No. 10 (028)

October, 2000

Текущий номер Архив журнала О журнале ПодпискаПишите нам

В НОМЕРЕ:
А.Плакс:
Арабы уважают только силу! (интервью)
М.Головин
Западные СМИ приступили к сдаче Израиля?
Если его бьют, то это должно быть палестинец
Х.Сегал
Интервью с вдовой убитого Гилеля Либермана Яэль Либерман
Война с арабами уже началась?
Волна антисемитизма катится по миру
М.Рыбальский
Загадки и тайны психики Сталина
А.Левин
Реб Шломэле
Э.Шифрин
Наш добрый гений Шломо Карлебах
А.Топоровская:
Мы в пустыне, но у нас нет Моисея (интервью)
...И хочу ото всего этого отвязаться...

СТОИТ ПРОЧИТАТЬ:
Й.Новосельский
Души рассказывают (№№ 11, 12, 13, 14, 15)
И.Молко
Свечи во тьме (№16)
Б.Калюжный
Тайна зарождения жизни на Земле (№№ 16, 17, 18)
ЛИДЕРЫ ПОКОЛЕНИЯ

Александр ЛЕВИН

Реб Шломэле

Шломо Карлебахом
Шломо Карлебах во время праздника Суккот.

— Почему вы танцуете на сцене?
– Когда я пою, душа так рвётся вверх, что мне стоит больших усилий её удержать.
Рабби Шломо Карлебах.

Поездка в Хеврон на фестиваль памяти Шломо Карлебаха навсегда осталась в моей памяти благодаря разительному контрасту. С одной стороны густая, чёрная, как дёготь, ночь пытающаяся затопить сторожевые посты на дорогах, арабы, обогнавшие наш автобус на легковой машине с руганью, прозвучавшей как автоматная очередь, дома Хеврона похожие скорей на руины, враждебно смотревшие со всех сторон. А с другой стороны небольшая площадка у входа в пещеру Махпела, освещённая прожекторами, улыбки солдат — совсем юнцов, — молодые семьи с детьми, чуть ли ни грудными, йешиботники, поднявшиеся в танец с первыми песнями, и наконец сами песни Шломо Карлебаха, точнее неповторимый дух радости и любви, который они несут. Как этот контраст тьмы и всепроникающей любви напомнил мне всю нашу еврейскую жизнь, всю нашу историю! Кто–то сказал, что еврейская радость — это танец на раскаленных углях. Мы ликуем, поём Б–гу молитвы говорим о любви к людям, всеобщей справедливости и братстве, а за углом кто–то точит ножи. Но даже зная, что это так, но оплакивая убитых и с незаживающими ранами на сердце, мы возвращаемся к ликующим молитвам и песням о всемирной любви. Потому что без этих песен и молитв не может существовать еврейская душа. Потому–то сюда, в Хеврон, к могилам праотцов, в Хеврон, где было пролито столько еврейской крови, когда–то приезжал Шломо Карлебах с концертами, а теперь приезжаем мы с его песнями, и веселимся, и танцуем, и поем его песни, перекрывая гнусавый зов муэдзина, пока не наступит рассвет, пока свет не прогонит тьму.

«Одни люди спят до самого утра, — говорил Шломо Карлебах, — а другие… приносят утро!»

Кем же был этот человек, чьи песни мы поём чтобы разогнать тьму, будь то в России, Польше или Хевроне? Только сейчас, собирая в единую картину записи песен рабби Карлебаха, его истории и уроки, воспоминания о нём, начинаешь осознавать грандиозность этой личности.

«Танцующий Рабби», «Поющий Рабби», «Хиппи Рабби», мудрец Торы, хасид, цадик, мистик, учитель тысяч баалей тшува — евреев, которым он помог вернуться в иудаизм, — представитель евреев на международных конференциях, автор более тысячи песен, распеваемых всем миром, неповторимый исполнитель этих песен, борец за права евреев в Советского Союза, эмиссар Любавического Ребби, организатор свадеб и бар мицв, и наконец просто близкий друг тысяч и тысяч людей по всему миру. В каком бы качестве ни выступал Шломо, он неизменно, всеми доступными ему средствами, нёс весть великой любви к людям, любви, которая высвечивала Б–жественную суть каждого человека.

Его концерты объединяли под одной крышей евреев и неевреев, хасидов и хиппи, религиозных и атеистов. Известный рабби Элиягу Ки–Тов любил сидеть на концертах рядом со Шломо. «Как вы можете ходить в такие сомнительные места?» — как–то спросил с удивлением его зять. «Если бы я только был уверен, что в Мире Грядущем у меня будет место возле Шломо, — ответил Элиягу Ки–Tов, — то не было бы для меня большей привилегии!»

«Его любовь к людям была чем–то от Мира Грядущего, чем–то таким, на что мы ещё неспособны», — вспоминала Элеонора Шифрин.

Таким был Шломо Карлебах, Реб Шломэле, как звали его друзья.

Шломо Карлебах родился в Берлине 14–го января 1925 года, в семье, принадлежащей, пожалуй, к одной из наиболее знаменитых раввинских династий в Германии. Восемнадцать документально зафиксированных поколений этой семьи уходят корнями ко временам царя Давида.

Шломо был назван в честь своего деда Рабби Др. Соломона Карлебаха, широко известного как среди евреев так и среди не евреев, и признанного одним из духовных лидеров Германии конца IХ века. Томас Манн, живший в Любеке, где Соломон Карлебах был главным раввином, писал: «У меня сохранилось впечатление, что длиннобородый, в шляпе, Др. Карлебах далеко превосходил своих коллег другой веры в знаниях и религиозном проникновении». (Имя С.Карлебаха появилось позже на станицах известного романа Томаса Манна «Доктор Фаустус»).

Мать Шломо, Пола Коган, тоже происходила из знатной раввинской семьи. Её отец Ашер Михаэль Коган был главным раввином Базеля (Швейцария), основателем международной еврейской организации Агудат Исраэль.

Известие, что Пола беременна двойней, было встречено родственниками с большим волнением.

В начале ХХ века это явление было мало изучено и роды часто представляли большую опасность, как для детей, так и для матери. Доктор, принимавший роды, сказал, что не знает, смогут ли оба младенца появиться на свет живыми. Оставшись в одиночестве на несколько минут, Пола стала читать молитвы, а потом дала клятву: «Рибоно шель олам (Господин Вселенной), если оба моих ребёнка благополучно родятся на этот свет, их жизни будут посвящены изучению Торы и добрым делам».

Так появились на свет в добром здравии Шломо и Эли Хаим Карлебах. Старшая сестра Шуламит вспоминает, что Шломо начал ходить в семь месяцев и был ребёнком необычайно живым, любознательным, с бьющей ключом энергией. Однажды, в возрасте четырёх лет, Шломо, отправившийся как обычно со своим отцом в синагогу, пропал. Жители всего района поднялись на его поиски. После нескольких часов безуспешных поисков его нашли в ковчеге синагоги, где он горячо обнимал и целовал свитки Торы.

Обучались оба мальчика дома куда были приглашены лучшие учителя и репетиторы.

В возрасте четырёх лет Шломо изучал Тору с комментариями Раши, а в пять лет начал изучать Талмуд. В 1938 году вся семья отправилась в город Телц, где глава знаменитой Поновежской ешивы устраивал бар мицву своему сыну. Хотя семья планировала короткое путешествие, обстоятельства не давали им выехать из Телца. Сначала упал отец и сломал ногу, потом заболела гепатитом Шуламит. Когда заболел Эли Хаим, сначала воспалением среднего уха, а потом гепатитом, отец сказал жене, что здесь что–то не так, видно это рука Б–га. Тут Пола вспомнила, что уже после рождения мальчиков она дала обет, что они будут учиться в Поновежской Ешиве. Только когда группа раввинов в соответствии с законом аннулировала обет, болезни в семье прекратились и можно было вернуться домой. Шломо, однако, единственного нетронутого болезнями, решено было оставить в Поновежской Йешиве. Учёба в Ешиве была поворотной точкой в его жизни, хотя продолжалась всего год.

В 1939 году семья была вынуждена покинуть Германию.

Перебравшись в Америку, Карлебахи поселились в Манхэттене, где отец основал общину «Кеилат Яаков», ставшую известной впоследствии как «Карлебах Шул». Шломо и Эли Хаим учились в ешиве известного мудреца Торы Рабби Шломо Хаймана. В середине 40–х годов примерно в 15–летнем возрасте Шломо стал интересоваться эзотерическими учениями Хасидизма и посещать соседнюю хасидскую синагогу «Бабовер Шул».

В 1949 году Шломо Карлебах и его друг Залман Шехтер–Шаломи были приглашены на встречу с Любавическим Ребе ( Речь идёт о предпоследнем Любавическом Ребе Йосефе Йицхаке Шнеерсоне. В 1936 году, когда Ребе приехал в Вену на лечение, Шломо и его брат Ели Хаим впервые предстали перед ним для благословения. Ребе благословил братьев, пожелал им расти в хасидских традициях, одевать на ночь талит катан, и служить Г–споду в радости — Прим. авт.). «Пришло время вам обоим начать посещения университетов», сказал Ребе без особых предисловий и друзьям было поручено организовать празднование Хануки для евреев Брандеского Университета.

Задание было выполнено наилучшим образом, празднование прошло настолько весело, настолько блестяще, что президент университета поклялся больше такого не допустить.

Так, с благословения Ребе, и первоначально в качестве эмиссара Ребе, начал Шломо Карлебах поездки по всему миру с концертами, беседами, организацией праздников, свадеб, бар мицв и. т.д. И где бы он ни выступал, один с гитарой или в сопровождении ансамбля, его концерты всегда были явлением, событием которое запоминалось на всю жизнь. Концерты, часто на открытом воздухе, длились за полночь или всю ночь напролёт. Казалось, что небеса открываются над присутствующими и сам Вс–вышний наполняет сердца людей любовью и радостью. Йоланта Галазка–Фридман, польский астроном, посетившая один из концертов Шломо Карлебаха в Польше, сказала, что за один час концерта Шломо сказал о любви больше, чем она слышала в церкви за всю свою жизнь.

Популярность Шломо Карлебаха росла во всём еврейском мире, приглашения шли отовсюду.

Говорят, что каждую страну, где есть евреи, Шломо посетил хотя бы однажды.

В 1959 году вышел первый альбом Шломо Карлебаха «Песни моей души» и стал сенсацией в музыкальном мире. Используя традиционные слова песен, тексты Танаха или молитв, Шломо создал свой особый стиль, сочетающий черты и традиционно еврейской, и европейской, и американской музыки. Рождалась музыка спонтанно, часто прямо во время молитвы Шломо вдруг начинал многократно нараспев повторять какую–то фразу. Велвел Пастернак, один из авторитетов современной еврейской музыки писал: «Музыка Шломо Карлебаха, известная каждому руководителю еврейского ансамбля, исполняемая в ортодоксальных синагогах, консервативных общинах, реформационных летних лагерях, хасидских синагогах, стала краеугольным камнем всей еврейской американской музыки». После первого альбома стали выходить в свет многие другие. За свою жизнь Шломо Карлебах написал около тысячи песен, вышло в свет более сотни дисков и кассет с его песнями в различных обработках, с записями его концертов. Интересно отметить, что «поющий Рабби» не имел музыкального образования. Не зная нотной грамоты, он носил с собой маленький магнитофон, чтобы записывать мелодии, которые приходили ему в голову.

Лидеры организации «Студенты в борьбе за советское еврейство» (Student Struggle for Soviet Jewry) обратились к Шломо Карлебаху в 1965 году с просьбой написать для них песню. Так появилась на свет ставшая классикой песня «Ам Исраэль хай» (Народ Израиля жив). Эта песня стала гимном не только для евреев Советского Союза, но и для всех притесняемых евреев на земле, она исполнялась на детских концертах, праздниках, на демонстрациях 60–х, 70–х и 80–х годов. (В конце 80–х годов в Минске Юрий Дорн разучивал с детьми воскресной еврейской школы песни «Ам Исраэль хай» и «Микими». Я тоже вслед за ним стал обучать детей этим песням в полной уверенности что обе они — народные — Прим. авт.)

Впервые Шломо Карлебах приехал в Россию в 1970 году, когда сделать это ортодоксальному еврею, а тем более раввину, было теоретически невозможно. В условиях физического и духовного холода тогдашней России он организовал празднование Симхат Тора в хоральной московской синагоге на улице Архипова (на «горке», как именовали это место московские диссиденты). Слух о его приезде облетел все еврейские дома. Тысячи людей, преодолев страх, может кто–то впервые в жизни пришли в синагогу на праздник. У кого не было шапок прикрывали головы носовыми платками или газетами в знак уважения к еврейской традиции. Пение продолжалось до утра, а с первыми лучами солнца запели вместе со Шломо «Ам Исраэль хай», «Исраэль, Исраэль», «Бэтах башэм». На какое–то время синагога ожила, наполнилась тем, что Шломо называл «идишкайт».

После окончания праздника, Шломо, как ни старались вечно трясущиеся официальные руководители синагоги закончить встречу, продолжал общаться с людьми. Когда кончились специально привезённые подарки, Шломо подарил свой тфиллин, талит и даже кипу, а потом, стараясь каждому оставить что–то на память, достал свой дорожный сиддур и вырывая страницу за страницей, протягивал их людям:

— Возьми эту страницу из утренней службы.

— Если ты, не дай Б–г, когда–нибудь забудешь, что ты еврей, пусть слова «Как прекрасны шатры твои, Яаков, жилища твой, Исраэль» немедленно напомнят тебе об этом.

— Вот параграф из молитвы «Шма». Если ты захочешь узнать, кто является Б–гом твоих отцов, в этой молитве — ответ. «Слушай Исраэль, Г–сподь Б–г наш, Г–сподь один.

— Сохрани этот фрагмент из «Шмонэ Эсрэ». Если ты хочешь знать, где твоя истинная Родина, здесь указано её местонахождение ...» И вернись, Г–споди, в милости Своей в Йерушалаим, город Твой...»

—...

В 1988–89 годах, в самом начале горбачевской перестройки, Шломо Карлебах предпринял беспрецедентный тур по городам России и Польши, проведя 21 концерт в самых знаменитых музыкальных залах Москвы, Ленинграда, Киева и Вильнюса. Когда он выходил из самолёта в Москве, кто–то из корреспондентов спросил: «Зачем вы приехали в это забытое Б–гом место?» «Милый друг, — ответил с сияющей улыбкой Шломо, — если существует сила разрушить, то существует сила и восстановить разрушенное».

Аналогичный вопрос был задан и о Польше: «Зачем вы едете в Польшу, разве вы не знаете, что Польша — это Mекка антисемитизма?!» «Хорошо, — ответил Шломо, — Польша это Mекка антисемитизма.. мазаль тов! Но что вы собираетесь делать по этому поводу?»

«Многие наши русские братья никогда не улыбались, только немногие знают что такое настоящая радость. Наша миссия в том, что бы они стали улыбаться, принести им радость», — говорил Шломо своим друзьям перед поездкой в Россию. Каждый свой концерт Шломо Карлебах начинал словами: «Милые друзья! Я пришёл сказать вам какие вы все красивые!»

Аид, Идэле, Идиш коп, Идишкайт — пожалуй любимые слова Шломо Карлебаха, которые он всегда употреблял не переводя на английский. Эту любовь к еврейству, йидишкайт, он пытался привить всем с кем встречался, кому пел, кого учил. С благословения Любавического Ребе Шломо Карлебах много усилий посвятил возвращению евреев в иудаизм. В конце 50–х годов он работал в одной из дневных школ Сент Луиса. Рассказывают, как Шломо просил родителей своих учеников соблюдать субботу хотя бы три часа каждую неделю. Через месяц они встречались и делились своими впечатлениями о том, какими умиротворёнными и духовно наполненными оказались эти часы. Шломо предлагал им увеличить это время до четырёх часов, потом предлагал сделать что–то ещё: и так постепенно приводил людей к соблюдению субботы.

В 1967 году Шломо организовал «Дом любви и молитвы» ставший магнитом для многих молодых евреев, унесённых волной хиппи не только от иудаизма, но и от собственных семей. Эти молодые люди, к которым не могли найти подход ни раввины, ни родители, длинноволосые и оборванные, они ходили табором за Шломо, сопровождали его во всех поездках. Со временем их жизнь радикально менялась, многие возвращались к еврейскому образу жизни. Общение со Шломо, совместное пение, Шабат со Шломо, просто присутствие в его обществе ни для кого не проходило бесследно. В 1977 Шломо с общиной «своих хасидов» перехал в Израиль, сначала в Иерусалим, потом общине было дано разрешение занять пустующие дома посёлка Мошав Модиин возле Тель–Авива, где она обосновалась и существует до сегодняшнего дня (название посёлка было заменено на Мэор Модиин в честь Рабби Меира, большого друга Шломо и всей его общины).

Не забывал Шломо и о миссии евреев нести свет народам всей земли. Не раз его посылали как еврейского представителя на различные международные конференции. В 1984 году он участвовал в исторической конференции «Восток встречает Запад» в Бомбее, где присутствовали Мать Тереза, Свами Муктананда, и другие духовные лидеры Востока и Запада.

Среди последователей Шломо были люди различных вер. Кроме евреев были католики, протестанты, суфисты, буддисты. Рабби Моше Шур, исполнитель народных песен, часто выступавший в совместных с Карлебахом концертах, был особенно заинтригован буддистской сектой, повсюду следовавшей за Шломо в качестве его телохранителей. Он стал расспрашивать руководителя этой секты и узнал поразительные вещи. Этот буддист оказался в Европе во время войны и попал в немецкий концлагерь, как инакомыслящий. Там он повстречал величайших xасидских раввинов (из которых мало кто пережил Катастрофу) и впервые оценил мудрость еврейских Мастеров. Больше всего его поражало в беседах с ними, что хасиды настаивали на святости всего мира, несмотря на происходящее вокруг. В лице Шломо он видел одного из подобных Мастеров и считал своем долгом защищать его жизнь.

Свои выступления Реб Шломэле обычно сопровождал различными историями, притчами, которые он рассказывал нараспев, перебирая струны гитары. Это могли быть традиционные хасидские истории Бааль Шем Товa, или Рабби Нахманa из Бреслова, поучительные рассказы из жизни его родителей или учителей, героические и трагические истории времён Катастрофы, услышанные им от людей, переживших ужасы концлагерей и гетто. Могли быть и рассказы о современном Израиле, о героях Шестидневной войны или Войны Судного дня. И пока «танцующий Рабби» ездил по всему миру и наполнял любовью сердца тысяч людей своими рассказами и песнями, сама его жизнь становилась песней и легендой.

Говорят, что 20–го Октября 1994 года Шломо Карлебах летел в Канаду когда кто–то из пассажиров узнал его и попросил спеть. Шломо взял гитару и начал петь старую хасидскую песню «Хасдей Ашем ки ло тамну..» (Бесконечна милость Б–жья:) И вдруг… пауза, пауза, после которой не последовало продолжение. То ли сердце не выдержало перегрузок, то ли душа улетела так высоко, что не смогла вернуться в тело. Подоспевшие на помощь люди ничего не смогли сделать.

Так закончило свою жизнь тело Шломо Карлебаха, но душа его с нами и слава его только начинается. То здесь, то там появляются новые книги о нём, кто–то вспоминает свои встречи с ним, его рассказы. Появляются новые записи его выступлений, как будто Реб Шломэле продолжает своё турне по городам Израиля, Америки и Канады, продолжает устраивать свадьбы и бар мицвы, дарить людям любовь и радость. Продолжает разгонять тьму.

«Одни люди спят до утра — говорил Реб Шломэле, — другие приносят утро!»

Из огромного количества историй, рассказанных Шломо Карлебахом на его бесчисленных концертах, ниже приведены, по причине ограниченности места, только три.

ШЛОМО КАРЛЕБАХ РАССКАЗЫВАЕТ

Я хочу поделиться с вами тремя историями о трёх святых воинах Израиля.

В 1965–66 один милый идэле из Тель–Авива пришёл ко мне и попросил поговорить с его сыном, офицером танковых войск. «Не знаю, что делать — сетовал он, — мой сын ненавидит, просто ненавидит иудаизм, идишкайт. Недавно у него появилось новое сумасшествие. В моём доме, в гостиной, висит портрет моего отца с большой бородой и в штраймл (праздничный хасидский головной убор). Так вот, мой сын заявил, что не появиться в моём доме пока я не уберу со стены этот портрет. Его «тошнит от мысли что он — внук подобного идиота». Что мне делать?»

Молодой офицер, когда я разыскал его в армии оказался очень милым, славным человеком. Был у него, однако, какой–то комплекс против религии. Что я мог сделать?!

И вот в 1967, после шестидневной войны, однажды открывается моя дверь и появляется на пороге аид из Тель–Авива со своем сыном, офицером. Но сын его теперь носит небольшую бороду, цицит и выглядит как совершенно другой человек.

— Что случилось с тобой? — спросил я, и вот что он рассказал:

«Как вам уже известно, я танкист. Во время шестидневной войны, однажды, я вёл танк когда заметил египетский танк, увязавшийся за мной. Я не мог в одиночку сражаться с ним и направился в сторону, где находилось моё подразделение. Естественно, что кратчайшее расстояние — это то по прямой, и я ехал так быстро как только мог. И вдруг я вижу еврея в талите, с тфиллином, который стоит прямо среди дороги и молится. Конечно, вы знаете, что я думаю о религиозных евреях — они сумасшедшие. Но быть настолько сумасшедшим?! Среди войны стоять в центре пустыни и молиться?! Конечно, я должен был ехать прямо на него, но как задавить еврея? Я стал его объезжать, египетский же танк поехал прямо на молящегося еврея и…. взорвался на мине.….

После окончания войны, придя в дом своего отца, я вдруг взглянул на портрет, висевший на стене… и узнал еврея, молящегося в пустыне — это был он, это был мой дедушка. Мой святой дедушка спустился с небес, чтобы защитить меня. Какая честь иметь такого дедушку!»

После войны в Ливане профессор английской литературы пришёл к одному из гигантов в Израиле, к одному из святых раввинов. Этот профессор имел много публикаций в газетах и журналах. Он писал: «худшее, что может случиться с еврейским ребёнком — это религиозное образование, оно калечит его навсегда. Как было бы хорошо избавиться от еврейского образования». И вот он входит к великому раввину и говорит: «Рабби, я решил посвятить свою жизнь еврейскому образованию». Великий раввин посмотрел на него с недоверием: «Это действительно так, или ты пришёл пошутить надо мной?» «Разреши мне рассказать мою историю, — продолжал профессор, — я был на Ливанских горах во время войны и был тяжело ранен. Лежал, истекая кровью, и понимал, что если меня не найдут израильские солдаты, в течение двух часов, я буду мёртв. И вот я лежу, истекая кровью, один в горах, и жизни осталось два часа. Что мне делать, о чём думать? О! Я преподаю английскую литературу, буду думать о Гамлете… нет, не работает, о Короле Лире… тоже не годиться. Неожиданно слёзы побежали по моим щекам — я вспомнил моего зейдэ (дедушку), держащего меня за руку, когда мы шли с ним в синагогу. Я вспомнил счастливейшие часы моей жизни, сидящего на плечах отца, танцующего на Симхат Тора. Я вспомнил мою маму, зажигающую субботние свечи. Как это было свято, как красиво!

И вдруг я подумал, что если мой внук, не дай Б–г, когда–нибудь будет ранен и ему останется жить два часа, то ему не о чём будет подумать. Потому что я не дал ему ничего… И тогда мне открылось: разве это нужно только в последние часы жизни?! Разве каждую секунду жизни нам не нужны воспоминания о чём–то святом?! О чём–то, за что мы могли бы держаться?! И тогда я поклялся: «Г–сподин Вселенной, если Ты услышишь мою молитву, если Ты сохранишь мою жизнь, я посвящу её еврейскому образованию». Я очнулся в больнице, и вот я здесь…

И ещё одна история, друзья, это гевалт история, одна из величайших в моей жизни. Это было после войны Йом Киппур. Тысячи солдат и офицеров были на концерте, и Дух был так высок, так высок! Мы открыли свои сердца и молились все вместе об избавлении Израиля. После концерта, когда люди стали расходиться, один офицер подошёл ко мне.

«Я должен рассказать мою историю, — начал он, — я из левого киббуца, я не верю в Б–га. Я сказал моим детям, что религиозные люди — обманщики и живут в мире лжи. Я сказал, что мы, евреи, такие же как все остальные, а земля Израиля такая же святая, как Токио или Москва. Когда война началась, я оказался рядом и подружился с офицером из религиозного киббуца. Каждое утро он поднимался и вопил во весь голос: «Шма Исраэль, Ашем Элокейну, Ашем эхад. Б–г един». Я говорил ему: «Дорогой друг, это просто действует мне на нервы. Ты же знаешь, что я думаю обо всём этом! Терпеть не могу — весь день ты орёшь «Б–г един». Я понимаю, что ты религиозный, я уважаю твои чувства, но пожалуйста… это всё действует мне на нервы». «Ты найдёшь свой путь», — отвечал он. И так продолжалось каждое утро, но однажды после боя я не услышал голоса моего друга. Я нашёл его лежащего на земле, смертельно раненного. И тут я почувствовал насколько он мне близок и дорог. Я упал на землю и взял его за руку. «Мой милый друг, дай мне умереть за тебя! Что я могу для тебя сделать?» И он сказал: «Поклянись, что теперь ты будешь кричать «Ашем эхад — Б–г един» вместо меня». (Гевалт, офицер плакал). Я сказал своему другу: «Я клянусь тебе, я клянусь Б–гом Живым, что всю свою жизнь буду кричать «Ашем эхад — Б–г един», и скажу своим детям, чтоб они тоже кричали «Ашем эхад — Б–г един», столько, сколько будут жить». Странная вещь случилась со мной, я совершенно не верю в Б–га, но в тот момент Б–г открыл для меня все ворота Рая, и не то, что я верил в Б–га, я видел Б–га! Мне было совершенно ясно, что Б–г един».

Мои милые друзья, мои прекрасные дети, вы знаете, что мы все вместе должны делать, вместо всех солдат отдавших жизнь за святую землю, вместо всех евреев отдавших жизнь за Б–га, теперь мы должны кричать «Шма Исраэль, Ашем Элокэйну, Ашем эхад. Б–г един».