Гнев и гордость

Ориана Фаллачи на фоне ВТЦ.

Значительно труднее будет Америке иметь дело с сыновьями Аллаха. Намного дольше и намного труднее, чем во всех других войнах. Если только остальной Запад не перестанет делать в штаны, станет немного рассудительнее и окажет Америке помощь. Я конечно не говорю о смеющихся гиенах, которые видят руины и ржут «хорошо–это–проучит–Америку». Я говорю о тех, кто, хотя и не глуп или злобен, но остается беспечным. И им я говорю: «Проснитесь, люди. Проснитесь!» Напуганные идти против течения, боясь показаться расистами (слово, которое совершенно неуместно, когда речь идет не о расе, а о религии) вы не понимаете или не хотите понять, что идет анти–крестовый поход. Ослепленные близорукостью, вы не понимаете, что идет исламская религиозная война. Желаемая и провозглашенная частью этой религии, но тем не менее религиозная война. Война, которая зовется Джихад. Священная война. Война, целью которой может быть, и не является завоевание территории, но определенно является завоевание наших душ, ликвидация нашей свободы и нашей цивилизации. Она ищет уничтожения нашего образа жизни и смерти, того, как мы едим, пьем, одеваемся, развлекаемся, молимся или не молимся. Вы не понимаете или не хотите понять, что если мы не будем противостоять им, если мы не будем себя защищать, Джихад победит. И он разрушит тот мир, который плохо ли, хорошо ли, но мы сумели построить, изменить, улучшить, сделать более интеллигентным, так сказать, менее фанатичным. И при этом будет разрушена наша культура, наше искусство, наша наука, наша мораль, наши ценности, наши удовольствия....

Боже мой! Неужели вы не понимаете, что Усама бин Ладен чувствует себя полномочным убить вас и ваших детей, потому что вы пьете вино или пиво, потому что вы бреете бороду, не носите чадру, потому что вы ходите в театр или в кино, потому что вы слушаете музыку и поете популярные песни, потому что вы танцуете в дискотеках или дома, потому что вы смотрите ТV, носите мини юбку или шорты, потому что вы ходите голыми или полуголыми на пляж или в бассейн, потому что вы спите с кем хотите, где хотите и когда хотите? Или это вас не беспокоит, дурачье? Я атеистка, слава Богу. И у меня нет намерения позволить себя убить за это.
Двадцать лет я это говорю. Двадцать лет. С мягкостью, не так страстно, двадцать лет назад я написала передовую по этому вопросу в «Курьере». Это была статья человека, который общался с людьми всех рас и религий, воевавшего против всех форм фашизма и нетерпимости, светского человека без табу. Но это была и статья человека, негодующего на тех, кто не чувствовал вони наступающего Джихада и тех, кто позволял сынам Аллаха уходить безнаказанно во многих случаях. Двадцать лет тому я спросила: «Какой смысл уважать тех, кто не уважает нас? Какой смысл уважать их культуру или предполагаемую культуру, если они хулят нашу? Я хочу защищать нашу и говорю вам, что я предпочитаю Данте Омару Хайяму». Что тут началось? Небеса обрушились вниз. Они распинали меня: «Расистка! Расистка!» Это были те же прогрессисты (которые в те времена звали себя коммунистами). Меня также распинали, когда Советы вторглись в Афганистан. Помните ли вы этих бородатых людей в балахонах и тюрбанах, которые перед выстрелами из пушек — или вернее с каждым выстрелом — кричали благословения Аллаху? «Allah akbar! Allah akbar!» Я помню их очень хорошо. И я, бывало, вздрагивала, слыша упоминание Бога с выстрелом. Я подумала, что я опять в Средних веках и я сказала: «Советы есть Советами, мы их знаем. Но вы должны признать, что ведя эту войну, они защищают нас. И я им за это благодарна». Опять небеса обрушились вниз. «Расистка! Расистка!» В своей слепоте они даже не давали мне рассказать, какие чудовищные жестокости сыны Аллаха творили со своими пленными (они отрезали им ноги и руки, помните? Небольшой порок, которому они предавались в Ливане со своими христианскими и еврейскими заключенными.) Они не хотели, чтобы я об этом говорила. И чтобы быть прогрессивными, они аплодировали американцам, которые из–за боязни русских потеряли свои мозги и вооружали «героический афганский народ». Они тренировали этих бородатых людей и среди них наиболее–бородатого–из–всех Усаму Бин Ладена. Оставим тему русские–в–Афганистааааане! Русские–должны–покинуть–Афганистаааан! Отлично, русские покинули Афганистан. Счастливы? И из Афганистана бородатые люди наиболее бородатого Усама Бин Ладена прибыли в Нью- Йорк вместе с безбородыми сирийцами, иракцами, ливанцами, палестинцами и саудовцами, которые и составили проклятые девятнадцать камикадзе. Счастливы? Хуже того: теперь люди здесь говорят о следующей атаке химическим оружием, или биологическим, или радиоактивным, или ядерным. Люди говорят, что следующая катастрофа неизбежна, потому что Ирак снабжает их материалами. Люди говорят о вакцинации, газовых масках, чуме. Люди гадают, когда это произойдет. Счастливы?
Некоторые относятся к этому безразлично. Это их не касается. Америка очень далеко, между Европой и Америкой океан..... О, мои дорогие друзья. Это просто полоска воды. Потому что если судьба Запада, выживание нашей цивилизации под угрозой, мы все — Нью- Йорк. Мы все — Америка. Мы все — итальянцы, французы, англичане, немцы, русские, венгры... Если Америка погибнет, Европа также погибнет, Запад погибнет, мы погибнем. И не только в финансовом отношении, что более всего беспокоит большинство. (Однажды, когда я была молода, я сказала Артуру Миллеру: «Американцы меряют все деньгами, они думают только о деньгах». И Артур Миллер ответил: «А вы нет?») Нет, друзья мои, мы погибнем во всех смыслах. И мы услышим муэдзинов вместо церковных колоколов, увидим чадру вместо мини–юбок, должны будем пить верблюжье молоко вместо глотка старого коньяка. Доходит это до вас? Или вы отказываетесь это понимать?! Тони Блейер понял это. Он прибыл сюда и привез солидарность английского народа. Вернее, подтвердил её. Солидарность, подкрепленную не разговорами, а основанную на военном содружестве в уничтожении терроризма. Ширак, с другой стороны, не сделал этого. Его визит был запланирован заранее, он не был вызван этими трагическими событиями. Но он увидел обломки обоих небоскребов, он узнал о неисчислимом и непередаваемом количестве жертв, но он не переутрудил себя сочувствием. В интервью с CNN мой друг Кристина Аманпор спрашивала его четыре раза, каким образом и до какой степени он собирается противостоять Джихаду, и четыре раза Ширак уклонился от ответа. Он ускользал от ответа, как уж. Хотелось закричать ему: «Сеньор президент! Помните ли вы десант в Нормандии? Знаете ли вы сколько погибло в Нормандии, чтобы выгнать нацистов из Франции?» Кроме Блейера, я не вижу Ричардов Львиное Сердце и среди других европейцев. Определенно не в Италии, где правительство не только не арестовало, но даже не нашло ни одного подозреваемого в связи с Усамой Бин Ладеном. Несмотря на их боязнь, каждая страна нашла и арестовала нескольких пособников Усамы Бин Ладена. Во Франции, в Германии, в Англии, в Испании. Но в Италии, где мечети Милана, Турина и Рима переполнены негодяями, поющими гимны Усаме Бин Ладену, и террористами, готовыми взорвать Собор святого Петра, никто не был арестован. Ноль. Пожалуйста, г-н Кнехт, объясните: неужели ваши полицейские и карабинеры так тупы? Неужели в вашей секретной службе одни идиоты? Ваша администрация так глупа? И все сыновья Аллаха, которых мы приютили, святые, все в неизвестности, что произошло и происходит? Или если вы проведете расследование, отберете и арестуете тех, кого вы до сих пор не отобрали и арестовали, то боитесь, что вам повесят старый ярлык «Расист–расист».

Знаете, я не Бог. Я не отрицаю право каждого на страх. Каждый, кто не боится войны, идиот. И, как я писала тысячу раз, тот, кто действует так, будто он не боится войны, и идиот и лжец. Но в Жизни и в Истории есть случаи, когда человеку не позволено быть трусом. Времена, когда быть трусом аморально и не гражданственно. И те, кто уходят от этой трагедии из–за слабости, недостатка мужества или привычки укрываться от опасности, представляются мне мазохистами.

Ты хочешь поговорить о том, что называется «противоположностью–между–двумя–культурами?» Ладно, если ты действительно хочешь, что же до меня, то я даже не хочу затевать этот разговор: ставить их на один уровень, будто они равноценны. Потому что за нашей цивилизацией Гомер, Сократ, Платон, Аристотель, Фидий. У нас Греция с её Парфеноном и открытием демократии. Мы имеем древний Рим с его величием, его законами. Его здания, амфитеатры, акведуки, его мосты и дороги. У нас Христос, умерший на кресте, который учил нас (очень плохо, если мы не усвоили) любви и справедливости. Да, я знаю, при этом была Церковь, которая дала Инквизицию. Которая мучила и жгла меня тысячу раз на костре. Которая подавляла меня столетиями, которая столетиями заставляла меня делать скульптуры и портреты одного Христа и Мадонны, которая почти убила Галилео Галилея. Унижала его, посадила в темницу. Но также внесла огромный вклад в Историю Мысли: да или нет? Потом за нашей цивилизацией еще Ренессанс. У нас Леонардо да Винчи, Микельанджелло, Рафаэль, у нас музыка Баха, и Моцарта, и Бетховена. И так далее, и так далее к Россини и Донницетти, к Верди и т.д. Та музыка, без которой вы не можете жить, и которая запрещена в их культуре или предполагаемой культуре. Не дай Бог вам напеть или просвистеть, скажем, мелодию хора из Набукко. И наконец, у нас есть наука, слава Богу. Наука, которая поняла многие болезни и лечит их. Я жива еще благодаря нашей науке. Не Мухаммеда. Наука, которая изобрела замечательные машины. Поезд, автомашина, самолет, ракета, с помощью которой мы полетели на Луну и Марс, и скоро полетим не знаю еще куда. Наука, которая изменила лицо планеты с помощью электричества, радио, телефона, ТV. А теперь роковой вопрос: Что позади другой культуры? Черт меня побери, если я знаю. Я искала и нашла только Мухаммеда с его Кораном и Averroёs с его научными заслугами (комментарии к Аристотелю и подобное.) Арафат также нашел числа и математику. Опять крича, опять плюя мне в лицо, он сказал мне, что его культура выше моей, на много выше моей, потому что его предки изобрели числа и математику. Но у Арафата короткая память. Поэтому он меняет своё мнение и противоречит себе каждые пять минут. Его предки не изобрели числа и математику. Они изобрели только графические символы для чисел, которые мы, неверные, тоже используем. Математика же была освоена почти одновременно всеми древними цивилизациями. В Месопотамии, в Греции, в Индии, в Китае, среди Майя. Ваши предки, любезный г. Арафат, не оставили нам ничего, кроме нескольких прекрасных мечетей и книги, которая калечит мои мозги 1400 лет даже больше, чем Библия христиан и Тора евреев. Теперь давайте посмотрим, что положительного дал нам выдающийся Коран. Действительно положительное? С тех пор как сыны Аллаха разрушили Торговый Центр знатоки ислама ничего не сделали, кроме как молились Аллаху и объясняли, как ислам благословляет мир, братство и справедливость. (Даже Буш был зачарован. Бедный Буш. Безусловно, Буш должен сохранять хорошие отношения с 24 млн. американских мусульман, убедить их, что они должны сообщить о родственниках, друзьях или знакомых, которые симпатизируют Усаме Бин Ладену) Что же делать с принципом око–за–око–зуб–за–зуб? Что мы будем делать с чадрой, вернее, покрывалом, закрывающим лицо женщин–мусульманок, так, что для того, чтобы взглянуть на человека рядом, несчастные должны смотреть сквозь узкую закрытую сеткой прорезь на уровне глаз. Что делать с многоженством и принципом, что женщины значат меньше, чем верблюды, что они не могут ходить в школу, к доктору, фотографироваться и т.д.? Что делать с запретом на алкоголь и смертной казнью для тех, кто его нарушает? Это в Коране тоже. И это не кажется таким уже справедливым, братским и мирным.

Вот вам мой ответ на ваш вопрос о «противоположности–двух–культур»: я считаю, что в этом мире есть место для каждого. В вашем доме вы можете делать все, что хотите. И если в некоторых странах женщины настолько глупы, что согласны на чадру или покрывало, это их проблема. Если у них куриные мозги и они согласны не ходить в школу, к доктору, не фотографироваться — это их проблема. Если они такие идиотки, что согласны выйти замуж за негодяя, желающего иметь четыре жены, это их проблемы. Если их мужчины так глупы, что не пьют вина или пива, ditto. Я далека от того, чтобы стоять у них на пути. Я была воспитана в духе свободы, моя мать, бывало, говорила: «Разнообразие — вот что делает мир прекрасным». Но если они предполагают заставить меня делать те же вещи в моем доме...

А они предполагают это. Усама Бин Ладен сказал, что вся планета должна стать мусульманской, что мы должны обратиться в Ислам, что он обратит нас либо по–доброму, либо по–злому, вот почему он убивает и будет убивать. А это не может нам доставить удовольствие. У нас чешутся руки сделать наоборот и убить его. Но, ведь, это не кончится со смертью Усамы Бин Ладена. Потому что сейчас есть десятки тысяч Усам Бин Ладенов, и они не только в Афганистане или в других арабских странах. Они повсюду, и наиболее опасные из них в западных странах. В наших городах, на наших дорогах, в наших университетах, в центрах технологии. Той технологии, которой каждый болван может пользоваться. Анти–Крестовый поход уже продолжается какое-то время. Он действует как швейцарские часы, поддерживаемый верой и злобой, сравнимой только с верой и злобностью Торквемады, когда он возглавлял инквизицию. Реальность состоит в том, что договориться с ними невозможно. Убедить немыслимо. Обращаться с ними терпимо, снисходительно — самоубийство. Кто думает иначе, обманывается.

Это вам говорит человек, который хорошо узнал этот вид фанатизма в Иране, в Пакистане, Бангладеш, в Саудовской Аравии, Кувейте, Ливии, Иордании, Ливане и дома — в Италии. Узнал и подтвердил во множестве тривиальных эпизодов, скорее даже гротескных. Я никогда не забуду, что произошло со мной в иранском посольстве в Риме, когда я попросила визу в Тегеран, чтобы проинтервьюировать Хомейни. Я пришла с красным маникюром. Для них это было признаком аморальности, они обращались со мной как с проституткой, которую нужно сжечь на костре. Они приказали мне снять маникюр немедленно.... Не могу также забыть, что произошло в Куме, святом городе Хомейни, где как женщина, я не могла устроиться ни в одном отеле. Чтобы интервьюировать Хомейни, я должна была одеть чадру; чтобы одеть чадру, я должна была снять джинсы, для чего мне нужно было найти укромное место. Естественно, я могла проделать это в машине, в которой я приехала, но переводчик не дал мне: «Вы с ума сошли, вы с ума сошли, вас–убьют–в-Куме–за–что–либо–подобное». Он предпочел привести меня в бывший королевский дворец, где милосердный хранитель разрешил нам использовать тронный зал. Я чувствовала себя, как Дева Мария, которая сбежала с Иосифом в сарай, обогретый ослом и быком, чтобы родить Иисуса. Но Коран запрещает мужчине и женщине, не женатым между собой, находиться наедине в закрытой комнате, и о ужас, внезапно дверь открылась. Мулла, ответственный за мораль, вошел с криком позор-позор, грех–грех, есть только один выход избегнуть казни: жениться. Подписать временно (на четыре месяца) свидетельство о браке — кричал нам в лицо мулла. Проблема была в том, что переводчик был женат на испанке Консуэлло, которая не была согласна на многоженство мужа, и я не хотела выходить за кого-либо замуж. Менее всего за иранца с женой испанкой и также не расположенного к полигамии. В то же время я не хотела быть убитой и пропустить, таким образом, интервью с Хомейни. В то время, как я обсуждала эту дилемму... Вы смеетесь, уверена. Это кажется вам шуткой. В таком случае я не доскажу вам этот эпизод. Чтобы заставить вас плакать, я расскажу вам о казни двенадцати «нечистых» юношей в Дакке в конце войны в Бангладеше. Их казнили ударами штыков в грудь и живот на стадионе в присутствии 20 тыс. правоверных, которые аплодировали во славу Аллаха, удобно расположившись на скамейках. Они гремели «Allah akbar, Allah akbar». Да, я знаю, древние римляне, кем моя культура гордится, развлекали себя тем, что смотрели в Колизее, как на христиан выпускали львов. Я знаю, я знаю: в каждой европейской стране христиане, те христиане, которые сделали вклад в историю мысли, вклад, который я признаю, несмотря на мой атеизм, развлекали себя зрелищем казни еретиков на костре. Но с того часа прошло много времени, мы стали более цивилизованными, и даже сыны Аллаха должны были бы понять, что некоторые вещи теперь не делаются. После того, как двенадцать «нечистых» были казнены, маленький мальчик бросился к палачам, чтобы спасти брата, приговоренного к смерти. Они размозжили ему голову сапогами. И если вы этому не верите, перечитайте мой репортаж или репортаж немецкого или французского журналистов, которые были тогда со мной и разделяли мой ужас. Еще лучше: посмотрите фотографию, которую один из них сделал. Но это даже не то, что я хотела бы подчеркнуть. Я хочу отметить, что в заключение этой резни 20 тыс. правоверных (многие из них женщины) оставили скамьи и сошли вниз на поле, не толпой, а в организованном порядке, торжественно. Они медленно образовали очередь и опять во имя Аллаха прошли по трупам, все время крича «Allah akbar, Allah akbar». Они уничтожили их, как небоскребы в Нью- Йорке. Они превратили их в кровавый ковер, покрытый раздробленными костьми.

О, я могу продолжать до бесконечности. Говорить вам вещи, о которых вы никогда не слышали, вещи, от которых волосы становятся дыбом. Об этом выжившем из ума Хомейни, например, который после нашего интервью собрал ассамблею в Куме, чтобы объявить, что я обвинила его в отрезании грудей у женщин. Он записал эту ассамблею на видеопленку, и это показывалось месяцами в Тегеране по телевидению, так что когда я через год возвратилась в Тегеран, меня арестовали, как только я сошла с самолета. Положение мое было ужасно. Это был период американских заложников... Я могла бы рассказать вам о Муджибе Рахмане, который, это опять в Дакке, приказал своим разбойникам ликвидировать меня, как опасную европейку. К моему счастью, один английский полковник, рискуя жизнью, спас меня. Или о палестинце по имени Хабаш, который двадцать минут держал пистолет, приставленный к моей голове. Мой Бог, что за люди! Только с двумя у меня были нормальные отношения — с покойным Али Бхутто, первым премьер министром Пакистана, который был повешен за то, что был слишком дружественен с Западом, и наиболее замечательным королем Иордании королем Хусейном. Но эти двое были такими же мусульманами, как я сама католичка. Но я дохожу до цели моей аргументации, и она будет неприятна для многих: защита собственной культуры стала в Италии моральным грехом. И учитывая это, запуганный неуместной кличкой «расист» каждый замолкает, как кролик.
Я не еду ставить палатки в Мекку. Я не пою гимны «Отче наш» и «Слава Марии» перед могилой Мухаммеда. Я не писаю на мрамор их мечетей, не испражняюсь у их минаретов. Когда я нахожусь в их странах (от чего я никогда не получаю удовольствия), я никогда не забываю, что я гость и иностранка. Я осторожна, чтобы не оскорбить их одеждой или жестом, или поведением, которые нормальны у нас, но не разрешены у них. Я отношусь к ним с обязательным уважением, вежливостью и извиняюсь, если по ошибке или незнанию я нарушила какие–то правила. И образы, которые всплывают перед моими глазами, когда я пишу этот крик боли и негодования, не всегда были сцены катастрофы в Нью-Йорке. Иногда я вижу другую сцену, символичную и потому вызывающую негодование: огромная палатка, которой мусульмане из Сомали обезобразили, осквернили площадь Дуёмо во Флоренции, поставив её на три месяца прошлым летом. В моем городе. Палатка, поставленная для того, чтобы «просить-заклеймить-оскорбить» итальянское правительство за то, что оно разрешив им проживание в Италии, не дало им документов, чтобы ездить по Европе, и не разрешило им пригласить орды своих родственников в Италию: матерей, отцов, братьев, сестер, тетей, дядей, кузин, беременных золовок, а если они все приедут, то и родственников последних тоже. Палатка была поставлена рядом с прекрасным дворцом архиепископа, на тротуаре они выставили свою обувь, как они выставляют её у своих мечетей, а рядом пустые бутылки из под воды, которую они используют, чтобы мыть ноги перед молитвой. Палатка была расположена перед собором со знаменитым куполом Брунеллески и сбоку от Баптистерии с золотыми воротами Гиберти. Палатка, оборудованная, как квартира: сидения, столы, раскладные кресла, спальные матрацы, плиты для приготовления еды, наполняющие площадь дымом и вонью. И благодаря безответственности нашей администрации, которая заботится о наших произведениях искусства также, как и о нашем ландшафте, палатка была оборудована электричеством. Нескладные завывания муэдзина, раздававшиеся из мощного проигрывателя призывали правоверных к службе, оглушали неверных и забивали звуки церковных колоколов. Добавьте к этому желтые полосы мочи, оскверняющие мрамор Баптистерия. И вдоль этих желтых полос мочи вонь экскрементов, которые блокировали дверь Св. Сальвадора ал Весково, этой прелестной церкви XI века, которая стоит позади площади Дуёмо и которую сыны Аллаха превратили в отхожее место. Вы хорошо знаете об этом. Вы хорошо знаете об этом, потому что я сама звонила, просила и писала в «Курьере». Я также звонила мэру, который, признаю, пришел ко мне домой, вежливо выслушал меня, согласился: «вы правы, совершенно правы». Но ничего не сделал, чтобы убрать палатку. Забыл или не смог. Я звонила также министру иностранных дел, флорентийцу. И он тоже вежливо выслушал меня, согласился, но не пошевелил пальцем, чтобы убрать палатку. Что же касается сынов Аллаха, то он сделал все, чтобы умиротворить их. (Я понимаю, что матери, отцы, братья, сестры, тети, дяди, кузины, беременные золовки теперь там, где они хотели, т.е. во Флоренции и других городах Европы). Тогда я сменила тактику. Я позвонила начальнику полиции, отвечающему за безопасность и сказала ему: «Я не политический деятель, поэтому когда я говорю, что собираюсь что–то сделать, я делаю. У меня есть кое–какие военные навыки. Если к завтрашнему дню эта паршивая палатка не будет убрана, я спалю её, и даже рота карабинеров меня не остановит. Я хочу, чтобы меня арестовали и в наручниках отправили в тюрьму. Таким образом я попаду во все газеты». Будучи более интеллигентным, чем другие, он распорядился, и палатка за два часа была убрана. На её месте осталось только огромное количество дерьма и мусора. Но это была Пиррова победа. Потому что это не имело никакого эффекта на другие отвратительные вещи, которые годами оскверняют то, что когда–то было столицей культуры, центром прекрасного. Это не расхолодило других заносчивых гостей города: албанцев, суданцев, тунисцев, алжирцев, пакистанцев и др., которые внесли свой вклад в торговлю наркотиками и проституцию, которые, по-видимому, не запрещены Кораном. О, да: все они там же, где были до того, как полицейские убрали палатку. Во дворе Уффицы, у Башни Джотто, перед Loggia dell’ Orcagna, Loggia dell’ Porcellino, напротив национальной библиотеки, у входов в музеи. На Ponte Vecchio, где они часто убивают друг друга ножами или пистолетами. Вдоль берегов Арно, где они просят и получают муниципальную помощь. (Да, это верно, дамы и господа, муниципальную помощь). Во дворе собора Сан Лоренцо, где они пьют вино и пиво, шайка лицемеров, и где они кричат оскорбления женщинам. (Прошлым летом в этом дворе они пытались оскорблять и меня, старую женщину. Не стоит и говорить, что они об этом пожалели. О, они очень пожалели! Один из них до сих пор хнычет над своими половыми органами). На исторических улицах, где они обитают под предлогом продажи товаров. Под товарами я имею в виду сумки и кошельки, нелегально скопированные с патентованных моделей, фото картин, карандаши, африканские статуэтки, которые они выдают невежественным туристам за скульптуры Бернини и другие подделки. «Я знаю свои права» прошипел мне один из них на Ponte Vecchio, продавая свои подделки. И Бог вас храни протестовать, Бог вас сохрани сказать ему взять–эти–права–и–поехать–применять–их–дома. «Расист, расист!» Не дай Бог сказать что–либо плохое о предполагаемой скульптуре Бернини, проходя мимо товаров, которые блокируют улицу... «Расист, расист!» Не дай Бог полицейскому подойти к нему и осмелиться сказать: «Синьор сын Аллаха, ваша светлость, не могли бы вы немного подвинуться, чтобы дать людям пройти?» Они съедят его живьём. Они пойдут за ним с ножами. Самое малое, они станут оскорблять его мать и потомков. «Расист, расист!» И люди мирятся с этим. Они не реагируют, если вы крикнете им, как отец, бывало, кричал во время фашизма: «Неужели вы совсем не заботитесь о своём достоинстве? Неужели вы не имеете хоть каплю гордости, вы, большие овцы?» То же бывает и в других городах, я знаю. В Турине, например. В том Турине, который создал Италию и который теперь даже не выглядит как итальянский город. Кажется будто вы в Алжире, Дакке, Найроби, Дамаске, Бейруте. В Венеции. В Венеции, где ковры и другие товары сменили голубей на площади Святого Марка, и где даже Отелло было бы не по себе. В Генуе. В той Генуе, где прекрасные дворцы, которые так обожал Рубенс, заняты ими и теперь пропадают, как прекрасные женщины, которые были изнасилованы. В Риме. В Риме, где циничные политики обхаживают их, в надежде получить в будущем их голоса, и Папа Римский сам им покровительствует. Ваше Святейшество, почему бы вам во имя единого Б-га не приютить их в Ватикане? Конечно, строго на условии, что они не будут испражняться в Сикстинской капелле и на картинах Рафаэля.

Перевод с английского.  

 Версия для печати