25 апреля в Любавическом центре Балтимора (6701 Old PimlicoRd.) состоялась встреча с приглашенным из Израиля руководителем партии «Емин Исраэль» Элеонорой Шифрин известный автором, журналистом и переводчиком.

Элеонора Шифрин в день приезда в Балтимор.

Ничего подобного ни у одного народа в истории больше нет. Все остальные народы формировались в связи с той территорией, которую они при тех или иных обстоятельствах у кого–то захватили, отвоевали и сумели на ней закрепиться. И постепенно на этой территории формировалась их культура, их обычаи. Создавался их генотип.

Еврейский генотип — это генотип семьи. Это дети тех, кто вышел из Египта. Это потомки семьи Яакова. Это мы с вами. И вот эта вот память и связь наша с этой Землей, с которой изгнали нас насильно, и стремление вернуться назад, вернуться домой, — вот это и есть то, что сохранило нас единым народом, несмотря на то, что мы за это время разучились говорить на одном языке, мы перестали походить друг на друга внешне, мы приобрели разные культуры, приобрели разный опыт и разные знания. Но память — память осталась. И осталось стремление вернуться домой. Причём самое странное, что всё это было про нас заранее написано. Евреи — это единственный народ, чья история написана заранее. Если мы читаем Тору сегодня, если мы читаем наших пророков сегодня, то мы с изумлением обнаруживаем, что вся наша история была написана заранее. И то, что мы вернёмся в Израиль, — тоже было написано. Когда, в конце шестидесятых, мы начинали борьбу за выезд в Израиль, от нас шарахались друзья и знакомые, и родственники старались сделать вид, что они нам больше не родственники, потому что боялись из–за нас потерять рабочие места и Б–г знает, что там ещё потерять. И говорили, что мы дразним гусей. И скорее мы поедем на Дальний Восток, чем на Ближний. И вообще, на кого мы подняли руку? На советскую власть! С точки зрения рациональной они, наверное, были правы. У нас не было рациональных аргументов, чтобы объяснить, почему то, что мы делаем, правильно. Но мы знали, что мы правы. Что самое странное — при этом мы не знали ничего об Израиле. Я всегда говорю, что, если бы мне тогда предложили на выбор, прочитать лекцию о Луне или об Израиле, то я бы выбрала тему о Луне. Потому что можно было пойти в библиотеку и набрать какие–нибудь материалы. Об Израиле мы не знали абсолютно ничего.

Но когда прогремела Шестидневная война, я сдавала сессию в университете и заваливала один экзамен за другим, и мне было совершенно ни до чего больше, и поэтому когда какие–то пьяные антисемитские рожи на улице стали говорить «Молодцы вы, жиды, хорошо им там врезали», — я совершенно не могла понять, о чём речь идёт. А потом еврейская старушка, у которой я снимала квартиру (я училась в Томском университете, а родители жили в Новосибирске), в один из тех дней сказала: «Они что, не понимают, что они там делают? Они не понимают, чем нам тут это может отлиться?» И опять я не поняла, о чём она говорит. А потом приехала мама вытаскивать меня из «ямы». И я узнала, что евреи победили в Шестидневной войне. Родители слушали дома «Голос Израиля». И вот тогда... тогда мне стало ужасно стыдно. Потому что я вдруг поняла, что «молодцы» и «здорово вы им там врезали» говорят мне за героизм каких–то евреев где–то там, в далеком Израиле, но я сама ничего для этого не сделала! Я не только никакого участия в этом не принимала, но даже не считала их своими. Я пальцем о палец не ударила, но честь победы приписывают мне, как части этого народа!

С этого начался мой путь в Израиль. Я поняла, что независимо от того, осознаём ли мы это сами, все остальные окружающие воспринимают нас единым народом. И то, что происходит в Израиле, то, что делает еврейский народ в Израиле, имеет отношение к нам, даже независимо от того, знаем ли мы об этом. После этого мне понадобилось очень мало времени, чтобы пройти путь от демократического движения, в котором занималась распространением самиздата, ибо считала своим святым долгом свергать советскую власть, до сионистского движения и борьбы за выезд. Потому что я поняла, что совершенно независимо от того, каковы мои личные культурные пристрастия, являющиеся следствием воспитания, которое я получила, — я остаюсь частью своего народа. Если я какому–то народу чем–то обязана, то только своему. Тогда я решила ехать в Израиль.

Я ехала в Израиль, считая, так же как многие потом, как многие тогда и до того, и после, что еду в еврейское государство. А каким же ещё может быть Израиль? И вообще, ради чего он может вообще быть, если не ради того, чтобы быть еврейским государством?

Первым шоком, который я пережила, приехав в страну, был шок от обнаружения того, что у власти стоят социалисты. У власти — социалисты. Я приехала в 1972–м году, за год до войны Судного дня. У власти стояли социалисты — правительство Голды Меир. И на 1–е мая вешали красные флаги на улицах. Мой муж Авраам Шифрин, который приехал на два года раньше меня, на ближайшее 1–е мая в первый раз обнаружив красные флаги на улицах, отреагировал, как бык на красную тряпку. Он ринулся их срывать. Естественно, его забрали в полицию. Но он был известным сионистом, до выезда имел подпольную связь с Израилем, был одним из организаторов сионистского движения в СССР, его знали ещё до того, как он выехал, и в Израиле встретили с большим почётом и все главковерхи его знали. Когда его забрали в полицию за хулиганство, он позволил оттуда Голде Меир: «Скажи этим идиотам! Почему они меня арестовали?» Она ему ответила: «Ну, Ава, ну разве ты не понимаешь? Это же не коммунистические флаги, это флаги рабочих. Это флаги рабочего движения».

Мы прозревали в Израиле очень и очень медленно. Нам очень не хотелось верить в то, что мы видели. А поначалу нам было и не до этого. Немедленной, срочной целью было освобождение наших людей из Союза. Для меня это были родители и сестра, которые были в отказе, и многие друзья. Отказников становилось всё больше и больше. Для мужа это были оставшиеся в лагерях друзья–заключенные. И наша первая борьба была за свободу выезда из Союза. За освобождение заключенных, за свободу еврейского выезда. Однако мы очень скоро обнаружили, что бороться с Советским Союзом за советских евреев израильское правительство не хочет. С идеологической точки зрения для левых израильских правительств Советский Союз был «социально близким». А мы были — «социально дальними». Мы были антисоветчики. Помню, как один из руководителей русского отдела министерства иностранных дел с прищуром на меня посмотрел и сказал: «А вы ведь в один прекрасный момент начнете и с нами бороться». А на заданный в другой раз вопрос «За что вы нас так ненавидите?» получила ответ: «Ну, вы что, не понимаете, если все оттуда такие антикоммунисты как вы поедут, то нам ваша Алия не нужна».

Это маленькие штришки, которые показывают, что за люди стояли у власти в Израиле впервые 29 лет его существования до 1977–го года, когда к власти впервые пришёл Ликуд. Для многих в Израиле 1977–й год и по сей день считается переломом. Власть взяли правые. На самом деле, это — иллюзия. Переворота не произошло. Хотя в тот день в мае 1977–го года, когда к власти впервые пришёл Ликуд, — каюсь, сама вместе с мужем написала письмо Менахему Бегину. Мы ему написали, что это наш самый счастливый день в Израиле.

То, что произошло потом, мы не предусмотрели. Зато предусмотрел другой человек — Пол Эйдельберг — американский еврейский политолог, который работал много лет в Америке, написал три основополагающие книги по философии американской Конституции, по философии мышления отцов–основателей Америки. Учился он у крупнейшего политического философа ХХ века Лео Штрауса. А затем ещё 18 лет в Израиле учился у одного из самых крупных раввинов поколения, гаона рава Циммермана. Эти два, обычно не сочетаемых образования, — глубокое классическое политологическое образование и образование еврейское — дали Полу Эйдельбергу возможность уникального синтеза. Его мышление — это мышление еврейского политолога. Именно с этой точки зрения, при помощи этих категорий мышления он оценивает то, что происходит в Израиле. В 1978 году, через год после прихода Ликуда к власти, Пол Эйдельберг написал книгу, которая называется «Стратегия Садата», в которой расписано как по нотам всё, что произошло за последующие 20 лет. Пол Эйдельберг тогда, в 78–м году, предвидел то, что мы, по наивности, и в страшном сне бы не увидели. Когда Менахем Бегин откликнулся на призыв Анвара Садата о мире, очень многие в Израиле радовались, думая, что это, правда, что в Израиле наступает другая эпоха.

Результат — сегодня в Израиле впервые после 1948 года стоит вопрос о том, быть ли вообще Израилю. Хотя маловероятно, что вы читаете об этом где–нибудь в прессе, но вопрос сегодня стоит именно так. Сегодняшняя война и её исход ставят вопрос именно таким образом: есть ли будущее у Израиля? Но зёрна того, что происходит сегодня, были заложены тогда, в 1978–м году. И сделал это Менахем Бегин, подписавший Кемп–Дэвидский договор, в тексте которого были впервые признаны «легитимные права палестинского народа в Эрец Исраэль». Впервые в истории в международном документе было признано существование палестинского народа, который до того существовал только в документах КГБ. И первым премьер–министром Израиля, который подписал такой документ, был так называемый «правый» Менахем Бегин.

То, что происходит сегодня, это прямое следствие того, что началось тогда. Я сейчас очень кратко изложу историю всего этого процесса. В 1964–м году была создана Организация Освобождения Палестины — за три года до Шестидневной Войны. Как вы знаете, в результате Шестидневной Войны под контролем Израиля оказались Иудея, Самария (то есть то, что в вашей прессе... — да и в нашей тоже, к несчастью, — называют «Западный берег»), полоса Газы и Голанские Высоты. За три года до этого была создана Организация Освобождения Палестины, что всякому здравомыслящему человеку показывает, что эта организация была создана вовсе не для создания Палестинского государства на территории Иудеи и Самарии. Потому что эти территории тогда находились под властью Иордании, и если бы кому–нибудь пришла такая блажь в голову создавать там государство, то уж во всяком случае, ни о каком палестинском государстве не могло бы быть и речи, потому что такого народа с точки зрения арабов не было. Когда создавалась Организация Освобождения Палестины, речь шла об освобождении Палестины от евреев вообще, до последнего еврея. Эта цель осталась неизменной и по сей день. Эта цель ставилась тогда, эта цель ставилась в 1967–м году, эта цель ставилась в 1973–м году, когда они развязали против нас войну Судного Дня, и эта цель ставилась на Каирской конференции 1974–го года, год спустя после войны Судного Дня, когда арабам, наконец, стало понятно, что даже в такой войне как война 1973–го года, когда они напали на нас абсолютно неожиданно, когда американцы нас снова предали, (по договору они должны были, как минимум за двое суток сообщить о намерении арабов начать войну, а они нам об этом не сообщили, и в результате наше правительство, боясь осуждения Америки, не объявило мобилизацию, и поэтому нас застали врасплох, несмотря на все донесения нашей разведки), — если им не удалось победить даже при таких условиях... Хотя, как это ни парадоксально, с точки зрения Израиля эта война до сих пор считается поражением — война, в которой мы победили. Потому что в начале войны был момент, когда мы могли проиграть, — и этого достаточно, чтобы считать эту войну поражением. Потому что для нас исключена любая возможность даже какого–то приближения к поражению. Потому что каждый человек в стране прекрасно понимает, что поражение в войне для нас чревато тотальным уничтожением. До последнего человека. Проигрыша в войне для нас быть не может.

Когда в 1973–м году арабы снова, в который уж раз, не сумели нас уничтожить, они решили поменять тактику. И в 1974–м году была созвана Каирская конференция Лиги Арабских стран, где была принята та самая программа, которая изложена в Палестинской Хартии. Практически то же самое. Программа эта называется «план поэтапного уничтожения Израиля». Она предусматривает на первых этапах мирные переговоры, целью которых является отторжение любых частей нашей территории мирным путём. И, так же как и в Палестинской Хартии, сказано, что конечный этап в любом случае будет военным, вооружённым. Иначе говоря, то, что останется от Израиля в результате мирных переговоров, будет уничтожено военным путём.

Исполняя этот план, Анвар Садат и предложил Менахему Бегину начать мирные переговоры и сделал великолепный жест — он приехал в Иерусалим, где был восторженно принят, и на протяжении своей пятидесятиминутной речи, если не ошибаюсь, девяносто раз сказал слово «мир». Израильтяне были в полном восторге: раз сам Анвар Садат говорит «мир», значит мир настал. Дальше всё происходило, как по писаному. Спрашивается: что, израильтяне все такие идиоты? Что, это было так трудно понять, это были такие большие секреты, которые я почему–то знаю, а наше политическое руководство не знало? Нет, это — общеизвестные вещи. Я не открываю здесь никаких секретов. И наше руководство это прекрасно знало.

Проблема заключается в том, что наше государство создавалось изначально как государство, в котором все граждане независимо от национальности и вероисповедания обладают равными политическими правами. И, прежде всего, равным избирательным правом. При этом на сегодняшний день у нас уже почти 20% арабов, их рождаемость почти в два с половиной раза превышает рождаемость евреев, это несмотря на ультраортодоксальный сектор, где очень высокая рождаемость. При этом у нас электоральная система такова, что делает практически все еврейские партии зависимыми от арабских голосов. Что это означает?

Когда вы в Америке идёте к избирательным урнам, вы бросаете отдельно билет за конгрессмена, за сенатора, за президента. Причём один может быть демократом, другой — республиканцем. В нашей стране система выборов такова, что вся страна представляет собой единый избирательный округ. Таким образом, из 120 депутатов Кнессета ни один не знает, кого он представляет. И кто его выбрал. И ни один гражданин страны не знает, кто его представитель. Нам не к кому обращаться, у нас нет представителей. Они как бы все там, но они никого не представляют. При этом правительство формирует глава партии, набравшей большее число мандатов. А партий такое количество, что абсолютного большинства, необходимого для формирования правительства, ни одна партия за всю историю Израиля еще ни разу не набирала. Поэтому правительства всегда «лоскутные», коалиционные, состоящие большего числа партий.

Когда в 1977–м году левые партии потеряли власть, для них это было такое потрясение, что они долго не могли прийти в себя. Вы же знаете, для коммунистов и социалистов потеря власти — это страшнее потери родной мамы. И вот тогда они стали смотреть — куда же пропал их избиратель? Ведь в руках у них была не просто политическая власть. В руках у левых на протяжении первых 29 лет была абсолютная власть. Тотальная власть над системой просвещения, над средствами массовой информации, над всем, что имело хоть какое бы то ни было отношение к идеологии и политике. Абсолютная промывка мозгов. Человек правой идеологии не мог рассчитывать на какую–то мало–мальски серьёзную работу нигде. И, несмотря на такую тотальную власть над средствами массовой информации и на промывку мозгов, за все годы левые ни разу не набрали такого большинства голосов, которое бы позволило им создать правительство без коалиции с какими–то ещё партиями. С какими же ещё? Вариантов было немного: правых они отметали автоматически. Правые никогда не рассматривались ими как возможные партнёры по правительственной коалиции. Арабы как бы тоже исключались, они тоже не рассматривались как возможные партнёры. Да и их было тогда немного в Кнессете. Поэтому всегда в коалицию с левыми партиями входили партии религиозные. Так по традиции и шло. И вдруг, когда в 1977–м году произошёл переворот, левые стали анализировать, что случилось? Естественным образом светский еврейский избиратель в Израиле тает. Когда детей не рождают, то их много не становится. А светские детей не рождают. В Израиле принято говорить, что среднестатистическая светская семья — это один ребёнок и одна собака. Но собаки у нас не голосуют. Значит, с одной стороны, растёт сектор религиозных евреев, а с другой стороны — арабы. При этом светские евреи мало того, что не рожают, они ещё и не рассматривают эту землю как непреложно свою. По принципу «рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше», они едут куда–нибудь в Америку или куда–нибудь ещё устраивать свою жизнь, как им больше нравится. В результате на сегодняшний день по разным данным в Америке проживает порядка 1 млн. израильтян. По преимуществу светских. Я не говорю о тех религиозных евреях, которые приезжают учиться. Они–то приезжают в день выборов в Израиль голосовать. И вот тогда перед левыми партиями встал вопрос: с кем блокироваться? Потому что в 1977–м году они посчитали поведение религиозных партий предательским: религиозные партии вошли в правительственную коалицию с Ликудом. И тогда вдруг левым стало ясно, что их избиратель не просто растаял, — он растаял навсегда! Он больше не станет увеличиваться в процентном отношении, он будет только уменьшаться. И значит, надо себе искать альтернативного постоянного партнёра. Кто же мог стать этим партнёром?

По идеологии социализма, как вы знаете, «нам арабский рабочий ближе, чем еврейский буржуй». А тем более нам совершенно чужд и далёк еврейский ортодокс, потому что он верит в те вещи, в которые нормальный социалист не верит. Потому что религия — это «опиум для народа, и Б–га нет». А религиозные евреи верят, что это наша земля, потому что ее нам завещал Б–г. В то время как общеизвестно, что завещала нам ее Организация Объединённых Наций. То есть, конфликт, как вы понимаете, очень и очень глубок. И упирается он в вопрос куда более серьезный. Вопрос не только на уровне национальной политики. Вопрос упирается в то, с кем блокироваться на уровне глобальном. Потому что, если мы считаем себя независимым народом и независимым государством, способным себя защищать, если мы знаем, что за нами стоит Вс–вышний, по воле которого мы находимся на этой Земле и которого мы представляем перед человечеством, то никакие резолюции ООН нам не страшны. Если же мы считаем, что Тора — это еврейский фольклор, а находимся мы на земле Израиля в соответствии с резолюцией Объединённых Наций, то мы не можем себе позволить самостоятельную политику, потому что тогда на нас могут наложить санкции. И поэтому премьер–министр Израиля едет к американскому президенту спрашивать разрешения, можно ли нам отстреливать террористов, которые ставят своей целью наше тотальное уничтожение. Потому что мы не Америка, чтобы вести войну с международным террором, а должны знать своё место.

Вопрос ставится значительно шире, чем большинство людей хочет это видеть. Вопрос религиозности или нерелигиозности нашего государства вовсе не отделен от вопроса нашей политики. Это всё едино. Да и вообще нельзя говорить о какой–то религиозности нашего государства, потому что нельзя говорить вообще об Иудаизме как о религии. Потому что Иудаизм — это намного шире, чем религия. И большинство наших недоразумений — внутренних, внутриеврейских — происходит вследствие того, что мы приучены, по примеру других народов, считать Иудаизм религией. Вот у христиан ведь может быть так, что он — христианин и француз, одновременно. Или он теперь может быть французом, но уже — мусульманином, а не христианином. Тысячи, таким образом, поменяли свою религию, но при этом остались французами. Для нас это невозможно — мы можем быть либо евреями, либо вообще неизвестно кем. Для нас это не религия, это — национальность. Это религиозная национальность. Для нас наша территория — это Тора, в которой определено, кто мы такие, в соответствии с тем, принимаем ли мы для себя власть Вс–вышнего. Принимаем ли мы это для себя так же, как принимаем законы гравитации, законы электричества и так далее, — законы, которые мы же не отрицаем и не ставим под вопрос. Принимаем ли мы для себя власть Вс–вышнего над миром и над историей. А если да, то осознаём ли мы свою роль на Земле и во всемирной Истории.

Вся та цепочка, которая шла от Синая, когда из поколения в поколение передавались условия нашего договора со Вс–вышним, который еврейский народ заключил, взяв на себя определённую функцию, эта цепочка дошла сегодня до нас с вами. До нас в Израиле. Сегодня мы живем в мире, который борется за своё существование, — именно так стоит вопрос, не только Израиль борется за своё существование, весь Западный мир, вся цивилизация борется за своё существование, сегодня идёт глобальная война. И эта война, по сути, упирается в нас, в евреев. Потому что победа над террором невозможна без победы Израиля над террором. Не может президент Буш победить Бин–Ладена или каких–то ещё террористов без того, чтобы террор был уничтожен в Израиле. Потому что центр — в Израиле. Рассадник — в Израиле. Потому что война за уничтожение Израиля ведётся не палестинскими арабами, а всем арабским миром. Потому что уничтожение Израиля является целью и с точки зрения религиозной, ибо если Израиль возродился, и еврейский народ жив, то, значит, судьба еврейского народа сложилась именно так, как обещал Вс–вышний, а значит, наш Вс–вышний правит миром, а все их книги — это ложь. Они не могут с этим смириться. Они должны нас уничтожить, чтобы доказать самим себе, что лжём мы. Иначе получается, что их Коран и все прочее — это ложь. Именно поэтому мусульманские теологи пишут, что существование Израиля... (они не называют нас Израилем, они пишут — существование «сионистского образования») в сердце арабского мира разрывает всю ткань арабского мусульманского общества. Существование Израиля является препятствием к нормальной жизни мусульманского общества. Действительно. Но не только мусульманского. Христианского — тоже.

Всё это на сегодняшний день воплотилось во вполне конкретную международную политику. В то, что называется созданием единой «глобальной деревни». То, что провозгласил папа–Буш, когда пришёл к власти. Он был первым, кто громко и во всеуслышанье провозгласил, что целью международной политики является создание нового мирового порядка и единого мирового правительства. Промежуточным этапом на пути к этой цели является уничтожение государства Израиль. Потому что вся эта затея — создание единого мирового правительства — это не что иное, как вторая попытка построения вавилонской башни. И опять всё упирается в Израиль. Без уничтожения Израиля эта затея не срабатывает, потому что по плану глобалистов в этом районе намечено создание конгломерата арабских стран.

Если мы верим, что на Синае в пакетной сделке мы получили от Вс–вышнего Закон и Землю Израиля, и это сделало нас народом, то на сегодняшний день от нас с вами зависит выполнение взятых на себя обязательств. Всё остальное по сравнению с этим мельчает. Даже наши личные дела, которые, конечно, для каждого важны и болят. Но, если мы постоянно будем помнить о том, в какой период мы живём, и о том, что сегодня от нас с вами зависит будущее нашего народа, а от нашего народа зависит судьба всего мира, — то мы будем немного иначе оценивать свои личные дела. Они будут в ином ракурсе нам видеться. Потому что, в конечном счёте, все мы ставим перед собой вопрос, а для чего мы здесь? Один из наших самых больших еврейских мудрецов сказал: «Если я только для себя, то зачем я?» И сегодня все мы должны задать себе этот вопрос. И все мы должны осознать то, что осознало движение христиан–сионистов, которые борются на протяжении нескольких десятков лет за возвращение евреев в Израиль. Они для себя это очень чётко сформулировали и очень прямолинейно: пока все евреи в Израиль не соберутся, второго, с их точки зрения, пришествия мессии не будет. С нашей точки зрения — первого.

Но это тоже написано у нас, в нашей истории, которая разворачивается. Всё сводится к тому, что в Израиле решается судьба мира. И она решается там сегодня. То, что вы делаете сегодня в вашей жизни, должно включать участие в этой борьбе. Как вы это для себя определите, это каждый решает сам. Но то, что может сделать каждый, за него не сделает никто. Если мы говорим о судьбе Йонатана Полларда, то спасти его может только чудо. А чудеса творим мы сами. Чудеса творим мы, когда устремляем своё желание, своё стремление, свою молитву на всех уровнях. Когда каждый американский еврей не просто один раз напишет американскому президенту, но еженедельно напишет американскому президенту, и позвонит своему сенатору, и напишет своему сенатору, и позвонит своему конгрессмену, и напишет своему конгрессмену, и не один раз, а еженедельно, и когда всех своих друзей и знакомых вы поставите в известность о том, что вы сегодня узнали, и позаботитесь о том, чтобы каждый из них тоже сделал то, что делаете вы...

Кроме вас это не сделает никто. То, что может сделать каждый из вас, за вас не может сделать никто.

То, что делаю я, может выглядеть абсолютно бессмысленно, каплей в океане. Что может сделать один человек? Но всё дело в том, что то, что может сделать один человек, за него не может сделать никто — только он сам. И общее наше делание состоит из тех капель, которые делает каждый из нас по отдельности.

Я вам желаю всего доброго.

Версия для печати