домов, согнала всех в гараж. Там бандиты под хохот толпы продолжали глумиться над своими безоружными жертвами, избивая их чем попало: лопатами, железными прутьями, палками, водопроводными трубами. Окончился «спектакль» тем, что после истязания замученным и еле живым жертвам стали закачивать в рот воду из пожарных брандспойтов. Так под хохот толпы и крики, что все евреи коммунисты, работники НКВД и ГПУ, разорвали водой или добили чем попало 60 мужчин, в том числе семилетнего мальчика. Присутствующим немцам «спектакль» понравился, они охотно позировали для прессы и фотографировались на память на фоне замученных евреев. Факт зверского убийства людей в гараже некоторые литовские «деятели» до сих пор стараются оправдать тем, что все пострадавшие были работниками КГБ, которые пришли в гараж за транспортом для эвакуации архивов. Некоторые этот случай вообще отрицают несмотря на протоколы следствия.

Вот что по этому поводу пишет в своих исследованиях участница подпольной партизанской организации Каунасского гетто, ныне профессор Йоркского университета в Торонто, доктор Сарра Гинайте:

За несколько дней на VII форте накопилось более семи тысяч евреев. Кроме мужчин там также находились женщины с детьми… На этом месте можно было коротко написать:

«На VII форте города Каунаса с 25 июня по 10 июля были расстреляны от 7 до 8 тысяч евреев» и все. Сделать такую запись могут себе позволить только «историки» типа Джефри Хоскинга, но нам это непозволительно. Тем более, что в последнее время часто можем встретить в прессе и особенно на интернете материалы поклонников и реставраторов гитлеровских идей о том, что никакого истребления евреев не было, что евреи это сами придумали, а крематории и газовые камеры в Освенциме сооружены Советским Союзом после прихода в Польшу для дискредитации немецкого народа.

Поэтому для того, чтобы правдиво описать события на этом форте, я воспользуюсь опубликованными в Германии в мае 1948 года свидетельскими показаниями и воспоминаниями Исаака Неменьчика, чудом оставшегося в живых после недельного пребывания на VII форте.

Нельзя обойти постыдный факт, который произошел на том же форте. Этот позор принесли литовскому народу их любимцы и знаменитости того времени — чемпионы мира, члены сборной команды Литвы по баскетболу. Некоторые подробности об упомянутом «спортивном подвиге» мы можем прочитать в той же книге писателя Иосифа Гара:

В коротком очерке невозможно охватить все события, которые произошли на территории Литвы во время войны, но многие материалы того периода говорят о том, что погромы в Литве начались не без ведома руководства.

Документы и фотографии подтверждают участие литовских «партизан» и их помощников (впоследствии получивших статус полицейских истребительных батальонов) в погромах и массовых убийствах еврейского населения не только Литвы.

Из сводного рапорта начальника гестапо стандартенфюрера СС Йегера от 1–го декабря 1941 года (один из обвинительных документов на Нюрнбергском процессе) «О проведенных мероприятиях по уничтожению еврейского населения, что за период со 2–го июля по 1–е декабря 1941 года» следует, что «партизаны» до начала несения полицейской службы принимали участие в погромах. И что во время погромов и других экзекуциях ими была расстреляно 4000 евреев... В рапорте указывается что за пять месяцев со 2–го июля до начала декабря при участий команд EK–2 в Каунасе, ЕК–9 и EK–3 в Вильнюсе и Шауляй было «ликвидировано» 137346 евреев. Отчет был проиллюстрирован картами.

Если мы обратимся к «The Holocaust Chronicle. A History in Words and Pictures», 2000, Publication International, LTD., мы найдем там данные о количестве и проценте евреев погибших во время войны в разных странах Европы.

Из данных, приведенных в книге следует, что самое большое количество убитых было в Польше — 2.900.000 человек (88% евреев Польши); самый большой процент убитых евреев был в Литве — 94%! (220 тысяч). Для сравнения в самой Германии — 55%!. В некоторых Европейских странах евреев защитили…

Исследователи событий тех страшных времен до сих пор не могут найти ответы на многие вопросы. Профессор Сарра Гинайте, участница подпольной партизанской организации Каунасского гетто в своей книге «Начало трагедии еврейского народа в Литве» задает вопросы:
1) Почему в Литве произошли массовые убийства?
2) Кто их организовал и исполнял?
3) Можно ли было избежать или хотя бы помочь евреям и не допустить массовую резню?

Ведь известно, что к началу войны с Советским Союзом у нацистов еще не было принято окончательное решение, как поступить с евреями на захваченных территориях. Тогда в Германии только разрабатывались разные планы например: отправить евреев в другие страны (США) и получить за это деньги, план по переселению евреев на остров Мадагаскар, где устроить рабочие лагеря под присмотром самых немцев, и другие проекты.

Я тоже задаю себе вопрос, но в другом ракурсе: что бы случилось в Литве и других странах, если бы в начале войны «молодежи» не предоставили возможность безнаказанно «позверствовать»? И как бы изменилось положение евреев в Европе, если бы в самом начало войны фашисты не нашли бы добровольных помощников в лице литовских «партизан», националистов Украины, Эстонии, Латвии, Румынии, Югославии и других стран?..

 Версия для печати