|
май 2004г. |
||||
|
|
|
|||||
Когда небеса обрушиваются на нас...
Размышления классного руководителя после трагедии «Дольфи» С сентября 2000 года израильский народ живет с ощущением непрекращающегося кошмара. Со времени начала второй интифады, преследуемые каждый день, каждый час, каждые полчаса новостями и краткими сводками, мы живем в постоянной неизвестности о том, что ждет каждого из нас, жителей Израиля. Мы благословляем каждый день, прошедший без террористического акта. Мы научились радоваться будням и благословлять дни без трагедий, нечто вроде «подсчета терактов»: сутки без теракта, неделя без теракта... А через некоторое время — бум! — страшная реальность возвращается вновь и вновь. Более тысячи жертв террора — разве это можно вообразить? Тысяча четыре человека: дети и взрослые, внуки, потеря родных, потеря друзей... О скольких жертвах еще пойдет речь? Люди, чьи жизни разрушены навеки, но они продолжают жить и действовать в надежде, что их родные были последними жертвами в этой безжалостной охоте террористов. К такой действительности никогда нельзя привыкнуть — никогда! Каждый раз вновь возникает острая боль, ощущение беспомощности, страха, неизвестности. Ни один народ в мире не испытывал подобного на своей земле! Но мы выстоим, ибо верим в свою правоту! Улыбки наших детей, маленькие каждодневные радости жизни — это они помогают нам не останавливаться. Но никогда мы не сможем забыть. Потеря близких оставляет в душе неизгладимый след. Потеря детей и учеников оставляет болезненную рану. Три года прошли с того дня, как погибли семеро наших учеников возле дискотеки «Дольфи». Семеро прекрасных цветов были сорваны безжалостной рукой. Среди них была и ученица класса юдалеф–7, в котором я была классным руководителем. С тех пор меня преследуют воспоминания и боль. Когда небеса обрушиваются на нас... Суббота. Первый день июня 2001 года. Утро светлое и обещающее. Не очень жарко. У утреннего кофе вкус спокойствия. О чем думается таким тихим утром? Я вспоминаю: еще один приятный выходной. Трудно поверить — последний месяц учебного года. Прошел еще один год... Мои ученики прошли со мной еще отрезок совместного пути. Еще один год... даже не год, потому что после Песаха их можно увидеть только на экзаменах. И вдруг... тихий стук в дверь. Я не привыкла к субботним гостям и поэтому было странно и даже страшно услышать эти звуки. Взгляд в глазок напугал меня еще больше: моя дочь, которая живет недалеко от меня, стоит возле двери с грустным видом. «Б–же! Что случилось?» — она никогда не приходила к нам одна. — «Что случилось с близнецами?» Малыши родились несколько месяцев назад очень слабенькими и первые месяцы их жизни были полны опасений за их здоровье. Дрожащими руками я открываю дверь. «С детишками все в порядке... но... Ты не слышала новостей, правда? Я так и знала, поэтому пришла». Стук сердца становится невыносимым. Еще немного, и оно выпрыгнет из груди. Что–то произошло... Трагедия! «В новостях сообщили, и вчера всю ночь показывали по телевизору — в «Дельфинариуме» был теракт, и большинство погибших и раненых из твоей школы». Я все еще едва дышу, голос отказывается мне служить. В эту же минуту раздается телефонный звонок, и Иегуда Киршенбойм говорит: « Малка, ты, наверное, ничего не знаешь, в «Дельфинариуме» пострадали наши ученики. Не могут найти Марину Берковскую из твоего класса». «Только что мне сообщили, Иегуда», — бормочу я, — «я подумаю, что я могу сделать». Но по–настоящему смысл сказанного до меня еще не доходит. Марина? С чего бы это? Она не ходит по дискотекам. Наверняка, это ошибка. Она последняя из тех, кто пойдет в дискотеку. За несколько недель до этого во время Пурима я с трудом привела ее в зал школьной дискотеки. Она мне сказала, что стесняется, что не привыкла танцевать и по дискотекам не ходит. И я успокоилась. Не надолго. Дочь включила телевизор и, как в страшном сне, я вижу мелькание знакомых лиц: в секретариате, в фойе школы, на спортивной площадке. Знакомые лица, волнующиеся, страдающие, учителя со списками в руках. Снуют ученики... В голове роятся мысли: «Б–же! Сегодня суббота — что происходит?» И только тогда соображаю: мне уже двое сообщили о том, что произошла трагедия, почему я только сейчас начинаю это понимать? «Что Тая делает в секретариате в субботу? Она живет в Рамат–Гане. Как она попала в школу в субботу? Она же в субботу не ездит... Правда, разве может быть, что Марина была в дискотеке? Сколько еще пострадало? Погибли или ранены? А что мне делать? Ехать в субботу? Не ехать?» — Мысли беспорядочно роятся в голове, и ни на один из вопросов у меня нет ответа. Я не могу ехать, потому что никогда в жизни не ездила в субботу, но я не могу не ехать — мои ученики пострадали, а те, кто приехали в школу... я вижу, как они плачут и страдают и им нужны мы, учителя. Еще одна секунда нелегких сомнений, и дилемма решена. «А что бы вы сделали на моем месте?» — спрашиваю я своих детей (муж в это время в синагоге...). «Поехала бы туда уже полчаса назад», — ответила дочь. «А я бы поехал туда уже час назад», — добавил сын. Меня больше убеждать не надо. Вдруг я обнаруживаю себя уже одетой в машине библиотекаря Фримы, и мы вдвоем едем, и в душевном смятении я даже ни на секунду не думаю о том, что сегодня суббота, только удивляюсь, что дороги такие свободные и машина мчится с огромной скоростью... Рыдания, суета, склоненные головы, страдающие взгляды, плачущие ученики, которых успокаивают родители друзья и учителя — страшная сцена предстала перед нашими глазами. «Два тела уже опознаны. Предположительно, что опознали еще двоих. Марину пока не обнаружили». «Б–же! Так это правда! Не может быть...» Голова уже поняла, но сердце отказывается поверить. В доли секунды нахожу себя в кругу, который только недавно видела по телевизору: бегу туда, бегу обратно. «Где списки?» «Кто может ответить на телефон?» «Ответьте, пожалуйста, на вопросы журналистов». «Иди сюда, пришла одна из твоих учениц... надо ее поддержать и успокоить». И я забываю о том, что сегодня суббота — сегодня я должна думать о других, отвечать на вопросы, успокаивать учеников, — случилась трагедия, и она привела меня сюда, в школу, где я привыкла бывать только в будни. «Малка, иди сюда! На ступеньках сидит девочка, она плачет и зовет тебя». «Появился новый, уточненный список. Марина в списке», — говорит мне моя подруга, с совершенно убитым видом. — «И еще Аня и Мариана — из юд–7, и еще две сестрички, одна из которых училась в юдбет-2». Неисповедимы пути господни, неизвестны судьбы людей. Несмотря на хаос, на рыдания вокруг, на суету сотен людей вокруг я подумала об одном: как там, мама Марины — что с ней? Она уже знает? Как она переносит эту горькую весть? Уже без сомнений, которые не позволяли мне немедленно выехать из дому, я вижу себя в машине, чтобы поехать к Марининой маме. От школы до ее дома расстояние небольшое, но поездка растягивается. И, может, это к лучшему... что можно будет сказать? Я еще не понимала, что не надо ничего говорить. Перехватывает горло, слезы, дрожь — вместо слов, и они позволяют сказать все матери, брату, бабушке и дедушке. Нет необходимости знать русский язык — говорим не словами — чувствами. До сих пор не найдены слова, которые были бы в силах описать выражение лица матери, которая только что потеряла единственную дочь. Мать, которая целую ночь провела в институте патологии в молитве, чтобы не нашла ту, кого искала... и наконец... нашла Марину — неповрежденную, тихую, мертвую. И это она пошла в дискотеку, несмотря на свою скромность и застенчивость. Потому что у нее был день рождения, и подружки уговорили его отпраздновать: «Марина, хватит прятаться за книжками, выйди повеселиться хотя бы в день рождения!», — и она погибла в свои 17 лет. И только здесь, в доме ее материи, я, наконец, понимаю, в какой абсурдной реальности мы живем: молоденькая девушка выходит повеселиться в дискотеку с друзьями и никогда не сможет вернуться домой. Ни она, ни еще 20 таких же, как она. Молодежь, взрослые, старики, гражданские и военные и... кто еще? И не то, что не было раньше террористических актов до «Дельфинариума». Взрывались автобусы, погибали на рынках, в магазинах, на улицах. Но когда простой человек, наконец, понимает ситуацию? Когда погибают те, кого он любит... Через Марину я ощутила эту страшную сюрреалистическую реальность, которую обычно определяют терминами «общая ситуация», «система безопасности», «террористический акт...» В первые дни скорби в доме у Марины полно народу. Как будто все, как обычно: разговариваем, пришедших угощают холодными напитками, булочками. Говорият о Марине: на русском и на иврите: что произошло? Как это произошло? Когда она ушла в дискотеку? Где она находилась, когда террорист взорвал свой страшный груз? Во что она была одета? Как она осталась целой, будто спящей? Листаем альбомы и «возьми булочку», «выпей соку», — люди входят и выходят... А мать, несмотря на страшную боль, старается сказать хотя бы несколько слов каждому, кто заходит в дом. Она рада каждому, кто пришел, но слезы льются, и ничто не может их остановить. Боль, которая смешивается с болью, и все–таки невозможно оставить их одних, не хочется их бросать в таком горе в одиночестве... Семь похорон в один день. Кто может вообразить? Похороны Марианы — в кибуце Гиват Бренер. Она — первая. Мы стоим в молчании перед открытым гробом: прекрасная девочка, одетая в белое платье. Не невеста, невестой ей уже не бывать. Родители стоят рядом с ней, то и дело поправляя складочки на ее белом платье. Пенье птиц и звуки рыданий слышны на тихом маленьком кладбище. Поездка на кладбище «Яркон» — похороны как на конвейерной ленте, а мы, словно зачарованные, переходим от одной могилы к другой, страдающие, отключенные от мирской суеты и сплоченные общим горем. «Нет никого слабее человека, но нет никого и сильнее него», — я не помню, кто сказал эти слова, но понимаю, насколько они верны. Сила человека в том, что он смог вернуться с кладбища после похорон семерых молодых людей, которым не было и двадцати лет, и возвратиться к будням, которые постепенно излечивают все происходящее. Учебный год завершается, начинается новый. Все идет, как обычно, да не так. Потому что свежа рана, она кровоточит и болит. И ее надо лечить. Именно так и было в школе: в течение длительного срока многие ученики нуждались в психологической помощи. И не только ученики, но и мы, учителя, тоже. Кто больше, кто меньше. Будни заставили нас вернуться к привычным занятиям и заботам. Но мы не забываем погибших и раненых. Забота школы о раненых и семьях погибших может быть записана золотыми буквами под заголовком «увидевший да благословит». Я по–настоящему могу гордиться тем, как ведет себя школа после трагедии «Дольфи». День поминовения — первый год. День поминовения — второй год, возвращаемся к могилам, к семьям, к родителям... Друзья Марины закончили школу. Я руковожу новым классом: ребята веселые, шумные, жизнерадостные... И как хорошо, что это так... А что со мной? Время притупило боль, воспоминания. Такова природа жизни — в ней есть место и радостям и горю. И новые волнения отодвигают на задний план то, что произошло прежде. И тем не менее, образ Марины стоит передо мной. Я вижу ее фотографию в своем кабинете и говорю ей: «Доброе утро, Марина!», «Спокойной ночи, Марина!» Когда я проезжаю поворот возле кладбища, я всегда узнаю на расстоянии ее могилку. И никакое движение не помешает мне повернуть голову в сторону Марины, чтобы сердцем сказать ей: «Привет, Марина! Спи спокойно». А если со мной в машине едут люди, я всегда говорю: «Там похоронена моя ученица, которая погибла в «Дольфи». И часто я слышу в ответ, «Да, мы знаем, ты уже рассказывала...» За тридцать два года работы я сталкивалась с самыми разными ситуациями в жизни. Я уверена, что за такой срок у любого человека будут «светлые» и «черные» дни его жизни. За мои тридцать два года у меня было множество светлых дней, больше, чем я могла бы попросить. Но, к сожалению, мне пришлось пережить и такие черные дни, которые едва не свели на нет то удовлетворение, ту радость, которую я получаю, работая в школе. Со временем радость и удовольствие от работы отодвинут на задний план эту темную полосу в жизни, но время от времени это ощущение боли возвращается вновь, потому что такую трагедию не дано забыть. Давайте пофантазируем: я вхожу в свой кабинет с портретом Марины на стене. «Привет, Марина! У меня хорошие новости: закончился страшный период ненависти, в который ты погибла невинной жертвой лишь потому, что была израильтянкой. Сейчас наступила новая жизнь, и здесь, в Израиле, уже не может произойти трагедия, подобная трагедии «Дольфи». Жаль, что новая реальность смогла взрасти на останках такого количества жертв, среди которых и ты, Марина. Но знание того, что уже не будет больше подобных трагедий, несколько облегчает нашу боль, которая сопровождает нас всех. Потому что, возможно, эти жертвы не были напрасными. Иллюзия? Мечта? Надежда? — зависит от подхода. Я выбираю третий вариант. Классные часы Май 2004 года — четыре классных часа подряд в моем юдалеф–9 посвящены трагедии в «Дельфинариуме». Реакция учеников самая разная: часть из них способны понять величину трагедии, часть из них — нет. Оба отношения легитимны и понятны. Часть уроков посвящена безопасности страны, ее политике. Очень важно подчеркнуть справедливость нашей борьбы за право существования государства Израиль. Во время уроков возникает необходимость говорить о поселениях в Иудее, Самарии и Газе, о цене, которую приходится платить за их охрану, о взглядах разных политических партий на одну и ту же проблему. Почему народ Израиля так разрознен и не может объединиться даже тогда, когда речь идет о безопасности государства? Служить в армии в боевых частях или подготовить непыльное местечко, где не приходится ничем рисковать? Отказники, те, кто не готов служить в армии, как понять их? Почему в нашем поколении нет политических лидеров, равных Бен–Гуриону и иже с ним? Каково будущее Израиля? Тяжелые вопросы. На них не существует однозначных ответов, который удовлетворил бы всех. Самый лучший путь — это дать возможность каждому задать вопрос, высказать свое суждение. Следующий этап — это объяснение, что такое демократия, которая позволяет каждому высказывать свое мнение, подходить с разных позиций к одному и тому же вопросу. Некоторые из терминов демократии понятны и просты: свобода слова, возможность влиять на управление школой через ученический совет, личное участие каждого из них в жизни школы. Подростки связывают это и со своим положением в семье, возможностью устанавливать определенные порядки в доме, готовностью родителей прислушиваться к их потребностям — некая демократизация, о которой и не слышали в предыдущих поколениях. Один ученик говорит о своем отношении к армии. С болью в сердце я слушаю его объяснения, почему он постарается не служить в армии — не хочет «тратить» три года вместо того, чтобы учиться или зарабатывать деньги. Я слушаю. Я не пытаюсь его переубедить или оправдать его взгляды. Чувство горького разочарования я пытаюсь охладить внутри себя. Он еще маленький, только в одиннадцатом классе, к следующему году он повзрослеет, изменит свою точку зрения, пойдет служить в армию и защищать свою страну. К счастью, большинство ребят в классе думают по–другому, и они хотят служить там, где польза от них будет максимальной. Мне сложно пояснить ученикам, каковы платформы современных политических партий в Израиле, да и кому в нашем государстве это сегодня понятно, существуют ли они в действительности? Правда, это мое личное ощущение. Детям я объясняю базисные цели партий и главную из них — установление мира. А споры между ними только по поводу методов его достижения. Мнения учеников по поводу войны с террором разные. Абсолютное большинство считает, что нужна бескомпромиссная борьба с террором до полного уничтожения террористов. И я снова говорю себе о том, что в 16 лет все считают себя «мачо». И снова — о «Дольфи». Только два представителя из класса будут участвовать в церемонии поминовения погибших. «Но мы все хотим!», — моей радости нет предела. Что–то все–таки проникло в души, нет безразличия, и желание участвовать в церемонии подтверждает это. Называем имена погибших, и я рассказываю о Марине, но не о ее внешнем виде или успехах в учебе. Я рассказываю о том, как она любила жизнь, какая преданная подруга она была, какие чудесные отношения у нее были с мамой, братом, бабушкой и дедушкой. Я рассказываю о девочке скромной и застенчивой, которая всю свою короткую жизнь хотела добра и любви. Я рассказываю о том, что она успела поведать мне: о своих опасениях, о своем желании получить хороший аттестат, чтобы продолжить учебу в университете, о своем желании после школы пойти служить в армию. Перед нами возникает образ молоденькой девушки, которая похожа на многих своих сверстниц: скромная, спокойная, верящая в то, что завтра ее ожидает прекрасное будущее... И все это оборвалось в единый миг из–за тварей, не ставящих человеческую жизнь ни во что. И, как главный вывод, возникает естественная мысль о том, что положение обязано измениться: должны быть найдены новые пути, которые позволят создать новый, безопасный мир для людей. Кому удастся найти новый путь? Когда изменится сегодняшняя реальность на спокойную, нормальную, понимающую ценность человеческой жизни? Снова тяжелые вопросы. И ответы — это новые надежды: жизнь должна измениться в сторону безопасности, должна быть найдена формула, которая остановит кровавый круг. И больше нечего добавить в мои слова к ученикам. Я прошу их завершить словами нашего гимна, слова которого мы
учили на предыдущих уроках: «не пропала наша двухтысячелетняя надежда быть
свободным народом в своей стране». Стихи, написанные как реакция на политику сдерживания и отсутствие ответных действий со стороны Израиля на теракт у дискотеки Дольфи, найдены у временного памятника на месте трагедии, автор неизвестен.
Убивают евреев - Стволы покривились,
Светлой памяти детей, погибших 1 июня 2001 года, а также всем жертвам теракта возле тель-авивского Дельфинариума посвящается...
Израиль мой, пронзенный болью… Теракт — и снова все горит, Иль поучительно пошлет О бедная моя страна, Лишь ты с надеждою живой Но этой бездны роковой Ну а пока, бездушный мир, Взирай на слезы и на смерть, |
Версия для печати
