Текущий номер Архив журнала О журнале Пишите нам

«...Ни Эллина, ни Иудея...»

Фаина БЛАГОДАРОВА


Содержание:
Часть I • Одесса — родина гениев
Часть II • Война
Часть III • Любовь
Часть IV • Неволя
Часть V • Сын
Часть VI • Америка
Часть VII • На пути к славе
Часть VIII • Европа
Часть IX • Берлин — новый дом
Часть X • Любовь-София
Часть XI • Все повторяется

Часть IX

БЕРЛИН — НОВЫЙ ДОМ

В Берлине в аэропорту среди толпы выделялись два молодых человека. Все, кто оказывался рядом с ними, не могли не обратить на них внимания. Первое, что бросалось в глаза, это то, что они были, как две капли воды, похожи друг на друга. Одеты они были абсолютно одинаково, и единственно, что их отличало, — это букеты цветов, которые они держали в руках: у одного были розы, у другого гвоздики. Оба молодых человека были высокого роста, оба черноглазые брюнеты. Они заметно волновались, нетерпеливо вышагивая вдоль окон вокзала. Когда самолет из Нью-Йорка приземлился и всем встречающим разрешили выйти на летное поле, Марк и Отто (так звали этих молодых людей), обгоняя друг друга, побежали к самолету. Вальтер-старший первым спустился по трапу. Близнецы, обнимая отца, торопились ему что-то объяснить. В это время Вера и Вальтер-младший подошли к ним.

— Дети, познакомьтесь, это моя жена Вера и наш сын Вальтер.

Братья одновременно протянули свои букеты Вере и по очереди поцеловали ее в щеку. Затем оба, обняв Вальтера-младшего за плечи, не медля, направились к зданию аэровокзала. Они успели отойти от самолета к тому моменту, когда подъехала машина похоронного дома, и в нее стали перегружать гроб с телом Любы. У Веры началась истерика. Все эмоции, которые она во время полета сдерживала, выплеснулись наружу. Вальтер обнял ее и силой повел вслед за Вальтером-младшим.

Фамильный замок Вальтера поразил воображение Веры. Старинное здание, стены которого снаружи были оплетены вьюном, выглядело, как цитадель. Но внутри, благодаря огромным залам, это впечатление исчезало. Гостиная когда-то была задумана для проведения балов. Над мраморным камином был небольшой балкон, видимо, для оркестрантов. Пол собран из инкрустированного паркета, а лепной потолок поддерживался мраморными колоннами.

«Почти как в залах, где я давала концерты, — подумала Вера. — Неужели я буду здесь жить?»

Остальная часть дома была в таком же стиле, впрочем, чтобы осмотреть весь дом, потребовался бы не один день.

Ошеломленный Вальтер-младший забился в угол и волчонком смотрел на все исподлобья. Отто подошел к нему и, склонившись, что-то сказал. Затем взял за руку и увел.

Как только они ушли, Марк сразу начал рассказывать о том, что уже предпринято для завтрашних похорон. Всю ночь тело Любы будет находиться в еврейском похоронном доме. Завтра в десять часов утра приедет самый известный берлинский раввин с кантором, и они отслужат кадиш. Затем Любу похоронят на еврейском кладбище точно по еврейскому обряду. Для этого они с Отто пригласили десять своих еврейских друзей.

Марк рассказывал все подробно, боясь упустить малейшую деталь. Ему хотелось угодить отцу и выполнить все, как тот просил. Растроганная Вера обняла Марка и, поцеловав его в щеку, сказала:

— Дорогой Марк, спасибо тебе за все. Люба была для меня больше чем сестра, а для Вальтера она была матерью. Теперь я хочу быть матерью для вас. Наверное отец рассказывал вам нашу трагическую историю. Я знаю, что вы тоже были там, где не было надежды на спасение, но Бог послал нам спасителя и благодаря ему теперь мы все вместе. Я не смогла уберечь Любу, она покинула меня, оставив рану в сердце, но теперь у меня есть вы и ваш отец, и вместе мы выживем.

Впервые в жизни Вера присутствовала на еврейских похоронах. В отличие от русских похорон, гроб был закрыт, и раввин с кантором, одетые в светские костюмы, поверх которых были талесы, щемящими душу голосами, пели кадишь. Казалось, что плачет весь мир. К большому удивлению Веры, на похоронах было много народу, в основном, молодых людей. У всех мужчин на головах были кипы, а у женщин головы были прикрыты черными косынками. Вальтер-старший тоже надел кипу. Отто и Марк стояли по обеим сторонам от Веры и слегка придерживали ее за локти. Вальтер-старший стоял сзади Веры, чтобы поддержать ее, в случае необходимости.

В похоронном доме Вера еще кое-как держалась, но когда на кладбище стали опускать гроб в могилу, она вдруг почувствовала, что ноги ее подкашиваются. Еще секунда, и все поплыло у нее перед глазами.

Ее Люба, которая однажды выбралась из ямы после расстрела, теперь сама по своей воле легла в нее. Как Вера будет жить без Любы, и как Вальтер-младший переживет эту потерю?

— Мне плохо, — только и успела сказать Вера. Вальтер-старший подхватил ее на руки и отнес в машину. Тут же рядом оказался врач (Вальтер позаботился и об этом) и дал ей какую-то таблетку. Сразу стало легче — реальность отступила, и какая-то истома обволокла тело.

— Дорогая, успокойся, — сам волнуясь, говорил Вальтер-старший. — Любе там лучше. Мы ее проводили так, как она хотела. Ее душа освободилась от груза, ей теперь легко. Ее уже закопали. Пошли туда, положим розы на ее холмик.

Вернувшись домой, родители застали Вальтера-младшего в полном буйстве. Прислуга, которой поручили смотреть за ним, стояла растерянная, в ужасе взирая на ненормального ребенка. Подбежав к сыну, Вальтер-старший обнял его и только тогда ребенок расплакался и, прижимаясь к отцу, повторял:

— Я все знаю, вы хоронили маму-Любу. Я сам слышал. Эта тетка, — он показал рукой на прислугу, — сказала по телефону кому-то, что вы все уехали хоронить Верину подругу из Нью-Йорка. Она думала, что я не понимаю по-немецки. Я все понял. Почему вы мне не сказали? Почему она умерла? Наверное, ее убил этот противный Андрей. Я сам видел, как он ее бил. Я ненавижу его! Я все равно его убью, когда вырасту.

Марк и Отто, еще не до конца посвященные в характер своего брата, опешили от таких угроз в адрес какого-то Андрея, вылетающих из уст десятилетнего ребенка. Им, когда они были в возрасте их братика, пришлось пережить такие ужасы, что казалось, они должны были идти и убивать всех подряд, но у них никогда не возникало таких желаний.

— Этот ребенок болен! — сказал Отто Марку на ухо. — Как бы ему помочь?

А Вальтер-младший этим временем не угомонился и продолжал кричать. Отто подошел к нему и сказал:

— Послушай, ты ведь мужчина! Мужчинам не к лицу слезы. Посмотри на нас с Марком. Мы потеряли обоих родителей, когда мы были в твоем возрасте. Нам тоже было очень страшно, но мы не плакали, нам было некогда. Нам нужно было прятаться, чтобы нас не убили и еще добывать себе корку хлеба. И вот видишь, мы выжили благодаря добрым людям и твоему отцу, который стал для нас тоже отцом. Конечно, жалко Любу, но у тебя есть родная мать, которая любит тебя.

В этот момент к ним подошел Марк и добавил:

— Если хочешь с нами дружить, то ты должен научиться быть мужественным. И главное, помни: самое дорогое на свете — это семья! Мы очень счастливы с Отто, что наша семья увеличилась и что у нас есть новый брат!

Вечером в доме собралось много народу. Это были близкие друзья Вальтера-старшего и близнецов. Они пришли, чтобы познакомиться с Верой и помянуть незнакомую им покойницу. В доме звучал реквием Моцарта. Слуги накрывали столы. Вера была безмерно благодарна Вальтеру-старшему и мальчикам за их внимание и заботу. Все гости подходили к Вере и восхищались ее красотой и талантом. Оказывается, они все были на ее концерте. Они знали историю их любви и выражали большую радость по поводу такого счастливого финала.

Бывает ли счастье вечным? Смотря что считать вечностью, — ответит один. Смотря что считать счастьем, — ответит другой. Однако прямого ответа никто не даст. Никто, кроме Веры! Вера знала, что счастливее ее нет человека на свете, конечно, если отсчет счастливого времени начинать с того дня, когда после одиннадцатилетней разлуки в ее жизнь вернулся Вальтер. Каждое мгновение, которое она проводила в его объятьях, казалось ей безграничным счастьем. Безусловно, ей ко многому предстоит привыкнуть: и к прислуге и к роскоши, в которой она буквально купается, и к дорогим машинам, и к драгоценностям, которыми Вальтер-старший ее осыпает.

Однажды вечером Вальтер заговорил о свадьбе.

— Любовь моя, не думаешь ли ты, что нам нужно узаконить наши отношения. И, кроме того, я обязательно хочу оформить усыновление Вальтера. Как ты думаешь, когда лучше всего нам сыграть свадьбу?

— Можно через пару месяцев. Знаешь, милый, мне бы хотелось пригласить на свадьбу тетю Геню и Айзика. Да, кстати, я надеюсь, что на свадьбу приедет и твой отец. Ты говорил, что он живет в Аргентине. Я бы очень хотела, чтобы он присутствовал.

Вальтер неожиданно смутился и, немного подумав, сказал:

— Нет, дорогая, я не думаю, что он сможет приехать, он очень болен и вряд ли решится на такую поездку.

— Тогда поедем к нему, — не уступала Вера. — Мы можем сделать наше свадебное путешествие по странам Латинской Америки! Возьмем с собой Вальтера: — твоему отцу, наверное, будет приятно познакомиться со своим единственным кровным внуком? Да, кстати, расскажи мне о своем отце. Какой он? Ты мне рассказывал, что тебя воспитывала мать. А где же был отец?

— Поговорим об этом в другой раз, — уклончиво ответил Вальтер, стараясь замять разговор. — И кроме того, дорогая, сейчас еще рано думать о свадебном путешествии, сначала нужно сыграть свадьбу. Хочешь, мы пригласим к нам тетю Геню с Айзиком в гости? Пусть они поживут у нас до свадьбы. Наверное, тете Гене очень хочется познакомиться с нашим сыном. Может быть, он полюбит ее? Да, кстати, о нашем сыне! Сегодня я был в школе и разговаривал с учителем. Он сказал мне, что с Вальтером очень трудно найти общий язык, потому что он замкнутый и недисциплинированный. Однако, когда удается вызвать его на откровение, то он, учитель, бывает поражен его недетским мышлением. Он боится, что ребенок очень опасен, но пока не столько для окружающих, как для самого себя, потому что живет в каком-то нереальном мире, в котором ему самому страшно жить. Но он никого туда не впускает. Ему кажется, что его никто не понимает. Мальчик уверен, что он умнее взрослых, которым непостижимы истины, известные лишь ему одному. Учитель сказал, что Вальтер одарен во многих областях: и в музыке, и в языках, и, главное, в рисовании. Его рисунки поражают воображение. Чаще всего в них нет конкретного сюжета, но они устрашающи. Некоторые выглядят, как преисподняя, в том виде, в котором описывает Библия, и настолько реальны, что создается впечатление, как будто ребенок там побывал. Я думаю, Верочка, что Вальтера нужно показать психиатру.

— Люба водила его к психиатру, но, к сожалению, положительных результатов этот визит не дал. — ответила Вера, сразу потеряв интерес ко всему остальному.

— Знаешь, дорогая, Отто говорил со мной по поводу Вальтера. У него сложилось впечатление, что беда этого ребенка в том, что он психологически перерос своих сверстников и, находясь всю жизнь среди взрослых, впитал в себя многие их теории и взгляды, не будучи подготовленным воспринять их, осмыслить и тем более оценить. Но главная причина его негативизма, считает Отто, в том окружении, которое ему сопутствовало с детства, и было настолько отрицательным, что на ребенке это сильно отразилось.

— Вальтер, дорогой, — наш ребенок родился таким! — с горечью сказала Вера. — Это то, что говорил психиатр Любе. Ты ведь помнишь ту страшную ночь, когда он зародился во мне. Мы оба с тобой тогда висели на волоске от смерти. Мы старались заглушить этот страх собственными взрывами наших эмоций. Нам это помогло не сойти с ума в то ужасное время. Но, к сожалению, нам не удалось предохранить от этого нашего ребенка. Этот умопомрачительный страх сосредоточился в той клеточке, которая потом превратилась в нашего сына. Другая теория, которую высказал нью-йоркский психиатр, была следующая: в Вальтере заложен агрессивный ген от какого-то предка. А возможно и то и другое вместе взятое. Одна Люба находила путь к его сердцу. С тех пор, как она умерла, Вальтер совсем замкнулся в себе, а это еще страшнее, потому что не знаешь, чего можно от него ожидать. Мое сердце разрывается от отчаяния, когда я вижу моего единственного ребенка таким. Слава Богу, что он не отвергает тебя. С тех пор, как ты появился в его жизни, хоть редко, но его сердечко оттаивает. Лично я знаю, что он никогда меня не полюбит. Я оказалась во всем виноватой. Люба меня утешала, что когда Вальтер станет взрослым, он разберется во всем, но я не верю, что такое произойдет. — Вера прижалась к Вальтеру-старшему и заплакала, как ребенок.

Утешая ее, он говорил, что любит ее больше жизни, что он постарается сделать все возможное, чтобы вернуть ей сына, что если нужно, он потратит на это все свое состояние и подключит лучших специалистов мира.

— Как ты наивен, — ответила Вера. — Когда такое дитя рождается, то поменять его невозможно. Представь себе, если бы Гитлера попробовали сделать нормальным человеком?

При этих словах Вальтер как-то странно сжался. Отстранившись от Веры, он отошел к окну и, отодвинув штору, устремил свой взгляд на улицу.

— Что с тобой, любимый, — заволновалась Вера, подойдя к нему сзади. — Я тебя чем-нибудь обидела? Я только повторила слова того психиатра.

— Нет, нет, дорогая, ты ничем меня не обидела. Просто на меня нахлынули воспоминания той страшной ночи, когда в тебе зародился наш малыш. Меня убило твое сравнение, хотя я понимаю, что оно может быть очень справедливым. Но Гитлер был дьяволом. Его невероятная сила состояла в том, что он умел влиять на души людей своей дьявольской силой. Даже нормальные добрые люди, забыв обо всем, пошли за ним, превратясь в диких зверей. Он умел воздействовать на низменные инстинкты людей и манипулировать ими. Почти вся нация, за редким исключением, пошла за ним. Мне страшно, Верочка! Страшно оттого, что живы еще те, кто шел рука об руку с Гитлером и что среди молодого поколения уже подрастают те, кто просто притаился до поры до времени. Я боюсь за нашего Вальтера, боюсь, что он попадет к ним в лапы. Я не хотел тебя расстраивать, поэтому не говорил тебе, что однажды беседуя с Вальтером, я хотел докопаться до причины, почему он тебя так ненавидит. Он без всякого стеснения ответил, потому что ты жидовка, и из-за тебя он тоже частично жид. Он сказал, что лучше ему умереть, чем быть жидом. Тогда я сказал ему, что Люба тоже была еврейка, что фамилия ее была не Романенко, а Эпштейн. Но он мне ответил, что это неправда, что это дядя Андрей все придумал, потому что он был плохой и, что когда он вырастет, он все равно убьет Андрея. Тогда я сказал ему, что Отто и Марк тоже евреи. На это он ответил: «Ну что ж, это их проблема». Верочка, родная, я в отчаянии! Этот ребенок, которого я безумно люблю, ускользает и из моих рук. Я чувствую, что мы на грани катастрофы и что причиной нашей катастрофы будет наш сын. Единственно, меня немного обнадеживает то, что у него все-таки были нежные чувства к Любе, значит, он еще способен любить. Мы просто должны стараться развивать в нем его доброе начало.

— Ах, дорогой, разве мы не знаем случаев, когда фашисты, любя членов своих семей, безжалостно истребляли целые народы. А наш сын ненавидит даже свою собственную мать. Может быть, его стоит отдать в какую-то военную школу? Там дисциплина!

— Нет, там мы его окончательно потеряем. Давай пока оставим все как есть и подумаем о свадьбе. Позвони завтра тете Гене и попроси ее к нам приехать, ведь ты ей еще не звонила с тех пор, как вы виделись в Иерусалиме.

— Да, я все время откладывала этот звонок до тех пор, пока все не стабилизуется. Но завтра же я ей позвоню.

На следующий день вечером Вера позвонила. Трубку снял мужчина:

— Алло, Айзик Корн слушает!

— Учитель, здравствуйте! Это Вера. Можно позвать к телефону тетю Геню?

— Конечно можно! Геничка, иди к телефону. Это Верочка!

— Верочка, солнышко мое! Где ты пропадала? Я уже волновалась! Мы звонили тебе в Нью-Йорк, но там никто не отвечал. Да, можешь нас поздравить! Мы с Айзиком поженились! Господь послал мне не только тебя, но и Айзика. Где ты, дорогая? Когда ты к нам приедешь?

— Тетя Геничка, за это короткое время столько всего произошло! И самое главное, ты даже не поверишь, но сейчас я нахожусь у Вальтера. Вальтер, мой Вальтер нашел меня! Он, так же как и ты, пришел ко мне после концерта в Берлине. Теперь мы хотим пожениться и хотим, чтобы ты к нам приехала пожить у нас до свадьбы. А если вы приедете с Айзиком, то это вообще будет потрясающе!

— Верочка, я тебя не понимаю. Что значит пожениться? У тебя ведь есть муж Юрий? — закричала в трубку тетя Геня.

— Он умер, Юрий умер от разрыва сердца. Это случилось в Берлине, сразу после концерта. Его похоронили в Нью-Йорке. Потом за нами приехал Вальтер и привез к себе. Ты даже не представляешь, какое чудо со мной случилось! Мы оба так счастливы! Когда вы с Айзиком приедете, мы назначим день свадьбы.

— А где ребенок? Где Люба?

— Ребенок с нами. А Люба умерла. Это ужасное горе, мы до сих пор не можем опомниться. Мы привезли её с собой в Берлин и здесь похоронили. Тетя Геничка, мне так трудно об этом говорить. Приезжай скорее, тогда поговорим.

— Да, моя детка, мы обязательно приедем!

В аэропорту тетю Геню и Айзика встречала вся семья, включая Вальтера-младшего. Сначала он не хотел ехать, но Отто и Марк уговорили его, сказав, что приезжает его бабушка.

Как красиво внешне выглядела эта семья! Тетя Геня, увидев Веру в окружении таких приятных людей, просто не могла нарадоваться. Первого она обняла Вальтера-старшего. Затем, отстранившись слегка, она стала разглядывать его, не веря глазам, что он живехонький стоит перед ней. Как часто они с дядей Леней вспоминали его, их спасителя, и рассказывали своим друзьям, какие немцы бывают хорошие. И Верочка, ее Верочка рядом с ним! А этот мальчик, Верочкин сын, такой элегантный, копия своего отца! А двое близнецов, кто они такие? Тетя Геня, прижимала рукой свое сердце, боясь, что оно выскочит у нее из груди. Тем временем Вера обнимала Айзика. Он стал неузнаваем, как будто даже выше ростом.

— Верочка, ты подарила мне радость, придя в мою жизнь, а главное ты подарила мне Геничку, этого ангела. Если бы не ты, я никогда не испытал бы такого счастья, — говорил, задыхаясь от счастья, Айзик.

Вальтер-старший подошел к сыну и, слегка подталкивая его, подвел к тете Гене. К его удивлению ребенок не отшатнулся от «бабушки», а наоборот, слегка смущаясь, дал себя обнять и поцеловать в щеку. А тетя Геня, разглядывая его, приговаривала:

— Да какой же ты у нас красавец! Какой высокий! Ну, прямо, копия папы!

Приготовления к свадьбе шли ускоренными темпами. Вера настояла, чтобы сыграли сразу обе свадьбы: ее с Вальтером и тети Гени с Айзиком. Прием решили устроить в их замке. Гостями были самые высокопоставленные друзья Вальтера, включая мэра города.

Вера в белом подвенечном платье с бриллиантовой короной на голове была необычайно красива в тот вечер. В свои тридцать два года она выглядела, как двадцатилетняя невеста. А Вальтер, одетый в черных фрак, вызывал восхищенные взгляды женщин, многие из которых до приезда Веры серьезно рассчитывали попасть в категорию его избранниц.

Тетя Геня тоже была в белом длинном платье. Вера никогда еще не видела ее такой счастливой. На высоких каблуках, стоя рядом с Айзиком, она была немного выше его ростом. А он, приподняв голову, не сводил с нее восхищенного взгляда.

Стол, рассчитанный на сто человек, был накрыт в одном из залов, прилегающих к танцевальному холлу.

Нескончаемые тосты, пожелания долгих счастливых лет, творческих успехов лились, как из рога изобилия.

Наконец, когда с этой частью вечера было покончено, всех пригласили в холл. Среди пяти музыкантов, расположившихся на балконе, был великолепный молодой скрипач. Он солировал в этом оркестре, поражая всех своим незаурядным мастерством. Вера, давно не слышавшая игру других скрипачей, испытывала настоящую радость от его игры.

Почти все мужчины-гости считали за честь потанцевать с невестой хоть один танец. Каждый делал ей комплименты, восхищаясь ее красотой. Когда Вальтеру-старшему удавалось танцевать с Верой, он, не переставая, говорил ей, как бесконечно он ее любит, что счастливее его нет на всем белом свете, что теперь они никогда не расстанутся. О Вальтере-младшем они как будто забыли, но в подсознании обоих точила мысль, что полного счастья у них не будет: их сын не даст им возможности наслаждаться жизнью.

Гулянье затянулось далеко за полночь. Уходя, гости без конца благодарили молодоженов, уверяя их, что на такой замечательной свадьбе они были впервые.

Прошло два месяца после свадьбы. Вера понемногу стала приходить в себя от всего, что свалилось на нее. Вальтер-старший в ней души не чаял. Он окружал ее заботой, роскошью, вниманием. Иногда Вере казалось, что так не бывает, что это всего лишь сон. А часто ее мучило сознание, что те, кто в ее жизни сыграли основную роль: мать, отец, дядя Леня, Люба — их уже нет с ней. Сейчас, когда ей было все доступно, она могла столько сделать для них! Иногда она, расчувствовавшись от своих собственных мыслей, вдруг начинала плакать. Вальтер, не сводивший с нее глаз, видя такие состояния, начинал паниковать. Однажды, застав ее в слезах, он с тревогой в голосе спросил:

— Дорогая, я вижу, ты стала необычно чувствительна к каждой мелочи. Что с тобой? Может быть, мы покажемся врачу?

— Нет, милый, наверное, это просто реакция на все события, которые одновременно посыпались на меня. А впрочем, может быть мне стоит показаться гинекологу. Судя по некоторым симптомам, возможно, я беременна.

Вальтер, чувствуя, что сойдет с ума от счастья, схватил Веру на руки и начал кружить по комнате.

— Любимая! Ненаглядная! — кричал он. — Повтори что ты сказала!

— Вальтер, я еще не совсем уверена в этом. Возможно это просто задержка.

Но предположения Веры подтвердились. Беременность была сроком два с половиной, три месяца.

Проявляя явно излишнее старание, Вальтер окружил Веру всеми видами прислуги. Дабы оградить Веру от любого стресса, её контакты с Вальтером-младшим сводились к минимуму. Мальчик же, пользуясь ослаблением внимания со стороны взрослых, стал чаще уединяться, находя массу укромных уголков в замке, где можно было спрятаться и предаваться ему одному известным занятиям.

Однажды Вальтер-старший сказал Вере, что он вынужден отлучиться на пару дней на музыкальный конкурс, где он должен был возглавить жюри. Попрощавшись с сыном и дав ему напутственные распоряжения «не огорчать маму», он уехал. В первый же день Вера, устав от чрезмерной заботы нянек, отпустила их на выходной, решив побыть с сыном вдвоем. Она позвала Вальтера-младшего к завтраку и, сидя с ним за столом, голосом полным тепла и любви, заговорила:

— Сыночек, у меня для тебя есть новость. Скоро у тебя будет братик или сестричка.

Вальтер-младший даже не повел бровью, давая этим понять, что ему нет никакого дела, кто где появится. Вера, не дождавшись его реакции, опять попробовала пробудить в нем родственные чувства.

— Вальтер, ну, неужели тебе не хочется иметь братика или сестричку? Я уверена, что ты полюбишь этого ребенка.

— Что тебе от меня нужно? Почему я должен кого-то любить? Я любил Любу, но ее убили. Теперь я хочу скорее вырасти и убить того, кто ее убил.

— Сыночек! — закричала Вера, — Любу никто не убивал. Она умерла. Как ты можешь говорить, что кого-то убьешь? Убить кого-то — это большой грех. Ты ведь ходил в церковь. Там тебя учили, что такое грех!

— До свиданья, мне надоели твои нравоучения. Я пошел!

— Куда пошел? Давай поговорим. Я ведь твоя мама! Неужели ты нисколечко меня не любишь?

— Я никого не люблю! — ответил он и вышел из столовой.

Горько плача, Вера сидела одна за огромным столом и думала: «За что же мне такое наказание? Я ничего ни у кого не отобрала, я никому не причиняла боли, почему же у меня родилось такое создание? Никто, ни один психолог еще не придумал способа найти путь к сердцу маленького чудовища. Никто, кроме Любы. Чем же она смогла растопить его ледяную душу? Каким, недоступным для других, секретом она обладала?»

Поглощенная своими мыслями, Вера безотчетно глядела на многочисленные портреты рыцарей и баронесс, развешанные на стенах огромной комнаты. По рассказам Вальтера, это были его предки, начиная чуть ли не с четырнадцатого века... Над камином, отдельно от других, висит портрет в массивной золоченой раме — это отец и мать Вальтера. На портрете, написанном маслом, рукой великолепного художника-портретиста, изображен мужчина средних лет, сидящий в кресле, одетый в немецкую военную форму, какую носили еще в начале XX века. Рядом с ним стоит очень красивая молодая женщина в бордовом бархатном платье. Одна рука ее лежит на плече мужчины, а другая спрятана в меховую муфту. Впервые за несколько месяцев, сидя одна в столовой, Вера внимательно разглядывала лица родителей Вальтера-старшего. Отец Вальтера очень напоминал ей кого-то. Но кого? Ее стали мучить сомнения. Почему Вальтер не захотел пригласить отца на их свадьбу? Почему отказался поехать в свадебное путешествие в Аргентину?

Вдруг ее мысли отвлек звук, похожий на выстрел!

Нет! Она не ослышалась. Это где-то на втором этаже, в правом крыле замка. Вспомнив о сыне, Вера сорвалась с места и побежала в сторону, где прозвучал выстрел. Задыхаясь, она взлетела на площадку второго этажа и побежала по короткому узкому коридору, в конце которого виднелась одна единственная открытая дверь. Добежав до нее, она чуть не потеряла рассудок от того, что увидела. Большая комната, освещенная окном с решеткой, была уставлена манекенами, одетыми в разные военные формы, начиная с австро-венгерских времен. Каждый манекен, к которому была прикреплена табличка с именем, фамилией и датами рождения и смерти, освещался отдельной электрической подсветкой. Всю эту вереницу манекенов завершал последний, стоящий у камина, над которым висел большой портрет-фотография того самого человека, что был на портрете в столовой. И на фотографии, и на манекене была одна и та же генеральская эсэсовская форма.

Посредине комнаты стоял Вальтер-младший и, держа пистолет в руке, целился в один из манекенов. Вера закричала не своим голосом:

— Что ты делаешь? Брось пистолет!

Вальтер бросил на пол пистолет и, проскочив мимо матери, выбежал в коридор, выкрикивая на ходу:

— Я учусь стрелять! Все равно я убью Андрея!

Ошарашенная Вера стояла, не в силах пошевелиться. Интуитивно она схватилась за живот, придерживая его руками. Ей вдруг вспомнилось то далекое время, когда в лагере ее сын, ее мальчик, впервые зашевелился в ней. А потом она прыгала с крыльца, желая избавиться от него. Неужели он тогда это почувствовал и запомнил, сделав своей программой мстить ей всю жизнь. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она прошла в глубину комнаты и стала разглядывать ее. По стенам было развешано разное оружие, начиная от примитивной сабли и кончая пистолетами и ружьями времен Второй мировой войны.

Вдруг Вера увидела несколько старинных альбомов, лежащих на журнальном столике. Один из них был открыт. Сразу бросилась в глаза так хорошо знакомая улыбающаяся физиономия того, кто все военные годы «улыбался» ей своим волчьим оскалом со всех плакатов и страниц немецких газет. Адольф Гитлер! Кто не знает этого проклятого имени? Он собственной персоной был запечатлен на фотографии рядом с другим дьяволом — Гессом. А кто же третий рядом с этими двумя? Что это? Может быть, Вере все это снится? Гитлер стоит посередине. С одной стороны — Гесс, а с другой тот, кто запечатлен на портрете в столовой. Вера, чувствуя, что потеряет сознание, невольно взглянула на фотопортрет, висящий на стене. Нет, нет! Она еще не верила! Отец ее дорогого любимого мужа Вальтера, рядом с Гитлером и Гессом! Только сейчас она узнала его. Это был гестаповский генерал Гюнтер фон Траубе!

Дрожа всем телом, она попятилась к выходу и, выскочив в коридор, понеслась по нему, не чувствуя ног. Добежав до своей спальни, она схватила телефонную трубку и, набрав номер одной из прислуг, обратилась к ней:

— Фрау Грета, пожалуйста, приезжайте ко мне. Мне срочно нужно сегодня уехать. Переночуйте у нас с Вальтером-младшим, а завтра герр Растофф приедет и отпустит вас на выходной.

— Не беспокойтесь, фрау Вера. Через час я буду у вас.

Собрав в чемодан самое необходимое, Вера достала из письменного стола лист бумаги и написала на нем:

Дорогой Вальтер! Это не твоя вина, что твой отец нацист, и возможно, один из тех, кто руководил расстрелом моих родных. Я обвиняю тебя в том, что ты от меня это скрыл! Но правда, как бы ее ни прятали, все равно выплывает. Я узнала ее слишком поздно, тогда, когда во мне уже зародилась новая жизнь. Кто знает, кого опять я произведу на свет? Возможно, это будет полное повторение нашего сына Вальтера. Прости меня, но я должна уехать, хотя бы на время, чтобы разобраться в себе и решить, имею ли я право рисковать, рожая нового человека, который, возможно, опять унаследует гены того, который не только сфотографирован рядом с Гитлером, но и, наверняка, принимал участие в программе уничтожения еврейского народа. Теперь я понимаю, почему ты мне при расставании в Киеве не сказал свою настоящую фамилию, а сказал фамилию матери. Теперь ты живешь под ее именем, боясь, что преступная «слава» твоего отца приклеится и к тебе? Не так ли? Я очень тебе сочувствую, потому что знаю, как иногда бывает опасно жить под фамилией родного отца. Я — Вера Блюм-Надя Ушакова, побывала в этой шкуре. Но ты не виноват, что у тебя такой отец, так же как я не виновата, что у меня такой сын. Однако имеем ли мы право рожать еще детей? Прости меня за все, но я хочу сама принять это решение и взять на себя этот грех. Не ищи меня. Я вернусь, когда пойму, как мне жить дальше.

Вера.

Самолет болтало в течении всего рейса, и Веру всю дорогу, вплоть до прилета в Иерусалим, рвало. Испытывая физические муки, она думала, что даже они не в состоянии заглушить ту боль, что была у нее в душе.

Тетя Геничка и милый Айзик! Какой сюрприз вам везет ваша любимая Вера! Но кто же, кроме вас, даст ей правильный совет? Вы оба, побывавшие там, где творились величайшие злодеяния и прочувствовавшие на себе, как могут отдельные индивидуумы взбаламутить мир, вы-то уж наверняка подскажете, как быть еще с одним, возможным преступником, которого Вера носит под сердцем.

В этот раз приземление в Иерусалиме было не таким радужным, как в прошлый раз, когда Вера-звезда, купаясь в волнах славы, впервые ступила на Святую Землю.

Дверь открыла ошеломленная тетя Геня.

В первый момент слезы мешали произносить слова. Затем сквозь рыдания, объяснив что произошло, Вера уставилась на свою тетку в ожидании совета. Но тетя Геня медлила. Ей вдруг вспомнилось, как она проводила бессонные ночи, посылая молитвы к Богу, чтобы он подарил ей хотя бы одного ребенка! А сейчас от нее хотят услышать совет убить ребенка в утробе. Нет, она этого не допустит!

— Верочка, доченька моя! Прежде всего успокойся. Я понимаю тебя и твое состояние. Но именно в таком состоянии трудно принять правильное решение. Да, конечно, это была ошибка Вальтера, что он не сказал тебе правду об отце. Но его тоже можно понять. Вероятно, ему было стыдно признаться в том, что его отец нацист — правая рука Гитлера. И кроме того, возможно, он боялся, что ты перестанешь ему доверять. Но я абсолютно уверена, что в конце концов он бы признался, просто он ждал случая. А теперь поговорим о главном, — о ребенке. Кто может знать, от каких предков мы получаем наши гены? Да, я согласна, Вальтер-младший безнадежный ребенок. Но ты уверена, что он унаследовал гены со стороны отца, от деда-нациста? Ведь могло случиться, что он унаследовал гены от деда со стороны матери.

Вера в недоумении посмотрела на свою тетку, и ей показалось, что та бредит.

— Тетя Геня, ты забыла, что мой отец Абраша Блюм был безобиднейшим человеком на земле?

— Да, дорогая, Абраша Блюм, да! А твой отец нет!

— Тетя Геничка, прости меня, что я ворвалась в твой дом без предупреждения. Я разбудила тебя, ты заговариваешься.

— Нет, детка, я не заговариваюсь. Твой отец был известный бандит в Одессе. Он держал в страхе весь город. Когда его банда под видом коммунистов «раскулачивала» деревни, его кличка была — Ёська-коммунист, а потом, когда ему надоели деревни, он со своим «отрядом» перекочевал в город. Тогда он стал прозываться Ёськой-Графом. И как раз в это время он положил глаз на твою маму. Да и что в этом удивительного: она была красавицей, точь-в-точь, как ты. Но самое ужасное было то, что Софа тоже влюбилась в него, и Бог знает, чем бы все кончилось, если бы его не убили в драке. Его родители, простые евреи-трудяги, умерли с горя, так и не увидев своей единственной внучки, — тебя. А Абраша любил твою маму с детства, и как только живот уже невозможно было скрывать, он предложил ей выйти за него замуж. Софа не любила Абрашу, но жила с ним из благодарности. Твой отец — Ёська-Граф — был очень талантлив. Он был замечательным кларнетистом и мог бы сделать блестящую карьеру, как музыкант. Но ему не давало покоя какое-то внутреннее буйство и часто он шел на преступления, не задумываясь, чем это может кончиться. Верочка, с тех пор как ты родилась, я просила Софу отдать мне тебя. Я боялась, что, оставаясь в Одессе, ты от кого-нибудь узнаешь правду о твоем отце. И я никогда не открыла бы тебе этой тайны, если бы не этот критический случай, из-за которого ты можешь наделать глупостей, а потом себе никогда их не простить. Я не хочу, чтобы ты совершила непоправимую ошибку, убив своего ребенка, обвиняя в то же время того, кто может быть в данном конкретном случае не виноват. Мы всего лишь маленькие люди, неспособные ни на что влиять. Нашими жизнями управляет Кто-то другой. И управляет не только в людской среде, но и в природе. Ты только обрати внимание, как рядом с розой обязательно вырастает чертополох.

— Мне плохо, — только и успела сказать Вера.


Copyright © 2000 Фаина Благодарова