Среди того немногого, что привезли с собой в Америку мои соотечественники, оказалась и бардовская песня, и это удивительно, но только на первый взгляд, потому что песня эта отражала состояние души, хотя и родилась в конце пятидесятых.

Но песни Визбора и теперь узнаваемы по отсвету в них его смеха. Он был изумительно, прирожденно артистичен, этот певец костров, и в его артистизме уже была нащупана своя долгая тема, своя музыка стиха, найденная сразу и точно. Тогда шутили: у Визбора даже гитара смеется. В его голосе искрилось ликование, у него улыбалось каждое слово, каждый звук; эта свободно играющая радость окрашивала у него любую песню, даже грустную.

Было время — недолгое, года полтора–два, в самом конце пятидесятых, — когда именно он, ярко выделившийся, как бы естественно выросший, выплывший из волн широко разлившейся тогда студенческой песни, единолично овладел вниманием и сердцами слушателей. Это было до Окуджавы, до Высоцкого, до Анчарова, до Кима и Коваля, до Новеллы Матвеевой, пожалуй, даже до Городницкого и Ады Якушевой.

А кто был первым бардом, поющим поэтом нашего времени? Кто первый взял гитару и, подойдя к микрофону, стал не читать стихи, а петь их? Эта традиция окрасила русскую поэзию в цвета покоряющей стиховой музыки, прямой исповеди, достоверной точности. Так кто же был первым? Многие считают: Окуджава. Еще чаще говорят: Высоцкий. И у людей есть основания думать так. Но рядом с пронзительной элегичностью Окуджавы, рядом с гневным, яростным напором Высоцкого не потерялась искрящаяся улыбка Юрия Визбора.

Его не стало 15 лет назад, в сентябре 1984 года. Справедливости ради нужно сказать, что именно он был первым. «Юрий Визбор — личность в искусстве яркая, многогранная, — так писал о нем Булат Окуджава. — Я уже не говорю о его первоклассных запоминающихся ролях в нашем кинематографе, о его документальных фильмах для телевидения, этих коротких рассказах о трудовых буднях — всегда маленьких открытиях человеческих характеров, о его прозе… Все это всегда было визборовским, органичным. Но главное все–таки, с чем он вошел в наше искусство, — авторская песня, движение, одним из зачинателей которого он по праву является».

Магнитофонные ленты, мотавшиеся «из дома в дом», и живые голоса, подхватывавшие песню от «костра к костру», несли тогда интонацию Визбора, желтоволосого, веселого, круглолицего парня в ковбойке, который не то пел, не то «шептал», не то рассказывал с обезоруживающей простотой:

Чистый ручеек его песен однако оказался вскоре затоплен тем половодьем поющейся поэзии, которого он оказался вестником. Десятки голосов, родственных и неродственных голосу Визбора, им же рожденных или родившихся ему в противовес, были лавиной, из которой сам он выбирался потом всю свою недолгую жизнь. Песни писались по конкретным случаям, обычно на известные мелодии, и никаких попыток сочинить музыку в то время не было. Этим путем поначалу пошел и Визбор. Свою первую песню он написал в 1952 году. Называлась песня «Мадагаскар», а музыка была взята из спектакля кукольного театра С.Образцова «Под шорох твоих ресниц».

Походная туристская тематика, горы стали определяющими темами песенного сочинительства Визбора до конца 50–х годов. Он успел многое. Кроме большого количества песен, он написал несколько сценариев, издал книжку рассказов, сыграл несколько ролей в кино. Природа, щедро одарившая этого человека, пожалуй, будто сыграла с ним шутку: он как–то разбросался. Может быть, от этого рвавшегося, вечно менявшегося напряжения он и сгорел так быстро — в пятьдесят лет. В своих песнях Визбор был поэтом товарищества, поэтом человеческого контакта. Вспомните потаенное одиночество маленького солдата из песни Окуджавы. Вспомните крутую мятежность песен Высоцкого, герой которого полагается только на свою силу. А герой Визбора всегда в связке; Визбор — это тепло дружеских рук, улыбка солидарности, радость встречи. Я не уверен, что эти качества ценит современная иммигрантская интеллигенция. Но постаревшие студенты пятидесятых годов — работающая интеллигенция — приняли и подхватили его песни. Он был певцом мужской доблести. Его героем был человек с рюкзаком и ледорубом, человек на крутом склоне, на кренящейся палубе, за рулем мчащейся машины, за штурвалом взмывающего самолета. Его символы: тропа, уходящая сквозь туман или по круче взбирающаяся к солнцу. Его язык — скупые жесты, немногословность, как бы прячущая свою силу. Никакой риторики и дидактики (вспомним — он закончил Московский городской педагогический институт!), все почти по–домашнему обыкновенно: качнувшийся вагон, намокшая палатка…

Романтическая мечта выношена не в джеклондоновском книжном воображении, а в сознании реального послевоенного москвича, студента из тех детей войны, что выжили в страшные годы, выросли на «горбатых улицах», а потом, выучившись, пошли осваивать эту землю, романтической песней компенсируя в своей душе недобор свинца. Песни его ныне почти не поют, а представить его самого в сегодняшней, насквозь прагматической обстановке, а тем более, поющего вместе с «новыми русскими», — невозможно: он поэт поколения, так и не убившего в себе юношеской мечтательности. Во время своей последней, как оказалось, поездки в Цей, он катался на горных лыжах, уже слегка недомогая. Здесь родилась его последняя песня:

Последняя строчка не устраивала его друга, и Визбор пообещал ему, летчику — космонавту СССР, дважды Герою Советского Союза Валерию Рюмину — подумать… Кстати, как вы думаете, современна ли романтическая профессия космонавта? Или так: романтична ли современная профессия космонавта? Во всяком случае, российские космонавты поют песни Визбора и сегодня — с его нехитрыми мелодиями, с его задушевностью, с его улыбающимся компанейским обликом; Визбора — романтика поколения, его первого барда, его менестреля, его шансонье, его поющего поэта.

«Я родился в Москве 20 июня 1934 года, — пишет в своей автобиографии Юрий Визбор. — Моя двадцатилетняя к тому времени матушка Мария Шевченко была привезена в Москву из Краснодара молодым, вспыльчивым и ревнивым командиром, бывшим моряком, устремившимся в 1917 году из благообразной Литвы в Россию, Юзефом Визборасом. (В России непонятное для пролетариата «ас» было отброшено, и отец мой стал просто Визбором.) Отец был неплохим художником — писал маслом в консервативном реалистическом стиле. Учил он рисовать и меня… Я помню, как арестовывали отца, помню и мамин крик. В 1958 году мой отец Визбор Иосиф Иванович был посмертно реабилитирован… Отчим — рабфаковец, министерский служащий — бил меня своей плотницкой рукой, ломал об меня лыжи. В доме мне жизни не было, и я фактически только ночевал в своей квартире. В те послевоенные годы мне в руки впервые попалась гитара, и нашлись дворовые учителя. Гитара общепринято считалась тогда символом мещанства; один из «великих» писал: «Гитара — инструмент парикмахеров», оскорбив сразу и замечательный инструмент и ни в чем не повинных тружеников расчески. В четырнадцать лет под влиянием «большой принципиальной любви» в пионерском лагере, где я работал помощником вожатого, я написал первое стихотворение, которое начиналось следующим четверостишьем:

Тетрадка с тайными виршами была обнаружена матушкой при генеральной уборке, состоялось расследование насчет «прежних дней». На следующий день я обнаружил на своем столе «случайно» забытую матушкой брошюру «Что нужно знать о сифилисе». Матушка была прежде всего врачом. Дома мне по–прежнему никакой жизни не было, и я мечтал только о том, что окончу школу и уеду из Москвы в училище. Я даже знал в какое — авиационное в городе Борисоглебске… Был 1951 год. Я неожиданно удачно поступил в педагогический. Потом были институт, походы, армия на севере, возвращение, дети, работа, поездки, горы, море и вообще — жизнь. Я рыбачил, стоял с перфоратором смену, менял штуцера на нефтедобыче, подучивался навигаторскому делу, водил самолет, участвовал во взрывных работах, снимал на зимовках показания с приборов, был киноактером, фотографии выставлял в Доме журналиста, прыгал с парашютом, стоял на границе в наряде, служил радистом и заработал первый класс, ремонтировал моторы, водил яхту, выступал с концертами, чинил радиоаппаратуру, тренировал горнолыжников, был учителем в школе, работал на лесоповале, водил в горах и на севере альпинистские и туристские группы, строил дома, занимался подводным плаванием. Я еще журналист. Все это я делал во имя своей основной и единственной профессии. Во имя и для нее. И еще я сочинял песни, рассказы, пьесы, стихи».

В октябре 1962 года вышла в эфир радиостанция «Юность», инициатива создания которой принадлежала Визбору. Это был совершенно непохожий на советское радиовещание стиль работы и потому запомнился как вообще новый этап в духовной жизни страны.

Другое детище Визбора и его единомышленников на радио — первый в СССР журнал с гибкими грампластинками — «Кругозор». Уже в первом номере в апреле 1964 года появляется песня–репортаж Визбора «На плато Расвумчорр»:

С волнением создатели ожидали откликов, но уже первые из них показали — журнал понравился, и его не просто было купить. С 1 июля 1970 года Визбор стал работать в творческом объединении «Экран» Центрального телевидения. На другой же день ему предложили спасти уже пять раз не принятый цензурой фильм «Якутские встречи», и он победил. Впоследствии он снял 40 документальных фильмов, и среди них удостоенные высоких наград на международных фестивалях. В этих фильмах Визбор был либо сценаристом, либо режиссером, либо автором текста, а порой и всем вместе. По сценариям Визбора снято несколько художественных фильмов («Год дракона», «Капитан Фракасс»), в театрах шли его пьесы («В списках не значился», «Автоград ХХI»). Хорошо известен Визбор и как киноактер. Сниматься он начал в 1965 году — в фильме Марлена Хуциева «Июльский дождь», в котором играл почти что самого себя и пел две песни — Б.Окуджавы и свою. Потом были «Возмездие», «Красная палатка», «Рудольфио» — всего 17 фильмов, где, за одним исключением, он играл своего современника. А исключением была роль Бормана в телесериале «Семнадцать мгновений весны». В 1966 году Визбор выпустил сборник рассказов, а в 1968 году — повесть «На срок службы не влияет». И все же через более чем тридцатилетнее творчество Юрия Визбора тянется поэтический горный хребет, состоящий из его песен и имеющий свои вершины, перевалы, долины, реки… Герои песен Визбора — не громовержцы, не глашатаи, не трибуны, не обличители и не прокуроры. Они защищают, утешают, ободряют, вселяют надежду. Идея добра — основная идея его творчества.

В 1984 году готовился вечер к пятидесятилетию Визбора. В декабре этого года он и состоялся, только уже не торжественный, а траурный — вечер памяти поэта, скончавшегося от онкологической болезни. В гигантском зале люди словно замерзли от слез, которые как будто не решались пролить, потому что со сцены неслись его ликующие искрящиеся песни. По жизни он гулял со своей гитарой счастливо и ярко; песни его летали и над ледниками Кавказа, и над песками Средней Азии, и над плато Расвумчорр, и над загадочной страной, которую он называл Хала–Бала. В нем было что–то от бродяги, от счастливого гуляки — в Визборе–репортере, Визборе–журналисте, Визборе–заводиле, но все это запойное кружение, вся эта «хала–бала» вдруг прерывалась в его стихе внезапной тревогой: «И лишь меня все ждут в порту, где замолчат турбины ТУ…».

И вот все было кончено. Турбины замолчали. Таким он и остался в истории современной лирики — «рыжий Визбор», «шептун» со смеющейся гитарой, веселый, живой, прячущий грусть под скупой мужской повадкой.

 Версия для печати