Интервью с мамой героя

Алекс Цвитман — солдат Армии Обороны Израиля.

— С самого начала… Я из Львова ездила рожать к маме в Шаргород Винницкой области. Это был известный еврейский городок. Как и все советские дети, Саша ходил в садик, в школу. Когда он родился, мой папа, его дедушка, очень хотел сделать ему брит. Попросил мужа найти моэля. Но нам не удалось. Это был 1976 год. И мой папа сказал тогда: «Доченька, когда вы будете в Израиле, первым долгом сделайте брит моему первому внуку».

— Нет, и в мыслях не было. Потом пришла моя бабушка, папина мама, со своим вторым мужем, который был хазан в синагоге. Мой родной дедушка пропал без вести на войне. Они принесли Тору и в неё вложили нож. Обычный туповатый нож. И положили Тору с ножичком Саше под подушечку. Я тогда не поняла зачем, но решила — раз так делают уважаемые люди... Мы моего неродного дедушку очень любили и уважали. И я соблюдала это, пока Саша не вырос из кроватки. Потом я Сашеньке рассказала про историю с Торой и ножичком. Я хотела приобщить его к нашим корням.

— Да. Саша был невероятно самостоятельным. Буквально с 4 лет. Около пяти лет Саше было. Муж сидел делал электрическую вилку и что–то у него не получалось, а Саша подошел и сделал. Откуда мог это знать 5–летний ребёнок?

В 9–летнем возрасте у него была целая серия «приключений». Я была беременна дочерью, возвращалась от мамы. Муж работал рядом с домом. Решил согреть дом к моему приезду. Зажег газовый камин и ушел. Всё было старое и что–то начало тлеть, дымом заволокло всю квартиру и могло вот–вот загореться. Сашенька одел шапочку–шлем наизнанку, для защиты, прошел в задымлённую комнату и закрыл газ.

Леночке было 15 дней! Мы его оставили, ушли на свадьбу. Гуляли всю свадьбу… Ребёнок был переодет, накормлен (она была искусственница). Для нас был приготовлен чай с сухарями. Это 9–летний мальчик. Нам все завидовали.

В третьем классе он пошел в еврейский танцевальный ансамбль во Львове. Мы ничего не знали. Как раз горбачёвская свобода началась и нам вернули синагогу. До того там были какие–то склады. Никогда не забуду, когда открыли синагогу, многие окрестные жители приносили синагогальную утварь, которую много лет назад украли. Вы не представляете какая шикарная во Львове синагога. Однажды мы сидели ужинали дома. Приходит товарищ мужа говорит: «Так что, завтра идём на концерт в синагогу?» «Какой концерт?» «Еврейский танцевальный ансамбль. Твой сын там солист». Я говорю: «Ладно, Сеня, не может такого быть». Но мы пошли на концерт. Сидим в зале, Саша мимо проходит: «Сын, ты куда?» «Буду скоро». Что участвует в концерте так и не сказал.

Открывается занавес. Он стоит в такой особой позе, в кипе, и с его сольного номера начинается всё выступление ансамбля…

Потом начались в школе неприятности. Каждая тетрадь разрисована магендавидами, каждая книжка разрисована магендавидами. Его классная руководительница Лариса Петровна звонит мне (в школе ко мне относились с уважением): «Фаина Марковна, возьмите такси и приезжайте в школу». Оказалось, что на уроке литературы его вызвали ответить урок о Тарасе Григорьевиче Шевченко. Он сказал, что отвечать не будет, а учился он неплохо. «Почему ты не будешь? Это великий украинский поэт. В чём дело?» «Это великий еврейский антисемит. Рассказывать о нём я не буду», — ответил Саша.

— Это было в третьем классе. 9 лет. Хорошо — русская школа была, а не украинская, и директор, знавший моего мужа, всё замял.

Вскоре опять: «Берите такси и приезжайте». Муж уже там. В чём дело? Стоит большой толстый мальчик с разбитым носом. «Саша, что ты сделал?» «Я не скажу. Пусть он сам скажет». Мы с мужем: «Скажи немедленно, что ты сделал?» «Я не скажу. Пусть он сам скажет. А не скажешь, — поворачивается к этому мальчику, — я тебе при всех добавлю». А Саша в то время в своём весе имел второе место по боксу. Он был очень худой и жилистый. И тот говорит: «Я обозвал его жидом». Саша прокомментировал: «Вопрос исчерпан». Естественно вопрос исчерпан. И директор школы согласился.

— Да в то же время примерно. В 9 лет. Перед самым нашим отъездом.

— Когда он пошел в первый класс, то как–то приходит из школы с письмом из Львовского университета со спортивного отделения: «Ваш сын, Александр Цвитман приглашается в класс спортивной гимнастики». На него возлагали большие надежды. Когда он стал заниматься, тренеры говорили про него, что это второй Виктор Чукарин¹. Он был маленький ещё. Я ему рассказала про брит. Мы во Львове соблюдали все еврейские праздники. Это было как закон. Он вырос на этом. А когда мы приехали в Израиль… Он как–то сам, ему уже было 13 с половиной лет, пришел и сказал: «Мама, я записался на брит».

— Нет. Он пошел куда–то. Нашел раббанут. И нам говорит, что мы теперь должны пойти в раббанут и доказать, что вы евреи. Тогда мы жили в Иерусалиме. Люди в раббануте семьями просиживали по 2–3 дня, чтобы доказать своё еврейство. Нам с мужем не надо было доказывать совсем. Иврита у нас не было, но мы владели идиш. Они спросили о переводчике, а я ответила, если кто–то из них знает идиш, то мы можем обойтись без переводчика. Наша принадлежность к еврейству была доказана в 5 минут.

Потом Саша сам пошел к моэлю, с ним договорился: «Ты, мама, со своими нервами посиди дома, а мы с папой сами сходим и всё сделаем». Они вернулись. На следующий день он уже, как ни в чём не бывало, ходил. Муж мне говорит: «А вот теперь послушай, что я тебе скажу. Наш сын брит делал без наркоза». У меня всё так и поехало: «Как?» Оказывается Саша объяснил: «А как я прочувствую, что я настоящий еврей? Я же должен пройти все эти муки».

Обычно после брита всех вывозили на каталках. Он поднялся взял свои спортивные кроссовки и пошел, только оттянул немного одежду, чтобы не так больно было. Они там, все были ошеломлены.

— Это тоже особая история. В Иерусалиме собирали скопом по несколько сотен человек и у Котеля делали бармицву. Саша отказался от такого массового мероприятия. Сказал, что прежде всего он должен учить Тору, чтобы пойти к Торе и знать, и что делать. Он попросил нашего соседа–израильтянина Шмориэля и три месяца учил с ним и разбирался во всём. Три месяца сосед ходил к нам домой. У меня даже есть фотография, как они учатся. Хотел, чтобы всё прошло в лучшем виде. Не так, как в пионеры у мавзолея. Он так не хотел.

Леонид и Фаина Цвитман — родители Саши.

В день, когда должна была быть у него бармицва, началась война в Персидском заливе. А перед бармицвой надо обязательно посетить Стену Плача. И это надо делать рано утром. Примерно в 3 часа утра объявили о войне в Заливе, а в 6 утра он говорит: «Папа, собирайся, мы едем к Котелю (Стене Плача)». Я говорю: «Какой Котель? Война на дворе». А Саша мне на иврите: «Има, ани ло меватер (Мама, я не отступлю). Мы идем с папой. Всё будет хорошо, ты увидишь». И они поехали к Котелю. Там были журналисты со всего мира. У них брали интервью: «Как это так? Без страха еврейский мальчик с папой приехали к Котелю».

Вот насколько это было для него важно. Я тогда вообще не обращала на это всё внимания. Я боялась, что они поехали, но думала, что так все делают, так должно быть. Ещё тогда я должна была сообразить, что он не обыкновенный ребёнок. Они вернулись и мы должны были пойти в синагогу. Он обо всём побеспокоился. Что было удивительно, местные израильтяне стояли и ждали обряда, потому что знали, как он готовился. И весь обряд прошел, как будто его коген провёл в Храме. И потом они ему подарили талес. После такого подарка радости моего сына не было конца. Все соседи–израильтяне принесли еду в синагогу. Так прошел его праздник бармицвы.

Я каждый день возвращаюсь к какому–то эпизоду его жизни. Всё помню.

А когда он сказал мне, что хочет идти в армию… У него была аллергическая астма. Когда мы жили в Украине, она там так не проявлялась, а здесь в период цветения очень сильно проявилась, и он мог получить освобождение или отсрочку. Но он хотел, наоборот, попасть в спецвойска Генштаба. Но его туда не взяли, так как тогда у нас ещё были родственники в Союзе, а отбор очень жесткий.

— Да. Он работал. Вообще, он начал работать с 14 лет. Это другая история. Мы приехали, а у мужа очень серьёзный псориаз на руках. До того, что он не мог самостоятельно пользоваться ложкой. И этот ребёнок стал работать. И, что удивительно, его не воспринимали, как ребёнка. Брали на работы для взрослых. Например, на выпечку хлеба. Он сразу показывал себя с такой стороны, что на него можно положиться. В 14 с половиной лет ребёнок приносил зарплату в 2,5 тыс. шекелей в месяц. Днём учился в школе, работал в ночную смену. Был очень худенький, но очень крепкий. В пятницу он всегда приносил горячий хлеб, печенье. Ему там давали, как ребёнку. Он приносил это и был очень горд. Хватался за любую работу, только бы помочь. Вот видите это кольцо. Это мне сын подарил. Каждый его подарок сопровождался красивым букетом цветов. Он купил мне серьги, часы. Знал, что маме трудно.

Саша отслужил 3 года в боевых войсках «Гивати», прошел Ливан, Газу. Тогда было самое тяжёлое время. Я ночами не спала и дошла до того, что позвонила в Ливан. Нашла все ходы и выходы. В 3 часа ночи. Я уже не могла и от переживаний стала разговаривать с его собакой. Дозвонилась и начала говорить с его командиром: «Мне так жалко его будить. Он только с задания вернулся. Он очень уставший». Я говорю: «Мне всё равно. Я хочу слышать его голос». Тогда погибали ребята, очень погибали. «Я не могу тебе отказать, как матери». Командир пошел его разбудил: «Мам, ты не мама, ты — садистка. Я такой уставший». «Называй как хочешь, но я услышала твой голос, сынок».

— Да, это он сделал для сестрички. Он хотел собаку, но не знал как подойти, он не мог начать требовать или клянчить. Он придумал обоснование: «Леночка всё время одна. Ты знаешь как ей хорошо будет». И это действительно так. И он очень хотел собаку, и Леночка, и муж: «Мама, разреши». Я сопротивлялась, а сейчас без этой собаки жить не могу. Привели собаку в дом. Он очень за ней ухаживал. Маленькая очень умная собачка. Он её хорошо воспитал. Только что не разговаривает, а понимает практически всё.

— 8 лет назад. Саша в это время был в армии. Приехал на выходные и мы переехали. Я тогда работала на трёх работах. Прихожу — всё расставлено по местам даже ковер постелен, а Саши уже нет — в армию уехал. Любил со мной часами разговаривать пока я готовлю, любил на кухне помогать. Во время службы в армии он женился. Ему было 19 лет. Мы уважали его решение. Он был очень самостоятельный. И сказал, что скромно сделаем хупу и всё. Я так спокойно отнеслась. Хупа так хупа, а муж вечером говорит: «Слушай, Фаина, у нас единственный сын. Ну неужели мы ему не сделаем свадьбу, как положено». «Боже мой, как ты прав», — ответила я. Саша из Ливана приезжал на свадьбу и не знал, как одеть пиджак. В первый и последний раз он одевал пиджак на своей свадьбе. Он любил спортивную аккуратную одежду. Мальчик никогда у нас ничего не просил. Никогда. Жил всегда очень скромно. Его нельзя было купить подарками, машинами. Ему очень немного было нужно для жизни. И он был влюблён в Кирьят Арбу. Вы знаете сейчас мне люди говорят: «Нет Алекса, и мы потеряли битахон²».

Всегда ко всему относился серьёзно. Иногда я думала, что он преувеличивает. Его приглашали в Америку. Хотели прислать билет в гости к родственникам: «Мам, тебе не стыдно в такое время, — страна в опасности, а я поеду на экскурсию». Перед тем, как ему что–то предложить, я хорошо думала, как это преподнести. Когда этот ответ от него услышала — у меня отнялось всё, хотя и чувствовала, что что–то подобное он ответит.

Потом как–то пришел с книгой об Эли Коэне³: «Мама, я должен тебе рассказать об одном нашем разведчике — Эли Коэне» «Сашенька, я знаю о нём». Об Эли Коэне был документальный фильм и я смотрела его глубокой ночью, хоть в 5 утра вставать на работу, но я не могла не досмотреть. Саша даже расстроился, что я знаю об этом выдающемся герое. Пришел муж и Саша его схватил, посадил и два часа ему рассказывал.

— Мы приехали сюда не от трудностей. Мы были хорошо обеспеченной семьёй. В центре города у нас была шикарная квартира, и жили мы в достатке. Мы приехали, потому что Алекс сказал «Надо уезжать и только в Израиль. Никакая Америка…»

Вот расскажу маленький эпизод. Я в Кирьят Арбу добираюсь попутными машинами. Мне сейчас очень тяжело ехать в автобусе. Я не могу, когда много народа. Мне тяжело, а попутными — это и очень быстро. Я стояла на одной остановке уже в Кирьят Арбе. Вдруг проезжает машина наверх, а я должна была ехать вниз и водитель мне показывает, что сейчас поедет обратно и меня подберёт. Села в машину — это битахоновская машина, где Саша работал. Водитель говорит: «Ты знаешь, я специально за тобой приехал». Это немножко не правда. Он — сабра, уже прошел армию: «Ты знаешь, если бы не твой сын, я бы не имел сейчас работы, не имел бы на кусок хлеба. Благодаря твоему сыну я сейчас работаю и чувствую себя человеком. Были времена, мне не на что было купить сигарет. Твой сын говорил: «Не волнуйся. Сейчас я тебе привезу». Он ехал и покупал».

— Саша был офицером–охранником. Он отвечал за детские учреждения. Детские сады, школы и тому подобное.

Детсадовские работники, уже после нашей трагедии, сделали вечер в его честь. Нас с мужем пригласили. Основная мысль, что там звучала — насколько серьёзно, дотошно и ответственно он относился к этой работе. Как–то у них сломалась дверь и пока Алекс её не сделал, он не ушел. Они ему: «Это не твоя работа, надо вызвать мастера». А он: «Я это умею делать и сделаю».

Другой раз воспитательница в детском саду сломала ногу и, как на грех, её телефон испортился. Саша ей говорит: «Браха, вот мой телефон, потом привезёте». Вот такие истории.

Вы бы поговорили с его группой, как о нём отзываются.

— Добровольческая группа в Кирьят Арбе. Из них трое погибли. Трое были ранены. Один очень быстро поправился и вышел. Другой, Барух Деста, — он остался без ноги. Еще Моше Фреч, который до сих пор лежит в реабилитации. Но, слава Б–гу, уже пришел в себя. Я решила их навестить.

— Да, один — в Адассе, другой — в Ар Ацофим. Мы с мужем — очень гордые родители. Очень раненые, очень нам плохо, но мы — гордые. За своего сына. Нам не стыдно за него. Наоборот, я даже не знаю, чем я заслужила у Б–га иметь такого сына, я даже не знаю — как я заслужила! Сашины друзья раненые говорят, что твой сын — это цадик. Он ходил в кипе, он молился, но не был фанатичным человеком. Многие традиции он соблюдал. Как я у своих родителей взяла, так и он у меня. Он, правда, больше. Он всегда старался всё делать больше и лучше, и никогда не играл с этим, подходил очень серьёзно. Барух Деста говорит, что Саша — просто цадик, герой. Барух — он упал первым, был ранен первым.

— У меня есть последнее заключение, но... Я ещё буду их расспрашивать, мне надо знать все тонкости. Только я должна к этому подойти медленно, потому что это очень трудно и сложно. Барух — это парень, который прошел спецвойска. Они переодевались, заходили в арабское село и захватывали или уничтожали террористов. Так вот он мне рассказывал: «Твой сын мог удрать, спрятаться, ему бы никто слова не сказал. Но Цвитман продолжал бой, как настоящий герой. Да, он — герой. Влез в самое логово и не уходил».

Он всегда чётко знал на что идёт. Я его как–то спросила: «Сынуля, неужели ты не боишься?» «Мам, только дураки не боятся! У нас выбора нет. Вот тебе пример. Мы с тобой сидим в этой комнате, и грабитель — не террорист — влезает в дом. Ты хочешь, чтобы я спрятался в шкаф или под стол, и тебя чтобы убили?»

Он вернулся после милуим⁴ в четверг вечером, а это случилось в пятницу вечером.

В четверг я ему позвонила и была так счастлива. Он же мне не говорил, где служил, что делал. Милуим и милуим... Он больше папе рассказывал, меня щадил.

Он мечтал, чтобы евреи всего мира жили в Израиле. Для него это было очень важно. Я говорю: «Сынок, люди живут там где они хотят...» «Мама, мы самая несчастная и самая высокая нация, и мы должны объединиться и быть вместе. Тогда, — он говорит, — нам Б–г поможет. А сейчас Он нас оставил. Мы — как слепые котята без Него».

И всё произошло мгновенно, быстро. Я включила новости в 8 часов вечера, хотя это была суббота (пятницы). Не выдержала. Ждала, ждала. Передают — есть раненые и убитые. И ещё не знала, что среди убитых и мой сын. Не могла поверить, вы понимаете, не могла поверить. Сказала, что это неправда. Если даже ранен, то выживет. Он очень сильный. Не может быть, чтобы от одной пули погиб.

Вот и всё.

За месяц до того, как это случилось, мне был сон. Я так кричала во сне, что муж меня разбудил: «Фаина, ты так кричала: «Алекс, Алекс, Алекс!» Когда я поняла, что это был сон — как я была счастлива.

Сашины друзья рассказывают, что и он рассказывал про свой сон — страшный бой, и он погибает. Теперь, моя младшая дочь, ей 17 с половиной лет. Вы её видели. Она хочет продолжать дело брата: «Мама, я не знаю, смогу ли я, но я очень хочу этого!» И она со мной сейчас ведёт работу, чтобы я подписала ей разрешение на службу в боевых частях.

Саша приходит к нам во сне. Дочери очень часто. Мне три раза. Помогал мне, когда я добивалась, чтобы их признали, как военнослужащих погибших при исполнении воинского долга.

Мне это удалось в конце концов. Что удивительно, кто меня натолкнул на это, откуда я знала, что и как делать. Когда приходил наш министр обороны, люди из правительства, я вела с ними беседу. В частности, когда пришел Шауль Мофаз с помощниками, они спросили, есть ли переводчик? Я около 5 минут смотрела на них молча, а потом говорю: «Мне переводчик не нужен».

Я не скажу, что плохо владею ивритом, но не настолько. И горем была пришиблена. И откуда–то стали приходить ко мне слова и темы? После Шауля Мофаза пришел главнокомандующий Аялон и с ним тоже я говорила как–то особенно. А история моя проще простого. Я — простая женщина, и я понимаю одно, что мой сын сидел за моим столом вечером в пятницу. Тут запищал бипер. Он поднялся со стула, подхватил оружие и как тигр бросился из дома. Я только помню это его движение. Я помню только, как мелькнули его красивые волосы, как он выскочил быстро, подхватил оружие и уже был за дверью. Первый шаг за дверь, и он выполняет задание по спецвызову.

Так в тот день, когда нас посетили военные руководители, вечером мне сказали, что с тобой хочет поговорить один военный. Разрешишь ли ты ему прийти? Этот человек пришёл и говорит: «Я хочу тебе сказать, что ты не простая женщина и я преклоняюсь перед тобой. Ты не первая и, к сожалению, не последняя, к кому они приходят выразить своё соболезнование, но то, что ты с ними сотворила, я такого не видел. Они рыдали, каждый в отдельности рыдал в своей машине, ты заставила их сердца трепетать».

Потом ещё несколько раз встречалась с Мофазом. На какой–то военной базе на Хануку. Я сама подошла к нему и сказала: «Вот, министр, скажи нам, как решается наш вопрос? Потому что это очень важно для моего сына. Важно для моего сына, чтобы всё было достойно завершено». Он вот так положил руку на сердце и сказал: «Я тебе обещаю — всё будет хорошо». И так оно и было. Он всегда нравился нашей семье. Интеллигентный. Очень приятная личность. К сожалению, удостовериться в этом пришлось в таких нерадостных обстоятельствах.

Потом нас пригласило министерство обороны на посадку деревьев. Там было около тысячи человек. Много семей с таким же горем, как мы. Была торжественная часть. Много людей из правительства и Шауль Мофаз тоже был. Потом офицер–распорядитель направил всех на свои участочки. И министр обороны идет с группой таких как мы. Я ещё подумала, вот почему и нас не взяли в его группу. Правду говорю. А потом подумала: «А почему я?» Ведь они такие же, как и мы несчастные.

Наш участок оказался довольно далеко. Я, муж, дочка, невестка и внучек. Копаемся в земле. Муж чуть ли не замок строит у этого деревца. Я долго не могла копаться. Не поверите, похудела на 30 килограммов со своим горем. За неделю примерно. Голова закружилась. Я приподнялась и тут вижу, кто–то машет мне рукой. Я плохо вижу вдаль и не поняла сразу, а это Шауль Мофаз со своими телохранителями. Вокруг были такие же, как мы люди, и они расступились, дали ему пройти к нашему участку. Безо всяких журналистов, без телевидения. Иначе я по другому бы оценила его внимание к нам. Он чисто по человечески подошел, поцеловал, обнял, а муж не обращает внимания. Продолжает копаться. Задумался о чём–то. Мы вместе пригнулись к земле, немножко помогли мужу. Я почувствовала, что он вместе с нами переживает нашу боль. А муж мой посмотрел на него, подал руку, поздоровался и дальше продолжает копаться. Ему в тот момент было не до министров. Я говорю ему: «Большое спасибо». Мы уже знали, что бойцов обороны поселения признали как военных, погибших при исполнении воинского долга. Он ответил: «Ну что ты, тебе спасибо». И вроде стал уходить, я отвернулась. Потом чувствую, меня кто–то за руку взял, оборачиваюсь, а он говорит: «Фаина, я тебя очень прошу — будь сильной, будь сильной такой, как ты есть».

Я помню, когда мы сидели шуву (неделю траура), приезжала на одну ночь делегация из Америки. Они говорили между собой «…посмотреть на маму героя,… которая родила такого сына…» Как мне было это слышать? Столько народа у нас побывало. Невозможно передать. Это очень поддерживало меня. Вы знаете, в день похорон, начиная от Кирьят Арбы, если вы знаете эту дорогу, с правой и левой стороны стояли люди с плакатами «Мы с вами…» до Гило включительно. Всё Гило вышло. Это было видеть невозможно. Как будто ты в саду израильских флагов… На кладбище полиция прокладывала нам дорожку, мы не могли пройти. Даже сейчас, когда я сильно нервничаю, мне отказывают колени. Тогда меня почти несли на кладбище. Было больше 7 тыс. человек. Подходили люди, которых я не видела по 30 лет. Все приехали, пришли на похороны. Друзья и знакомые ещё по Львову. Сашенька вырос у них на глазах. И когда Евгения Гитис позвонила. Вы знаете, как кстати был её звонок. Обычно не очень обращают внимание на родителей. Родители варятся с собственном соку, в собственной крови. Мы уже полгода почти не живём. Держимся на таблетках. Мы как только чуть–чуть смогли сразу пошли работать, чтобы не поднять руку...

— Нет, это не пройдёт никогда. Со временем тяжелее становится. Первые месяцы мы всё ждали — вдруг он вернётся. Всё смотрели в окно. Мы же знаем в какие часы он должен приходить. Саша был тем ребёнком, который на каждый шаббат приходил к своим родителям. В пятницу я всегда выходная. Он приходил ко мне утром в 9 часов, завтракал, а потом вечером приходил на шаббат.

Саша очень много времени уделял сыну, очень много. Я ему всегда говорила: «Ты не папа, ты мапа». У них была собака, но её отдали нам, потому что у ребёнка аллергия. Выхожу прогулять собаку, смотрю, Саша сидит с Эяльчиком. Почищу им бананчик, яблочко. Саша сидит с ним разговаривает. Рассказывает обо всём.

Теперь я вижу, что всё было не просто так. Никогда, никогда он не оставлял нас на праздники. Всегда был с нами. И сейчас — это ещё в тысячу раз труднее. И чем дальше, тем хуже. Естественно, у невестки своя жизнь впереди и я ей уже об этом сказала. Она молодая женщина. А у нас не будет сына, у Эяльчика не будет папы. Может… Я молю Б–га, чтобы им попался достойный человек. Чтобы был кто–то хоть как–то похожий на Сашу, чтобы Эляльчику было хорошо.

— Вы знаете, мы искали каббалиста для дочери. Она каждый день говорит: «Мама, ты не поверишь, опять он мне приснился».

И со мной случилось, когда надо было добиться, чтобы их признали, как военных, погибших на боевом задании. Я как–то сидела и спала и не спала и Сашин голос мне говорит: «Правильно, мама, правильно. Продолжай. Говори им, говори». Это я так отчётливо восприняла. Могут сказать, что мне это показалось — нет, это не показалось. Дочке очень много интересных снов приснилось.

Супружеская пара, которых убили — семья Горовиц — это наши соседи⁵.

Мы живем на 4 этаже, они жили на первом. А дома наши рядом. Между домами небольшое пространство. Девочка моя просто спаслась чудом. Она в это время пошла на улицу, когда стреляли. Ей в спину уже стреляли. Она чудом спаслась в ту ночь. Но перед этим ей Сашенька всё время приходил во сне. То он её обнимет, то ей заулыбается, то он ей скажет: «Не переживайте, мне хорошо». Вы знаете, есть такие вещи. Мне не хочется, чтобы я о них рассказала так…

Брату моему он приснился и сказал: «Я тебя очень прошу. Помоги им. Им очень трудно». Но больше всего он снится дочери.  

¹Виктор Чукарин — легендарный советский гимнаст, неоднократный чемпион мира и Олимпийских игр, восьмикратный чемпион СССР. Свою спортивную карьеру закончил в конце 1950–х годов — Прим. ред

²Битахон в данном контексте — уверенность в безопасности. — Прим. ред.

³Эли Коэн — легендарный израильский разведчик. Его работа в Сирии была настолько успешной, что, не случись провала, он через несколько месяцев должен был стать министром обороны Сирии. А президент Сирии того времени намечал его в свои приемники. Если читатели пожелают, мы можем напечатать с продолжениями небольшую повесть о нём и его трагической судьбе. — Прим. ред.

4]Милуим — месячные военные сборы жителей Израиля (не старше 35 лет), отслуживших армию. — Прим. ред.

⁵В пятницу 7 марта этого года вечером два террориста, замаскировавшись под религиозных евреев с автоматическими винтовками М–16, проникли через забор поселения Кирьят Арба и открыли огонь по прохожим, ранив троих человек, в том числе тяжело 50–летнюю женщину.

После этого они через окно салона ворвались в квартиру на первом этаже, где в это время происходил субботний кидуш, и убили рава Эли Горовиц (52) и его супругу Дину (50).

В этот момент на место прибыли добровольцы бригады гражданской обороны Кирьят Арбы и военнослужащие подразделения НАХАЛ. Между ними и террористами завязался бой, в результате которого оба террориста были уничтожены. — Прим. ред.

 Версия для печати