Нетвердой походкой, изо всей силы сжимая в руке гриф скрипки, как бы ища в нем поддержку, в черном бархатном облегающем платье, на сцену вышла красивая худощавая блондинка, с волосами, падающими на плечи. Ее неуверенность длилась только до того момента, пока она не поднесла скрипку к подбородку. Пианист дал аккорд! И с момента, когда первый звук вылетел из под смычка, зал замер.

Вера умела сливаться с музыкой и растворяться в ней. Она знала, что ее внешний вид и природный магнетизм нужны зрителю только в первые секунды, а потом все это становится неважным. И даже мастерство музыканта производит только поверхностный эффект. А чтобы увлечь зал за собой в райский мир музыки, этого недостаточно. И есть единственный путь соединиться с залом в одно целое, это неподдельная искренность исполнителя! И только ему присущее его собственное восприятие произведения и божественный дар заворожить слушателя. Этому никто, никогда, никого не может научить. С этим человек рождается. С младенчества это качество сопутствует ему всю жизнь и умирает вместе с ним, оставляя после себя память о виртуозе-исполнителе на тончайшем нерукотворном музыкальном инструменте, название которому — Душа.

А когда в зале пятьсот или тысяча душ? Каких же вершин должен достичь музыкант, чтобы проникнуть в каждую из них?

Но Вера могла! И главное, без усилий. Она через музыку дарила себя людям, делая это с наслаждением, — одна на огромной сцене, заполняя собой все пространство. Впечатление было таким, как будто вокруг нее разворачивается действие, насыщенное персонажами-людьми, обуреваемыми страстями. И уже где-то льется кровь! А тут девушка склонилась над убитым в бою женихом, и ее душераздирающие крики надрывно вплетаются в музыку, превращая мелодию в реквием. Вдруг к голосу девушки присоединяется ропот гонимой в рабство толпы. Ах, как Вера хорошо знала этот ропот. Он еле слышен: громко роптать нельзя; над головой нагайка надзирателя. Нагайка? Да это же из истории, из далекого прошлого! А Вера помнит автоматы, направленные на людей. Одно маленькое движение в сторону, и еще один труп валяется у дороги.

Вдруг неожиданно все меняется! Любовь, да, да Любовь воцарилась в мире! Ее так много вокруг! И, кажется, это уже надолго! Любовь посеяла на полях семена, и уже их всходы зазеленели изумрудными красками. Еще несколько воздушных движений смычка, и запахи разноцветных бутонов одурманят вас. Боже, как хорошо, когда вокруг все цветет! Это значит, что каждый цветочек породит свое семя, а уж ветерок, он позаботится развеять их по всей планете, и щедрый дождик оросит их своей любовью, и опять взойдут всходы и опять в мире все повторится в своей красоте!!!

Когда Вера кончила играть, в зале была непонятная тишина. Никто не решался начать аплодировать. Никто не знал, как нужно реагировать на то, свидетелями чего они вдруг оказались. Просто хлопками нельзя было выразить реакцию от услышанного. Этого было недостаточно.

Смутившись, Вера поклонилась и медленно пошла к кулисам. И вдруг гром аплодисментов и криков начался в зале. Все встали и, потрясая воздух, хлопали, подняв руки над головами.

От неожиданности она остановилась, вернулась на середину сцены и глубоко поклонилась. И вдруг из партера и галерки на сцену полетели букеты цветов.

Вера уходила и возвращалась несколько раз. Наконец занавес закрылся, и люди стали выходить в фойе.

Когда Вера шла к своей гримерной, все за кулисами расступались, давая ей дорогу. Войдя к себе, она, обессиленная, опустилась на диван. В ту же минуту в комнату вбежал Юрий Алексеевич. На лице его был восторг.

— Верочка, это победа! Ты покорила Чикаго. Там уже ждут корреспонденты из газет, чтобы взять у тебя интервью. Дорогая, я гениален, что распознал в тебе светило, — восторженно кричал он.

— Юрий, прошу вас, не нужно столько шума, я хочу отдохнуть перед вторым отделением. Я уже совершила большую ошибку, выложив себя полностью в первом. Я боюсь, что меня не хватит на второе. Если можно, оставьте меня одну, я хочу сосредоточиться.

В ее тоне Юрий Алексеевич вдруг почувствовал нотки превосходства, и его это больно кольнуло. Его впервые посетила мысль, что Вера может от него ускользнуть. «Нужно подписать с ней контракт», — подумал он, тут же пожалев, что не сделал этого раньше.

— Вера, но после концерта мы приглашены на банкет в самом лучшем ресторане Чикаго, — продолжал он, не уступая ей в тоне.

— Юрий, пожалуйста, откажитесь от сегодняшнего банкета. Я просто физически буду не в состоянии там присутствовать.

Он попытался открыть рот, чтобы ей возразить, но она тут же добавила:

— Нет, о ресторане не может быть и речи! И пожалуйста, оградите меня сегодня от корреспондентов.

— Вера, — уже закричал он. — Ты пока еще ничего из себя не представляешь, чтобы так себя вести. У тебя нет опыта концертной деятельности. Хорошо играть — это еще не все! Тебе нужны корреспонденты и критики! Они пишут отзывы о твоих выступлениях. Они создают тебе имя. Без имени ты ноль! Ты рано стала строить из себя примадонну! Я лучше знаю, у меня есть опыт. Без меня ты была бы никто и будешь никто, если будешь себя так вести.

— Выйдите вон из моей комнаты, — закричала Вера. — Вы специально устраиваете мне сцены, чтобы я провалилась во втором отделении! Убирайтесь отсюда и впредь обращайтесь ко мне в письменной форме и только по делу!

Юрий Алексеевич остолбенел и, пятясь, вышел из ее гримерной.

Вторая половина концерта прошла тоже на большом эмоциональном накале. Но играла Вера мягче, стараясь облегчить впечатление от первого отделения. Но здесь ей уже требовалось усилие, потому что стычка, случившаяся в антракте между ею и Юрием, выбила ее из задуманного настроя. Осадок тяжестью лег ей на сердце. Уж слишком часто он стал позволять себе выпады против нее, как-будто она была его собственностью. Теперь, после их первой «брачной ночи», он возомнил себя рабовладельцем в двух лицах: и мужа, и импресарио.

А все-таки хорошо, что для второго отделения она выбрала легкую музыку. Это позволит ей расслабиться. Она оглядела лица людей, сидящих в первых рядах. На них были улыбки. Сейчас она поражала их мастерством. А что еще нужно для легкой музыки? — Мастерство!

Хлопали стоя, дружно и долго. Пришлось играть на бис. «Весенние голоса!» Вы слышите? На улице весна и птички так красиво поют! Да с переливами. А соловей-то, соловей! Ну и соловушка! До чего же заливается! Соскучился, бедолага, по подружке. Зовет ее! И откуда в такой малюсенькой птахе столько задора? А уж как музыкальна! Нигде не сфальшивит. Ну прямо, как будто, только выскочила из итальянской певческой школы. И как это Штраус сумел разобраться в этом пении и переложить его на человеческую музыку?

Да что вы! Это не Штраус! Это Вера Блюм-фокусница! Она впустила соловья вовнутрь своей скрипки. Вот он оттуда и посылает эти трели. Ай, да Вера! Ну, и Вера!

После концерта она попросила вызвать ей такси и сама уехала к себе в гостиницу. Сбросив сценический наряд, она свалилась на кровать, как подкошенная. Но уснуть не удавалось. Все ждала Юрия, думая о том, что скажет ему, во время очередного объяснения.

Юрий открыл своим ключом и сразу подошел к Вере. Сев рядом с ней на краюшек кровати, он слегка заискивающим тоном заговорил:

— Надюша, Верочка, дорогая. Прости меня, я погорячился. Я виноват перед тобой. Я не понял тебя, потому что за то время, что мы знакомы, ты не дала мне возможности узнать тебя ближе. Ты ушла от меня к Айзику, и наши свидания превратились в деловые встречи. Я недооценил тебя, забыв о том, что музыкант не может быть велик, если он не сильная личность. Верочка, дорогая, прости меня, я обещаю выполнять любое твое желание и не перечить тебе ни в чем. Ну, прошу тебя, скажи мне хоть слово.

Вера повернула лицо к Юрию и тихо, без упрека сказала:

— Я не сержусь на вас, Юрий Алексеевич. Мы оба сильные личности и оба стараемся утвердиться в ролях, которые по стечению обстоятельств сами распределились между нами. Вас научили в вашем окружении, что титул, который достался вам по наследству, дает вам право управлять людьми. Вас научили быть хозяином положения, потому что у вас деньги. Но есть люди, которых нельзя купить.

— Верочка, я понимаю твою обиду и прошу у тебя прощения. Но единственно, о чем я хотел бы тебя попросить, — подписать со мной контракт на американские гастроли. Ты понимаешь, ведь у меня есть обязательства, которые я не могу нарушить, и поскольку ты одно из моих обязательств, я прошу тебя сделать такую формальность.

Он хотел сказать что-то еще, но Вера его перебила.

— Хорошо, я подпишу с вами контракт, но с условием, что в него не войдут обязанности спать с вами в одной кровати.

Юрий на минуту растерялся, но быстро пришел в себя сказав:

— Мы не будем вносить эту графу в наш контракт, но если ты меня когда-нибудь простишь, то я хотел бы, чтобы ты была моей женой в полном смысле этого слова.

— Юра, формально я давно ваша жена, а фактически это невозможно, по той причине, что я никогда, слышите, никогда не буду креститься! И не потому что я не уважаю вашу религию, а потому, что не терплю никакого насилия над собой. Думаю, что в душе вы со мной согласны, ведь вы бы тоже не хотели идти на поводу чьих-то прихотей?

— Конечно, дорогая, ты права. Я не имею права требовать от тебя изменить своим принципам? Спокойной ночи. Если ты не возражаешь, я лягу в твоей комнате на другой кровати. — Он отодвинул прядь волос с ее лица и нежно и осторожно поцеловал в щеку.

•

С этого дня в жизни Веры все изменилось. Юрий предстал ей совсем в другом свете. Он был во всем предусмотрительно заботлив. Он оберегал ее от волнений, скрывая от нее всякие жизненные неурядицы. Баловал ее, покупая ей драгоценности и дорогие наряды. Они гастролировали по многим городам Америки и Канады, и везде концерты проходили с триумфом. Газеты писали об уже прославленной скрипачке восторженные статьи. Имя Веры Блюм упоминалось на всех радиоволнах. Она стала звездой первой величины. Самые престижные залы желали заполучить Веру, хотя бы для одного концерта. Она похорошела еще больше, и ее талант засверкал ярче прежнего, приводя в восторг всех, кто имел счастье ее слушать.

Однажды ночью Юрий лег рядом с Верой, на кровать, поверх одеяла, и неуверенным тоном спросил:

— Верочка, могу ли я надеяться, что когда-нибудь ты будешь моей? Я так люблю тебя! Неужели ты не видишь, как я мучаюсь. Я хочу тебя всю, без остатка. Я уже не молод, и, боюсь, что уйду из жизни, так и не узнав тебя до конца. В тебе заложено столько темперамента! Ведь только маленькую часть обуреваемых тебя страстей ты можешь реализовать через скрипку, но то, что присуще женщине, ты не можешь отдать скрипке. Для этого нужен мужчина. Конечно, ты можешь подумать, что я уже стар, чтобы говорить об этом, но если ты меня узнаешь ближе, может быть ты изменишь свое мнение. Не отвечай мне сразу, я готов ждать, только не отбирай у меня надежду.

— Юрочка, — с нежностью, неожиданно для него, ответила Вера. — Я не хотела и не хочу вас отвергать, но наши разногласия не давали возможности нам сблизиться. Я испытываю к вам очень теплые чувства, хотя не думаю, что их можно назвать любовью. В моей жизни было только три любви: — это отец моего ребенка, мой ребенок и скрипка. Сейчас осталась одна — скрипка. В нее я и вложила все, что мне дано Богом. Кроме Айзика и вас у меня в жизни никого нет. Я согласна быть вашей, только при одном условии: ваша мать и друзья должны знать правду обо мне. Поймите меня, я не кичусь тем, что еврейка, но и стесняться этого не буду. Меня родила и воспитала еврейская мать, и я никогда не оскверню предательством память о ней.

Юрий слегка прикрыл ей рот ладонью и, перебив, сказал:

— Ты не должна мне ставить этих условий, я уже давно для себя решил, что ты в моей жизни — главное. Когда я слушаю твою гениальную игру, меня переполняет чувство гордости, что я распознал в тебе великое дарование. Ты вернула мне молодость, ты вернула мне надежду, ты помогла мне разобраться в моих заблуждениях. Я упрекаю себя в том, что никогда не удосужился задуматься о том, какую великую несправедливость испытывает на себе ваш маленький народ. Глядя на евреев, которых я знаю, включая тебя, я понимаю, что их упорство в постижении наук, заложенное в них предками, продиктовано великим желанием выжить, как нации, и что многие несправедливо ненавидят их только потому, что евреи для них непостижимы. Их внутренняя жизнь никому неизвестна, а все неизвестное пугает. Но узнав тебя ближе, я вижу, что ты такая же, как мы все, только отличаешься великим трудолюбием и желанием добиться цели. Я ведь почему настаивал, чтобы мы венчались? Я хотел угодить моей матери и сыну. Андрей — фанатик, он так воспитан своей матерью, и я уже ничего не могу изменить. Я не хотел идти наперекор этим людям, ведь это означало бы полный разрыв с ними. Возможно тебя удивит такая резкая перемена во мне, но поверь, это не в угоду тебе. Я и раньше так думал, но я был другим человеком, я не терпел никакого отрицания моей воли. И если ты сможешь мне когда-нибудь это простить, то я буду счастлив.

— Юра, прощать нельзя только преступления, но заблуждения прощать нужно. Ты был так воспитан. Но никогда не поздно пересмотреть свою жизнь. Мир?!

— Мир, мир, дорогая! — воскликнул он и, крепко прижав Веру к себе, стал покрывать поцелуями ее лицо.

•

С гастролей Вера вернулась с громким именем звезды. Айзик встретил ее, как родную дочь, разделяя ее радость и надежду на лучезарное будущее. Но, когда она объявила ему, что уходит от него к Юрию, он явно сник.

— Дорогой учитель, — пыталась оправдываться Вера. — Юрий так изменился. Его взгляды стали совсем противоположны прошлым. Он любит меня! Он уходит от матери, и у нас будет свой дом. А потом, возможно, мне удастся забрать к себе Вальтера. Юрий уже планирует гастроли по Европе. Только он мог меня такой сделать!

— Дитя, — ответил Айзик. — История еще не знает случая, чтобы кто-то когда-то изменился. А если и менялись, то только к худшему. Приспособиться? Да! Сыграть роль? Да! Но измениться? Никогда! Если в доме пыль не стоит столбом, а лежит по углам, то это еще не значит, что в доме нет пыли. Дай Бог, чтобы Юрий оказался исключением из правил. И запомни, не Юрий тебя сделал, а сделали тебя твои мама и папа по замыслу Бога, а ты твоим усердием и трудолюбием завершила эту работу. Никогда не приписывай другому то, что принадлежит тебе. И главное, не позволяй себе недооценивать себя. А если ты не веришь в себя, то прислушайся, что говорят и пишут о тебе другие.

— Я не читаю газет, мой английский по-прежнему в зачаточном состоянии. Да и времени нет.

— А почему же Юрий не читает тебе, что о тебе пишут?

— Да ему тоже некогда, — как-то неопределенно ответила Вера.

Айзик с сожалением посмотрел на нее и лишь тяжело вздохнул в ответ.

•

Особняк, который купил Юрий, был в престижном районе, недалеко от Центрального Парка. Обставляла его Вера. Обладая врожденным вкусом, она декорировала дом в стиле модерн. На новоселье пригласили Любу с Вальтером, Андрея и кое-кого из друзей Юрия. Анастасия Петровна придти отказалась, даже не объяснив причину.

Когда к дому подъехала машина Андрея, Вера не в состоянии была унять дрожь. Ведь она не видела сына больше года. Ему уже скоро исполнится девять лет. Каким он стал, ее мальчик?

Вальтер вошел в дом, держась за руку Любы. Он так вырос, что Вера его сначала не узнала. Следуя своему порыву, она бросилась к сыну, но он спрятался за спину Любы. Ситуация стала тягостной. Вера не знала, что делать дальше. Она не ожидала такой встречи. Ведь Люба в телефонных разговорах с Верой все время обещала ей, что она будет Вальтеру говорить о его маме-Вере, о том, что мама-Вера его очень любит.

Вера подошла ближе к сыну и, присев на корточки, протянула к нему руки.

— Сынок, что с тобой? Ты что, забыл свою маму?

— Нет, не забыл! Моя мама Люба. Я люблю ее!

— Сыночек, я ведь не против, чтобы ты ее любил, но твоя мама, и я хочу, чтобы ты это знал и любил меня тоже. Я хочу, чтобы ты жил со мной и с дядей Юрой. Посмотри, какой у нас красивый дом. Это теперь и твой дом.

— Я не буду жить с тобой, ты жидовка! Я не хочу жить с жидами!

Вера, как стояла на корточках, так и опустилась на пол. На минуту ей показалось, что она теряет сознание. Юрий подхватил ее и, отведя в гостиную, уложил на диван.

— Вон, убирайтесь все вон! И ты, моя бывшая подруга-предательница! Убирайся вон! — истерически закричала Вера.

Праздник окончился прежде, чем начался. Все гости, которые пришли раньше и присутствовали при этой сцене, тоже отправились домой. Вера закрылась в своей спальне. Это был окончательный крах ее надежд. Не нужно было обладать большой фантазией, чтобы представить в какой атмосфере воспитывается ее сын. Ее малыш Вальтер, унаследовавший от какого-то предка благодатную почву для всего уродливого, прямо находка для этой компании. Юрий, конечно, не виноват в том, что произошло, но, если она останется жить с ним под одной крышей, невозможно будет избежать подобных случаев или разговоров. Нет, нет, прочь из этого дома!

Утром Вера вышла из спальни с чемоданом в руках. Юрий сидел в гостиной и читал газету. Его интересовали мировые события. Вера, сев с ним рядом, в соседнее кресло, еле сдерживая слезы, сказала:

— Юрий Алексеевич, я ухожу! Но не потому, что считаю вас в чем-то виноватым. Я ухожу, потому что, оставаясь с вами, я вынуждена буду встречаться с этими людьми. Эти люди, которые окончательно убили в моем сыне последние крохи человеческих черт, мне чужды. Я не хочу оставаться здесь, потому что моя жизнь превратится в бесполезную безрезультатную борьбу за выживание в атмосфере ненависти. У меня на это нет сил. Я — музыкант, и мой долг поделиться с людьми тем, чем наградила меня природа. В этом мое призвание и мой удел. Вы найдете меня у Айзика Корна.

Возвращение Веры не вызвало на лице Айзика ни тени удивления. Он никогда не сомневался, что Вера очень скоро вернется. Не задавая вопросов, он поднялся с дивана и, подойдя к Вере, взял из ее рук чемодан. Затем ушел в ее спальню и начал перестилать постель. Вера, оставшись одна в гостиной, свернулась калачиком на диване и громко по-волчьи завыла…

Энергия, которая до этого момента поддерживала жизнь, равномерными частицами покидала ее, лишая сил и опустошая от мыслей и желаний. Все слилось в большое желтое пятно... и дальше Вера ничего не помнит.

Когда она открыла глаза, первое, что она увидела перед собой, было лицо Юрия. Его открытая улыбка, обнажившая безукоризненные фарфоровые коронки, привела Веру в состояние паники. Она закричала, и в ту же минуту в комнату вбежали доктор и Айзик. Доктор локтем отодвинул Юрия и, взяв руку Веры, стал считать ее пульс.

— Слава Богу, — сказал он по-английски.

— Что со мной? — еле проговорила Вера.

— Что с вами? Пока не знаю — загадочно ответил доктор. — Может быть, вы нам сами расскажете? Вы нас всех так напугали.

— Оставьте меня одну, — чуть слышно попросила Вера. — Я хочу все вспомнить сама.

В гостиной, куда вышли мужчины, сразу начался спор между Айзиком и Юрием. Айзик обвинял его в том, что он не уберег Веру, что довел ее до такого состояния. А Юрий оправдывался, доказывая, что ничем не обидел Веру. Что Вера слишком чувствительна, что ей слова нельзя сказать и, что нужно быть гением, чтобы предвидеть заранее, на что Вера обидится, а на что нет.

На это Айзик ответил:

— Если вам не дано быть гением, а вы имеете дело с таковым, то старайтесь хотя бы соответствовать ему.

•

Подготовка к европейским гастролям затянулась на год. У Юрия было много работы, но и Вера была занята до предела. За это время она успела дать концерт с Вашингтонским симфоническим оркестром. Как всегда, концерт окончился овациями. Ее имя уже можно было услышать от знатоков музыки и завсегдатаев модных салонов. Но ее тянуло в поездку. Вере казалось, если она будет далеко от сына, она не будет думать о нем. Их последняя встреча была у нее все время перед глазами. За что же этот ребенок с рождения ненавидит ее? Где корни этой неприязни?

Однажды Вера не выдержала и позвонила Любе. Ей необходимо было знать, здоров ли ее ребенок, как он учится, какие у него пристрастия?

Вначале разговор не клеился. Обе смущались, не знали, о чем говорить. Наконец Вера сказала:

— Люба, я не хочу кривить душой, мне не нравится, как ты живешь. Ради чего и ради кого ты предала всех, включая меня. Но я не собираюсь тебе указывать. Я только могу тебе сочувствовать. Если ты можешь жить рядом с людьми, которые презирают твоих родителей, твоих сестер и братьев и презирали бы тебя, если бы узнали правду о тебе, ты не лучше их. Я не могу простить себе, что отдала тебе сына. Я испугалась, что не смогу внушить Вальтеру любовь к себе и проиграла ребенка. Но ты была для меня больше чем сестра, и я тебе доверилась. И как же ты могла допустить, чтобы в десятилетнем мальчике было столько ненависти?

— Прости, Вера, но я должна тебя перебить! — резко оборвала Люба. — Ребенка ты потеряла в тот момент, когда родила. Моей вины здесь нет. Возможно, когда он станет взрослым, он сможет нам объяснить свои чувства, а что касается его воспитания, то я не в состоянии оградить его от влияния семьи и его товарищей.

— Но твой муж дьякон, собирается быть священником! — воскликнула Вера. — Почему он не объяснит ребенку, что хорошо, а что плохо. Или их взгляды совпадают?

— Вера, ты позвонила мне, чтобы поиздеваться? Мне и так нелегко, — впервые с горечью произнесла такие слова Люба, при этом какая-то тяжесть повисла на них. — Говори, что тебя интересует по делу, я по делу и отвечу.

— Меня интересует здоров ли ребенок, сделали ли ему прививки, какие у него пристрастия, какая у него успеваемость в школе, стал ли он добрее или по-прежнему издевается над животными?

Телефонная трубка немного помолчала, а затем ответила:

— Нет, Вальтер не стал добрее. Он очень агрессивен, бьет детей в школе, особенно тех, кто послабее. Никого и ничего не боится, никого не слушается. Учеба ему дается очень легко: он, не делая домашних заданий, лучший ученик в классе. Однажды сел за рояль и начал играть что-то свое. Это была сложная красивая мелодия. Я решила учить его музыке. Наняла педагога, но после первого урока учитель сказал, что ни за какие деньги он с ним заниматься не будет. Оказывается, Вальтер стал объяснять учителю, как нужно сочинять музыку. С языками у него все в порядке. Он уже свободно владеет английским, немецким и русским. Пишет и читает на трех языках. Учитель русской школы мне сказал, что у мальчика феноменальные способности, но только он не обуздан, не признает авторитетов и критикует учителей. Я не жалею, что взяла Вальтера, хотя мне бывает очень трудно, но я единственная, кого он слушается. Андрея он побаивается, но не настолько, чтобы подчиняться ему. В церковь берем его каждое воскресенье, и лишь только там на него находит какая-то апатия. Он стоит и безучастно взирает на иконы. Может быть, он что-то осмысливает, стараясь разобраться в том, что вокруг происходит. Но, когда я подвожу его к кресту, он вырывается и ни за что не хочет целовать крест и руку священника.

Вера молча выслушала рассказ Любы, не перебивая и не комментируя. И вдруг ее осенило! Как она должна быть благодарна подруге за ее самоотверженность, за подвиг, который она ежедневно совершает ради нее и ее сына. Сердце Веры сжалось от какой-то безграничной нежности, которую она вдруг почувствовала к подруге. Это ей, Любе, Вера обязана всем. Люба заменила ей мать, взяв добровольно на себя такую обузу, как Вальтер.

Вере вдруг неудержимо захотелось обнять подругу и крепко прижать к груди.

— Любушка, родная, прости меня за все. Я виновата перед тобой. Ты взяла на себя все это, а я тебя недооценила. Я сорвалась в тот вечер, когда вы пришли к нам. Твоей вины ни в чем нет. Ты героиня, я преклоняюсь перед тобой. У Вальтера нет отца и есть только непутевая мать и для него великое счастье, что у него есть ты. Я скоро уезжаю на гастроли в Европу и хочу оставить тебе деньги. У меня их много, и я просто не знаю, что с ними делать. Я знаю, что дьякон получает в церкви гроши и твое жалование регента очень мизерно, поэтому возьми мои деньги и не отказывай себе и Вальтеру ни в чем.

— Не беспокойся, Верочка, у Андрея есть доходы кроме церкви, и мы живем ни в чем не нуждаясь. Счастливого тебе пути и больших успехов. Я все о тебе знаю, ты теперь звезда с мировым именем, а мне уготована другая роль, — с какой-то болезненной грустью сказала Люба. — Но я ни о чем не жалею. С Андреем у нас отношения неплохие, хотя он бывает очень вспыльчивый и несдержанный и, главное, нам мешает одно разногласие: он хочет детей, а я не хочу. Ведь Вальтер никогда не захочет делить меня с другими детьми.

О Боже! Лучше бы Люба никогда этого не говорила. Чувство вины перехватило дыхание Веры. Тут она вдруг поняла, насколько сложна жизнь ее подруги: отказаться от своих детей ради чужого ребенка? Слов не было, а реакцией были слезы. Ее одаренная подруга Люба не погналась за карьерой, дав возможность расцвести Вериному таланту. Ну, кем бы Вера сейчас была, связанная с сыном по рукам и по ногам, вынужденная добывать деньги на пропитание?

— Не плачь Верушка, я ни о чем не сожалею. Я люблю Вальтера, не меньше, чем любила бы своего. А к тебе он вернется, когда станет взрослым и переоценит ценности. Такой матерью, как ты, любой бы гордился. Желаю тебе удачных гастролей. Я тебе по-доброму завидую, а мне уже никогда не испытать трепета перед выходом на большую сцену. Но только не надо меня жалеть! Я всем довольна. Это был мой выбор. Конечно, иногда мне бывает нелегко, но я выдержу.

Впервые Вера услышала от Любы, что ей «нелегко», но спрашивать ни о чем больше не стала: она чувствовала, чтобы продолжить разговор, нужно было увидеться.

•

Конец сороковых годов был ознаменован величайшим событием века — образованием государства Израиль. Впервые за тысячелетия еврейский народ обрел свой собственный дом. И, невзирая на препятствия, туда потекли ручейки первопроходцев из разных частей света, чтобы слиться затем в один мощный поток и оросить собой эту иссушенную землю. На энтузиазме и на крови, на глазах у ошарашенного мира, стало расцветать государство, которое сразу изменило отношение к евреям во всем мире. В одних частях земли они приобрели статус равноправных, в других — стали еще больше гонимы.

Однажды вечером, отдыхая в своем удобном кресле, Айзик неожиданно спросил:

— Верочка, а что ты скажешь, если твой старик Айзик уедет жить в Израиль?

— А почему вы решили туда ехать жить? Разве вам здесь плохо? — огорчилась Вера.

— Нет, мне здесь совсем неплохо, особенно с тех пор, как ты у меня. Но меня тянет сердцем к моему народу. Я буду учить музыке детей и, возможно, открою там немало талантов. А потом ты приедешь туда на гастроли, и, может быть, тебе там понравится, и ты тоже захочешь там остаться.

— Дорогой отец, — вдруг неожиданно для самой себя назвала Вера Айзика отцом. — Мне очень не хочется, чтобы вы уезжали, но каждый волен выбирать себе дом. Ну, конечно, я приеду на гастроли в Израиль. Завтра же скажу Юрию, чтобы он включил Израиль в нашу европейскую поездку.

Когда Вера объявила Юрию о своем желании, он начал протестовать, что уже поздно менять маршрут, что ему надоело выполнять все ее капризы, что слишком много условий она ему ставит и что его терпению приходит конец.

— Ну, что ж, — ответила Вера, — тогда после гастролей я поеду сама в Израиль, но прошу меня туда не сопровождать.

Почувствовав в голосе Веры непокорные нотки, он сказал, что узнает, возможно ли еще что-нибудь сделать. На самом деле Юрий очень злился, что Вера отказывается с ним жить в их новом доме, и, чувствуя, что она ускользает, не представлял, как вести себя, чтобы ее удержать.

Через несколько дней он позвонил ей и сказал, что ему удалось получить зал в Иерусалиме как раз к концу гастролей, а закончится турне Германией.

Айзика в аэропорту провожали Вера, Юрий и еще трое его бывших учеников. Перед тем, как подняться по трапу самолета, он протянул всем руку для прощания, а Веру обнял и, увидев слезы на ее глазах, шепнул ей на ухо:

— Встретимся в Иерусалиме. Я люблю тебя, дитя, и благословляю тот день, когда ты вошла в мой дом. Теперь это твой дом и ты распоряжайся своей жизнью по своему усмотрению. До скорой встречи! — Эти последние слова он сказал громко.

•

Турне, рассчитанное на три месяца, включало в себя десять стран. В каждой стране по три или четыре города и лишь в Израиле — только Иерусалим, а в Германии — Западный Берлин.

Последние несколько дней перед гастролями Юрий почти не отходил от Веры, потому что для Европы готовилась совсем другая программа. Целыми днями шли репетиции с пианистом, а вечерами обсуждались маршруты, костюмы и другие вопросы в связи с поездкой.

Однажды Юрий задержался у Веры позже обычного и, усталый после трудного дня, сидя на диване, уснул. Вера подошла к нему и осторожно, чтобы не разбудить, накрыла его пледом. Но он открыл глаза и, схватив Веру за руку, притянул к себе. Она не отдернула руку, а, наоборот, сев к нему на колени, прижалась к его щеке. Истосковавшись по близким людям, она нуждалась в тепле другой человеческой души. И хоть ее взгляды во многом не совпадали со взглядами Юрия, она чувствовала, что он любит ее. Глядя ему прямо в глаза, она с нежностью сказала:

— Юрочка, ну, почему мы сами себе усложняем жизнь? Ведь мы же все одинаково смертны. Вокруг чего такая суета? Ведь нам так мало отпущено времени в этой жизни, и на что же мы ее тратим? Что мы хотим друг другу доказать? Как жаль, что твоя мама разделяет людей по национальностям, не задумываясь над тем, что все эти условности придуманы людьми, причем людьми неблагородными. Она считает, что я не достойна тебя? Я знаю, не надо этого отрицать! По ее мнению тебе подходит только русская аристократка. А я, жидовка, — тебе не пара?

— Вера, прекрати! Моя мать уже ничего не говорит, я давно ей запретил высказываться в твой адрес.

— Да, но ты не можешь запретить ей так думать. И твоим друзьям тоже. Ты только посмотри! Меня уже приняла почти вся Америка, и, надеюсь, примет Европа, а твоя мамаша — нет! Мне так больно, Юра.

— Верочка, ну что я могу сделать? Ты видишь, я стараюсь. Я уже почти со всеми порвал, никого не вижу и даже матери редко звоню. Мне самому неприятно и стыдно, что в наш цивилизованный век такое еще существует. Но мы должны быть выше этого. Я больше ни на чем не настаиваю, забудь о венчании, переезжай в наш дом, я ведь купил его для тебя. У нас будут новые друзья — американцы. Это совсем другие люди. Им все равно, кто ты, им важно какая ты. Соглашайся, дорогая!

— Юрочка, я согласна, только после гастролей. Сейчас времени нет, а как только вернемся из Европы, я вернусь к тебе. А сейчас ложись, отдыхай, и я тоже лягу: я так устала.

В эту ночь он остался у Веры. Всю ночь они творили любовь, которая, казалось, не иссякнет. Она, изголодавшаяся по ласке, молодая женщина, и он, шестидесятилетний мужчина, не чувствовали разницы в возрасте. Лишь под утро они оба заснули.

Copyright © 2000 Фаина Благодарова