Judenfrei
(Юденфрай (нем.) — свободно от евреев. — Прим. авт.)

«Кто мог пережить, должен иметь силу помнить»
Т.Герцль

Мемориал жертвам Катастрофы в Каунасе.

Осенью 1939–го года к нам, в Каунас, прибыла большая группа беженцев из разных стран Европы. Среди них была семья из Берлина. Он — знаменитый хирург, его жена — литератор. Она была немкой, а её муж — еврей.

После прихода Гитлера к власти, профессор был вынужден покинуть Германию. Они переехали в Париж. Через несколько лет им пришлось уехать и из Франции. Так они оказались в Варшаве.

Когда гитлеровцы заняли Польшу, семья перебралась в Литву. Почти два года они жили в одном дворе с нами. Постепенно мы сблизились с профессором и его женой, фрау Мартой. Я помогал жене профессора делать покупки, ибо она не знала литовского языка, нередко заходил к ним, чтобы полистать интересные книги, иногда просто так. Мне нравились их рассказы о жизни в Берлине или Париже. Слушая радиопередачи из Германии, фрау Марта с особой тревогой говорила о своем племяннике Генрихе, сыне её сестры. Они с мужем приняли его на воспитание, когда тому было пять лет. Я точно не помню что случилось с его родителями, забыл. Малыш вырос, получил хорошее образование. Однако фрау Марта часто сетовала на то, что они избаловали Генриха. Видимо, поэтому он рос заносчивым эгоистом, за что ему часто перепадало от соучеников. Вероятно, чтобы доказать своё «Я», он первым в школе вступил в гитлерюгенд. Ко времени бегства Фрау Марты с мужем из Берлина, Генрих был полностью поглощен идеей исключительности германской нации. Ехать во Францию он отказался, мотивируя это тем, что ненавидит французов и мечтает поскорей вступить в ряды СС на благо родного фатерланда.

В июле 1941–го года началось переселение, уцелевших от погромов евреев, в гетто. Немецкая администрация Каунаса предложила фрау Марте расстаться с мужем, но та отказалась и очутилась вместе с ним в гетто. Несколько раз я встречал их уже в неволе. Было заметно, что они чувствуют вину за действия бывших соотечественников, в то же время выделялось их внимательное отношение к окружающим, интеллигентность профессора и его жены. Даже в тех трудных условиях фрау Марта не потеряла чувство юмора. Однажды она рассмешила меня своей особой манерой запоминать цифры: приглашая к себе в гости, она назвала улицу и номер дома: «Дом 39, нет лучше 40 минус один». Тогда в гетто редко кто приглашал к себе гостей — это выглядело более чем странным поступком. Но она приглашала, иногда даже угощала меня сэкономленным сухариком.

Через несколько недель после переселения в гетто фрау Марту повторно вызвали к коменданту. Там, к своему удивлению, она увидела племянника в форме СС. Ей опять было предложено уехать в Берлин, но с тем же условием — ее муж остаётся в гетто. К неудовольствию Генриха и гестаповцев, она повторила, что без мужа не выйдет из гетто. Племянник пригрозил ей, что скоро будет поздно, что закон о смешанных браках для всех немцев одинаков и что скоро он ничем не сможет ей помочь.

Однако на следующей неделе Генрих вызвал фрау Марту к воротам и сообщил, что появилась возможность покинуть гетто вместе с дядей, Но дядя сможет выйти на свободу только нелегально, а нужные документы, по которым дядя сможет уехать, уже заготовлены... Генрих также указал время и место, где профессора будут ждать. Там он сможет подойти к постовому, ему позволят пролезть через ограждение и встретят на другой стороне. Фрау Марте условия, предложенные племянником, показались обнадеживающими, она согласилась покинуть гетто. Перед тем, как оставить гетто, они разыскали нас, чтобы попрощаться, жалели, что не могут вызволить нас и что у них так мало осталось съестного. Мне показалось странным, почему профессор должен покинуть гетто не через ворота, но фрау Марта не согласилась со мною и сказала, что их мальчик отзывчивый, добрый и умница, он рассчитал все правильно, чтобы не повредить себе по службе.

В назначенное время они пошли к ограждению. Я последовал за ними. Приближаться к проволоке было запрещено — стреляли без предупреждения. Ничего не подозревая, профессор и его жена приблизились к заграждению. На той стороне я увидел человека в штатском, «партизана» («Партизанами» себя называли члены литовских националистических формирований, которые были созданы в Литве перед началом войны германскими спецслужбами — Прим. ред.) и Генриха. Я стоял недалеко за домом, и мне было слышно, как Генрих сказал тёте, чтобы она вернулась домой и что не надо больше беспокоиться, он уверен, что все будет в порядке, а её присутствие может только помешать переходу. Профессору было велено отойти и подождать пока немного стемнеет. Они подошли к тому месту, где стоял я. Фрау Марта решила спрятаться за угол дома, чтобы убедиться в благополучном исходе «операции».

Получив сигнал, профессор спокойно пошел к указанному месту, но преодолеть ограждение он не успел — прогремел выстрел. Откуда и кто стрелял я не заметил, мы увидели, что профессор повис на колючей проволоке, его голова была на свободе, а туловище осталось в гетто. Когда фрау Марта хотела приблизиться к убитому, «партизан» нацелил на нее карабин, но племянник его отстранил и крикнул: «Мутерхен (матушка), ты юденфрай и теперь можешь ехать в фатерланд». Он повернулся и спокойно ушел вместе со своим наставником. Я разглядел довольные физиономии этих убийц, запомнил оскал новоявленного эсесовца...

Что это было? Доказательство лояльности Генриха рейху, а может быть способ аттестации воспитанников гитлерюгенда и СС для дальнейшей «работы» в лагерях смерти? Видимо, этому подонку очень хотелось «отблагодарить» свою тёте и её мужа за заботу. Особенно дядю, который своим происхождением, мешал ему, представителю высшей расы, продвигаться по службе. Он и использовал один из способов «благодарности» принятый в СС. Как учили!

Я помог несчастной женщине добраться до дома «сорок минус один». Всю дорогу она шептала: «Генрих, юденфрай, боже мой, что это такое?» Из–за ночных облав я не мог остаться и убежал к себе. Через несколько дней узнал, что фрау Марта покончила с собой. Похоронили её около самой реки, на песчаном кладбище Каунасского гетто, через ряд, где несколько дней назад полицией был похоронен профессор. Его жену хоронили по еврейскому обычаю, завернутую в белую ткань, без гроба (гробов в гетто вообще не было). В этих похоронах участвовала только наша семья и полицейский из гетто. Мой отец быстро прочитал поминальную молитву, поставили колышек с номером и все.

Тогда я четко понял значение термина «юденфрай».

Через год там же был похоронен мой брат–близнец. Ему было тогда семнадцать.

Сейчас на месте того кладбища комбинат по производству синтетических тканей. Ни монументов, ни колышков там нет: Юденфрай!!!

Часто думаю, жив ли эсэсовский выкормыш — Генрих, или погиб где–то на фронте, хотя такие, обычно, на фронт не попадают. У эсэсовцев были более «важные дела» в гетто, в лагерях смерти. К этому будущих «героев» Третьего рейха старательно готовили еще тогда, когда они носили короткие штанишки гитлерюгенда. «Партизан», который мне исповедовался ( «Исповедь страдальца» напечатана в «Спектре» №5, 2001. — Прим. ред.), 40 лет думал о содеянном, а как он, Генрих? Вряд ли он покончил с собой. Может, здравствует в Германии, может стал важным политическим деятелем, отцом благородного немецкого семейства. Живет в свое удовольствие и рассказывает внукам о своих «подвигах», или хвастает перед бывшими камрадами по СС. Может готовится к передаче опыта новоявленным фюрерам, тем, которых сейчас предостаточно. Искать не надо, чернорубашечники со свастикой на рукаве свободно размахивают своими штандартами во многих городах бывших Советских Республик. Можно себе представить физиономии фашистских извергов, как они радуются, когда на экранах появляются их последователи в новорусском, белорусском, или в других вариантах — обманутые ими «герои» наподобие того подростка в маске...

Недавно президент Германии Иоханес Рау выступил в израильском Кнессете и попросил прощения от своего имени и от имени всех немцев за содеянное нацистами в годы Катастрофы. Может быть и правильно, что президент Германии первый просит прощение, а что думают по этому поводу нынешний глава Ватикана, президенты Литвы, Латвии, Эстонии и многих других стран (Из 220–230 тысяч евреев, которые жили в Литве до войны, в живых осталось 6–7 тысяч (всего 3%!!!). — Прим. ред.)?!

17–го июля 1941–го года было объявлено о том, что в Каунасе установлена гражданская власть, что статскомиссаром назначен бригаденфюрер CA Крамер, бывший бургомистр Дахау, референтом — гауптштурмфюрер СA Йордан, а советником по еврейским делам — бывший служащий Каунасского магистрата Микас Каминскас. Приступив к своим новым обязанностям, Крамер стал наводить «немецкий порядок». Первым делом он вызвал в гестапо представителей еврейского населения города. Там им сообщили, что руководство гестапо желает навести орднунг (порядок) в городе и прекратить всякие эксцессы против евреев. Делегатам также объявили, что целью гестапо является стабилизация положения населения. Для этого принято решение организовать гетто, куда будут обязаны переселиться все без исключения евреи. Основные причины создания гетто — необходимость обеспечения безопасности еврейского населения и нежелание литовцев жить рядом с евреями, ибо все евреи — коммунисты.

Высокое начальство обещало защитить от погромов. Хорошее начало и какая–то надежда...

Большинство евреев города и те, которым удалось проникнуть в город из районов, опасаясь погромов, стали переселяться на территорию предназначенную для гетто. Но к началу августа 1941–го года в городе еще осталось немало евреев, которые по разным причинам не спешили в гетто, или такие семьи, которым не досталось жильё, чтобы туда переселиться. За пределами гетто также находились те, кто искал прибежище у знакомых литовцев или поляков. Некоторые старались запастись на длительное время продуктами питания и переправить в гетто побольше вещей пока оно еще не было окончательно закрыто. Евреи, беженцы из Германии и из Клайпедского края, считали что они «особые» немецкие евреи и приказ о переселений их не может и не должен касаться.

Окончательный срок переселения был установлен 15–го августа, однако, на рассвете 7–го августа, «белоповязочники» начали собирать из домов и с улиц оставшихся в городе евреев и отправлять их в тюрьму. Арестованные думали, что их схватили, чтобы отправить на какую–то работу, но, когда среди задержанных оказались больные и старики, стало понятно, что это продолжение событий VII форта. В этот четверг в тюрьме оказались более 1200 мужчин. Часть из них, в том числе и «особых» евреев, удалось вызволить, но оставшиеся 1000 мужчин были расстреляны. Место расстрела до сих пор не известно. По приказу гестапо, или по собственной инициативе «белоповязочников», была проведена акция также не известно? В гетто акцию от 7–го августа назвали акцией «Знаменитого четверга».

Еще до того, как гетто было окончательно опоясано колючей проволокой, многие обитатели гетто оказались без достаточного количества пищи. Голод заставлял людей идти на риск. Некоторые уходили в окрестности города, чтобы поменять у крестьян какие–то вещи на картошку, хлеб или муку для своих голодающих детей или престарелых родителей. Гестаповцам эти «еврейские преступления» надоели. Начали восстанавливать «порядок». Устроили облаву на дорогах к гетто, захватили группу мужчин, усадили их в автобусы и отвезли на гору, недалеко от IX форта. Задержанных заставили выкопать ров, танцевать вокруг своей будущей могилы, петь советские песни. Там же их, 27 человек, и расстреляли. «Порядок» был восстановлен.

После экзекуции гестаповцы привезли туда несколько десятков евреев из гетто и заставили похоронить убитых. Людей вернули в гетто и приказали им рассказать всем увиденное. Был издан приказ о запрещений «походов» по приобретению продуктов у крестьян.

15–го августа Каунасское гетто было окончательно закрыто. Основные функции по охране гетто были возложены на немецкие полицейские подразделения. В их распоряжений находились те же литовские группы «партизан», которым потом присвоили звание «Особые полицейские спецподразделения». На них были возложены обязанности по наружной охране гетто и охране ворот без права входа в гетто. (Видите, евреи, Крамер любит порядок и своё обещание выполняет!) Внутреннее управление в гетто было поручено совету старейшин (Altestenrat des Judischen Ghetto–Gemeinde) во главе с доктором Эльхананом Элькисом.

Наша улица была включена в список улиц входящих в гетто. Через день после закрытия поступило распоряжение — ряд магистральных улиц вычеркнуты из начального списка. Нам и нашим соседям пришлось в течений часа перебраться в другой квартал гетто. Схватили что могли унести за один раз, немного одежды, по одеялу, подушке, бельё и все.

Однако мы тогда считали, что нашей семье повезло, нам удалось подселиться там, где жил средний брат отца с семьей. Многие семьи оказались без жилья. Такие сокращения территории гетто практиковались неоднократно. Последующие сокращения уже касались не столько улиц, сколько их жителей…

Люди еще не успокоились после акции «Знаменитого четверга», как нагрянула новая беда. Через Каминскаса, своего советника по еврейским делам, гестапо передало распоряжение о явке 18–го июля к воротам гетто 500 человек для отправки в город на «работу по приведению в порядок архивных материалов». Было указано, что для этой работы требуются только образованные люди: врачи, адвокаты, инженеры, учителя, а также студенты. Каминскас обещал, что все интеллигенты будут обеспечены трехкратным питанием во время работы и по окончанию работ сразу вернутся в гетто.

За день до этого к моему дяде Моисею пришел знакомый адвокат и предложил ему буханку хлеба, если он пойдет за него поработать. Дядя, у которого было четверо маленьких детей, согласился.

18–го августа к воротам пришла охрана из литовских «партизан» под руководством гестаповца, знаменитого палача Каунасского гетто, Раука. Они сразу окружили тех, кто явился на работу. По приказу Раука «партизаны» неожиданно вошли в гетто и стали хватать людей на близлежащих улицах. После чего у ворот оказалось 534 человека. Все они под усиленной охранной были отправлены на IV форт и там расстреляны, в том числе и дядя Моисей. Не помогло дяде и нашему соседу Йоффе даже то, что они служили в свое время в Литовской армии. Оба они попали под пули, может быть даже своих однополчан. Их семьи остались на произвол судьбы.

На запросы председателя совета старейшин гетто о судьбе этих людей был получен ответ, что люди заняты полезным трудом и о них не надо беспокоится.

Часто вспоминаю младшего брата отца дядю Моисея. Этого веселого двухметрового богатыря, его четверо маленьких детишек и жену. Приехали они в Каунас в 39–ом году из приграничного с Германией городка на берегу Немана. Дядю Моисея, по прибытию в Каунас, призвали на военную переподготовку. Помню как он шагал в строю вместе с нашим соседом Иоффе, маляром по профессии. Оба они шли в первом ряду, но были одеты в свою гражданскую одежду, им не нашлось обмундирования по росту и по плечам. Дядя был очень добрый, силачи всегда добродушны. Помню, как то раз, он пришел к нам домой. Его отпустили из полка на праздник Пейсах. Был он одет в форме. Когда я увидел у него на боку большой штык–нож, я у него спросил зачем он ему нужен. Он мне тогда ответил что это для чистки картошки, большим ножом это получается лучше и быстрее. Тогда я не понял его шутку, но потом хорошо усвоил предназначение этого «ножа для чистки картофеля».

Через несколько дней после «акции на интеллигенцию» началась акция по конфискаций имущества у населения гетто. Немецкие специальные полицейские подразделения в течение двух недель проводили обыски в домах и изымали все, что находили полезным для рейха и его солдат и офицеров. Было приказано добровольно предъявить деньги, драгоценности, валюту, акции, произведения искусства. Приказ Йордана гласил: за скрытие этих вещей расстрел на месте не только хозяев, но и их соседей. Немцы увезли из гетто награбленные у людей драгоценности и понравившуюся им мебель, посуду, одежду, обувь даже электрические плитки. За время грабежей от рук полицейских погибло немало мужчин, которых они, при малейшем подозрений в неподчинении, расстреливали в первую очередь. 30–тысячное население гетто было оставлено без каких–нибудь средств к существованию.

Через некоторое время Каминскас привез в гетто 5000 рабочих удостоверений за подписью коменданта гетто Йордана. Было приказано раздать их ремесленникам и членам их семей. Народ заволновался, считая, что удостоверения будут служить охранными грамотами при возможных акциях в гетто. Началась паника, каждый житель хотел заиметь хотя бы одно из таких удостоверений на семью. Эти удостоверения после последующей акции евреи назвали «Лебенс шайн» (удостоверение жизни). Так и оказалось. Но не долго удостоверения помогали при акциях.

Гестапо все время создавала нервозную обстановку в гетто. 17–го сентября Иордан пришел в Юденрат конфисковал кассу. Ждали дальнейших событий. Долго ждать не пришлось. Тогда гетто еще было разделено магистральной дорогой на две части «Малое гетто» и «Большое гетто». Обе части были соединены мостом через эту дорогу. В Малом гетто проживало около 3000 жителей. Назавтра, утром, «Малое гетто» было окружено усиленной охранной, туда ворвались «партизаны», всех жителей построили и началась селекция. Всех, кто имел удостоверение оставили на месте, а остальных погнали на IX форт. Там их продержали некоторое время и вернули назад в гетто. С какой целью эта акция проводилась неизвестно... Её прозвали «Пробной» или «Учебной». Вскоре мы убедились, она действительно оказалась учебной.

Днем 26–го сентября, через 9 дней после «Пробной», под тем предлогом, что из гетто стреляли в начальника охраны Козловского, был окружен квартал близ ворот гетто. Туда ворвались немецкие полицейские подразделения и «партизаны». Они прикладами и палками согнали всех жителей, находившиеся в этом квартале, на близлежащую площадь. Йордан устроил сортировку и отобрал всех людей не имеющих удостоверения. Потом их увезли.

Оставшимся на «хорошей» стороне жителям только через два дня разрешили вернутся с площади домой. Объяснили, что искали оружие. На запрос, куда делись угнанные люди, гестаповцы ответили, что они находятся недалеко в какой–то деревне и там заняты на сельскохозяйственных работах. В действительности все они, более тысяча мужчин, женщин и детей, были увезены и расстреляны на IХ–ом форте. Умные головы гетто не могли оставить акцию без «достойного» названия. Поэтому акцию назвали «Справедливой». Такой был юмор в гетто. Жертвами этой «Справедливой» акции оказались мои дедушка и бабушка.

На этом гестаповцы не успокоились. Придумали новые «сверхнарушения немецкого порядка». На сей раз «нелегальная торговля через ограждения».

В конце сентября жителям из близлежащих к «Малому гетто» домов сообщили, что скоро евреи должны покинуть этот район. Что на IX форте советские военнопленные опять копают рвы. Многие не поверили, думали, что литовцы так говорят, потому что они мечтают вернуться в свои дома, к своим огородам и бывшему хозяйству. Никто не подумал, что предстоит очередная катастрофа.

В субботу, 4–го октября, вокруг «Малого гетто» началась усиленная стрельба. Обычное дело, стреляли «партизаны» из охраны гетто. Когда с работы на аэродроме вернулась ночная смена, «Малое гетто» сразу окружили дополнительной охранной. Туда можно было перейти только через виадук (мост), но там также стояла охрана, вооруженная пулеметами. Охрана никого не пропускала и не выпускала. Улица между обоими частями гетто тоже оказалась заблокированной.

В это время я находился в «Большом гетто». (Мы тогда жили на другой стороне улицы, которая разделяла обе части гетто, напротив бывшей еврейской начальной школы). Когда началась стрельба, я и мой двоюродной братишка залезли на чердак, чтобы посмотреть, что случилось и где стреляют. Я увидел, что «Малое гетто» была заполнено «партизанами» и немецкими полицейскими.

Они выгоняли из домов всех жителей, строили их в ряди и сгоняли на близлежащую площадь Союза (Sajungos aikste). Из чердачного окна нам было видно, как полицейские и «партизаны» избивали прикладами и подгоняли всех, кто задерживался. Потом я увидел, что заколачивают окна трехэтажной еврейской школы, где был размешен инфекционный госпиталь, видел, как обложили здание соломой, как оно горело. Не понимал тогда, почему пожарники обливают водой рядом стоящие дома, но не тушат горящий госпиталь. Стоял в оцепенений не думая, что в любой момент какой–либо изверг мог увидеть нас и расстрелять. Я не мог представить себе, что в госпитале остались люди и они горят заживо, задыхаются от дыма. Не ожидал, что придет такое время, когда именно я смогу и буду об этом рассказать.

Об этой акции можем прочитать в разных книгах, написанных бывшими узниками Каунасского гетто. Вот что писал Иосиф Гар, член совета старейшин гетто, в книге «Гибель евреев города Ковано», изданной в Мюнхене в 1948 году:

«…Одежду поприличнее и пальто было приказано, без всякого объяснения, снять и оставить на месте. Всех погнали на близлежащую площадь. Те семьи у кого были удостоверения Йордана отделили...»

«… Во время сортировки людей немцы выделили полтора десятка человек и велели им копать большой и глубокий ров около инфекционного госпиталя. Но скоро, примерно через час, работу остановили, заколотили окна и двери госпиталя и подожгли.

В госпитале тогда находились более 60 больных и медперсонал, все они сгорели заживо…»

«…Больных из хирургического госпиталя и стариков из дома престарелых поместили в грузовики и отправили на IХ форт. Туда же отправили 200 детей из приюта вместе с воспитателями…»

«…В этот день на IХ форт отправили 1500 жителей «малого гетто»...

Я видел как охрана, стреляя в воздух, перегоняла через виадук в «Большое гетто» беспомощных, растерянных и ошалевших от страха и пережитого людей. Несчастные, во время селекции попавшие на «хорошую» сторону, двигались не понимая что с ним случилось. Все кого–то искали: мужья искали своих жен, матери — детей, искали своих близких и не верили что акция закончена, что ангел смерти их пожалел. «Малое гетто» после этой акции было ликвидировано. Туда сразу же переселились бывшие жители.

Через 24 дня, 28 октября, гестаповцами при помощи «партизан» была проведена следующая «Большая» акция. В этот день на форт были отправлены 10000 жителей гетто: мужчин, женщин и детей (40% жителей гетто того времени).

Никакие удостоверения на этот раз не принимались во внимание. Даже тех людей, которые только что вернулись с работы на аэродроме так же отправили на форт. Рауке не понравился их изнуренный и грязный вид после двухсменной работы.

Во время «Большой акции» были расстреляны моя тетя и четверо её детишек (они прожили после расстрела моего дяди всего два месяца)…

Судьба каждого из нас была в руках эсэсовских палачей и их приспешников. Гестапо сдержало свое обещание обеспечить «немецкий порядок» в городе. Никто в гетто не был в безопасности и не мог знать, что случиться с ним через минуту. Акции проводились в любое время по разным предлогам и поводам: акция на меховые изделия (немцы мерзнут в Германии и на фронте под Сталинградом), акция на книги и синагогальные принадлежности... После того как Эстония и Латвия оказалась юденфрай, в Каунасе проводились акции по переселению тысяч людей в Ригу и в Клоога (Эстонию) на торфоразработки и другие работы. Была даже «Сталинградская акция» (еврейские меховые изделия не помогли солдатам Паулюса).

Самая страшная была акция на детей. Её провели с особой жестокостью уже после превращения Каунасского гетто в концлагерь. В этой акции участвовали не только СС, но и «партизаны» и власовские подразделения. Я к тому времени находился в одном их лагерей близ аэропорта. Жутко становится только от одного названия «Детская акция».

Видел что творилось в лагере, когда мы, под двойным конвоем, эссесовским и власовцев, вернулись туда с работы на аэродроме. Видел что творилось с матерями и отцами, не нашедших своих детишек. По рассказам солагерников, которые находились во время акции в лагере, детей выманили на улицу музыкой и грузили в грузовики, а тех детишек, которые спрятались, вытаскивали из под нар собаками или подкалывали штыками. Матерей, которые не отдавали своих детей, избивали до полусмерти и забрасывали в машины вместе с ребёнком. Что творилось тогда в гетто я не знаю. Одно известно, что за один день не сумели найти и отобрать всех детей. Акция продолжалась два дня. Часть детей увезли на IX форт, а другую отправили в Освенцим (Аушвиц). Во время этой акции 27 и 28 марта 1944 года только из Каунаса увезли 2000 жертв, в основном, детей до 12 лет и взрослых старше 55 лет.

Рассказывали, что во время «Детской акции», когда в дома заходили полицейские или власовцы, матери отдавали все что имели, умоляя бандитов оставить ребенка. Те забирали свою дань, уходили и в след посылали другого, тот избивал женщину до полусмерти и забирал ребенка иногда вместе с матерью.

В июле 1944–го была последняя акция. На сей раз акция по ликвидации гетто и отправке остатка его жителей в концентрационные лагеря Штутгофф и Дахау…

Не только евреев Каунаса расстреливали на IХ форте. Туда направляли транспорты из многих оккупированных нацисткой Германией стран. Все планировалось заранее. На 5–ти гектарной площади форта всегда были приготовлены стандартные рвы длиной в 200 метров, глубиной в 2 и шириной в 3 метра. Конвейер смерти работал беспрерывно: когда одну группу жертв выводили ко рвам на расстрел, в то же самое время заставляли раздеваться очередных. «Немецкий порядок» не терпел простоев.

В конце ноября в Каунас стали прибывать транспорты евреев из Германии, Австрии, Франции, Чехословакии и многих других стран Европы. Всех их переправили на IX форт и расстреляли.

Обратимся к дневникам и документам.

Доктор Елена Куторгене–Буйвидайте, член подпольной антифашистской партизанской организации в гетто, 4–го декабря 1941 года, записала в своем дневнике:

«…десятки тысяч евреев были привезены сюда из–за границы. Я видела, как сюда привезли большую группу крепкого вида молодых девушек и парней. Многие были очень красиво одеты, несли чемоданы. Все были в хорошем настроений. Они разглядывали все вокруг. Они рассматривали наш город с удивлением. Им сказали что их сюда везут на работу и предложили взять собой самые лучшие вещи. Рассказали, что еще вечером молодые люди ни о чем не подозревая танцевали весь вечер. На завтра их увезли и группами по 50 человек расстреляли. Литва получила вывеску «Кладбище евреев Европы…»

Из дневника обергрупенфюррера (генерал) СС Курта Далуеге:

«…служба безопасности в период с 1–го ноября по 4–е декабря 1941 года направит на восток 50000 евреев в сторону Риги и Минска. В каждом эшелоне будут по 1000. Эшелоны будут организованы в Берлине, Гамбурге, Гановере, Дортмунде, Дюсельдорфе, Франкфурте на Майне, Штутгарте, Нюрнберге, Мюнхене, Бреславе, Праге, Берне, Вене и других центрах…»

Генерал СС и командир оперативных групп «A» Franz Valter Stahlecker в рапорте от 3–го января 1942 года писал: «…первые пять эшелонов, которые должны были быть направлены в Ригу, отправлены в Каунас…»

Из дневника Зенонаса Блинаса», генерального секретаря националистической партий Литвы:

«…12.1.42 — слышал, что в Литву привезли крепких и красивых евреев из Чехословацкий. Всех их расстреляли… Пьяный солдат горланил о том, что они не хотели копать могилы. Они стояли взявшись за руки и пели Чехословацкий гимн. Вечное проклятие…»

Возникает вопрос почему фашисты направляли эшелоны евреев со всей Европы именно в Литву? На это мы можем найти простой и страшный ответ, познакомившись с некоторыми материалам следствий, дневниками и другими источниками. Может показаться странным, но церковь вместо того, чтобы способствовать миру, сыграла не последнюю роль в гибели сотен тысяч евреев. На процессе в Нюрнберге был обнародован документ за № ND 2849 от 16–го августа 1941 года в котором представитель гестапо сообщил в Берлин следующее:

«Мы установили, что согласно рапорту из религиозных кругов архивискуп Бризгис (глава католической церкви) запретил всем священникам оказывать какую–нибудь помощь и любое содействие евреям». Находим сведения, даже фотографии священников с оружием в руках, свидетельствующие о личном участий в расправах над мирными согражданами. А раз церковь не запрещает, то сам Б–г велел убивать и грабить. Охотников было предостаточно. В начале войны были организованы погромы и грабежи, потом погромщиков, у которых руки были уже запачканы в крови, привлекли в полицейские добровольческие истребительные батальоны. Эти спецподразделения гестапо, после усиленной «тренировки» в Литве, «успешно» потом использовались в прифронтовых районах и в других странах Европы.

Об участии в экзекуциях и зверстве этих добровольцев, а их в двадцати батальонах было 8388 (хватило на всю Европу), можем найти в разных источниках.

Из дневника того же Алоизаса Блинаса:

«…сегодня, 18 сентября, я беседовал с руководителем 1–го полицейского батальона, майором Шимкусом, о прекращений расстрелов евреев. Однако рвы были приготовлены…»

«…30 сентября 1941 г. Сегодня, пьяные солдаты (полицейского) батальона болтались по городу (Каунас). Они сообшили что едут в Ригу, там они проведут приятное время… Закончат они с евреями до пятницы?… Неужели литовцам будет присвоена почетная роль убийц и палачей?»

«…6–е ноября 1941 г. Лейтенант Барда вернулся из Минска–Борисова–Случка, там батальон истребил 46000 евреев, привезенных из Белоруссии и Польши».

30–го октября 1941 года командир Слуцкого округа Карл писал верховному комиссару в Минск Вильгельму Кубе:

«…Лейтенант Бразда доложил мне, что в течении 2–x дней он истребил всех евреев города Слуцка… Я вынужден констатировать тот факт, что акция прошла с извращенной и изощренной жестокостью (садизмом)… прошу сделать мне одолжение и в будущем избавить меня от этого подразделения…»

«Я был любителем пострелять» — эти слова произнёс на суде отделённый 1 (13) полицейского спецбатальона Матюкас (бывший печатник, а потом зубной техник). Этот бандит на суде хвастался: «в этом батальоне я получил третью профессию, профессию истребителя…»

Во время суда выявилось, что многие из подследственных уже были неоднократно осуждены за кражи, изнасилования, грабежи.

Начальник тюрьмы и IХ форта в Каунасе Игнас Вилевичюс был схвачен на границе во время возвращения из Германии в Литву и предан суду. Суд состоялся в 1945 году в Вильнюсе. Вот некоторые выдержки из его сообщения на суде:

«Прибывающих евреев на IХ форт не регистрировали. Их строили по четыре человека в ряд и по сотне в колонне и отправляли ко рвам. На определенном расстояний их заставляли раздеваться, потом загоняли в рвы и там расстреливали».

Как же нацисты могли отказаться от таких неожиданных и старательных помощников? Использовали везде. Не зря тогда А.Блинас записал в дневнике следующие строки:

«…13.12. 41. Я не могу понять тот факт, что Литва превращена в морг для расстрелянных евреев, покинувших Германию по выданным им там визам, что мы стали наёмными убийцами, и что нас снимают для кинохроники, а немцы, в то же время, остаются в стороне…»

Да, гестапо не афишировало свои действия. Наоборот, все службы, которые были заняты истреблением мирного населения, были вынуждены дать клятву молчания. Всё было засекречено. На запросы куда делись люди было положено отвечать «адрес не известен», или «отправлены в неизвестном направлении», или «прибыл в место назначения».

Еще 30–го апреля 1942 года глава гестапо Генрих Мюллер издал особый декрет под кодом «Операция 1005», в котором возложил на полковника СС Пауля Блобеля миссию по выявлению и уничтожению следов преступлений нацистов. По этому плану во многих лагерях смерти, где крематории были не достаточной мощности, чтобы сжигать все жертвы, тела сжигали в подготовленных для этой цели глубоких ямах. Такие места было не только в Штуттгофе, Собиборе, Треблинке, но и во многих других местах, где зверствовали фашисты.

И вот в августе 1943–го по городу и гетто распространился слух, что на IХ форт стали отправлять дрова, керосин и шанцевый инструмент. А потом узнали, что из тюрьмы на IХ форт переправили группу еврейских партизан Каунасского гетто, пойманных при попытке уйти в леса.

В гетто началась паника, ждали очередное «наказание». Потом передали, что издалека видно, что на территории IX форта5 горят костры. Но что там делается никто не знал.

Тайна эта открылась 25 декабря 1943–го года, когда убежали все заключенные форта. Несмотря на то что 64–х заключенных стерегли 35 эсесовцев, смертники ночью сумели убежать через скрытый дальний коридор, сделав в толстой железной двери лаз. Беглецы связались с подпольной партизанской организацией в гетто. Им предоставили надежное укрытие в городе, потом переправили в леса к партизанам. Это был единственный побег за всё время использования форта в качестве места заключения и истребления людей.

Беглецы составили акт, в котором описали всё, что видели и пережили.

Кроме партизан гетто там находились советские военнопленные, которых привезли из других лагерей. Думали на расстрел, но оказалось что с расстрелом тогда эсесовцы решили повременить. Заключенным объявили, что они сейчас находятся в распоряжении команды, которая будет заниматься особо важной для рейха работой. Никого не отпустят пока не кончится «особо важная» операция. Надо было раскрывать рвы, где лежали тела убитых, делать из них штабеля: слой тел, слой бревен... по 800 тел в штабеле. Потом штабеля обливали керосином и поджигали…

Впоследствии было выявлено, что операция была закодирована шифром «1005–В». Тем же шифром, что Мюллер закодировал свое послание. Под кодом «1005» но с разными буквенными приставками (А, В) «работали» много других команд. Например, в Саласпилсе (Латвия), где было расстреляно огромное количество детей, работала команда заключенных из 90 человек. Операцию держали в таком строгом секрете, что на каждого заключенного, занятого эксгумацией и сжиганием тел, был выделен эсесовец. Обычно после окончания работ, заключенных расстреливали. После чего эсесовцы перебирались в следующее место, там набирали новых работников и продолжали свое «особо важное задание рейха» под шифром «1005».

Не однократно я имел возможность убедиться, что люди не могут поверить, что было такое зверство. Мне иногда и самому не верится, что я прошел через все акции, что был в гетто и концлагерях, что все это было в действительности. Я мало и редко рассказывал людям об этих событиях. Но как–то раз, после семинара в Челябинске, я ехал домой в одном вагоне со специалистами из Литвы. (Это случилось после встречи с бывшим «партизаном»). Я некоторое время охотно поболтал с земляками, потом перешел в свое купе. Не знаю почему, но после встречи с литовцами, меня прорвало и я начал рассказывать своим попутчикам по купе, москвичам, о детской акции, о фрау Марте и её муже и что–то еще, точно не помню. К сожалению я не обратил внимания на их реакцию и все рассказывал и рассказывал почти до утра. Утром я расстался с ними. Они поехали дальше. Через год или два я приехал в Москву на очередной семинар. Когда мои бывшие попутчики–москвичи меня увидели, они повели себя как–будто мы не знакомы. Лишь одна их них подошла потом ко мне и сказала: «Коллега, вы наверное и сами не помните, что тогда наговорили в купе и как напугали нас своими рассказами. Мы до Москвы так и не могли заснуть. Зачем это вам надо было?» Она извинилась и сказала, что они тогда подумали, что я или очень пьян или ненормальный. Вот такой был урок. Люди не могли поверить что такое могло случиться!

А как быть с новыми Йорданами, Рауками, Матюкасами или другими «любителями пострелять?»

Блобел Раул, СС стандартенфюрер (полковник), лучший друг Эйхмана, был осуждён во время Нюрнбергского процесса в 1948 году и повешен 8–го июня в Ладсбергской тюрьме.

Йордан Фриц — гауптштурмфюрер С.А.— убит в августе 1942 году близ Ржева.

Раука Гельмут — гауптшарфюрер СС (ст. фельдфебел) — был пойман в Канаде. Покончил самоубийство в тюрьме во Франкфурте в 1982 году.

Далуеге Курт — обергрупенфюрер СС (генерал), приговорен к смертной казни и повешен в Праге в 1946 году.

Шталелкер Франц — бригаденфюрер СС (генерал майор, глава полицейских спецподразделении) — убит партизанами в марте 1942 года.

Кубе Вильгельм — верховный комиссар в Белоруссии — убит партизанами в 1943 году.

Вилявичюс Вилюс — капитан, начальник тюрьмы и IХ форта — пойман во время перехода границы из Германии в Литву. Был осужден советским судом в 1945 году.

Барзда Йозас — лейтенант, руководитель подразделения №1 (13). Бежал в Германию. В декабре 1944 десантировался с самолета, упал в трясину и утонул недалеко от границы с Германией...

 Версия для печати