Ещё два года назад чтобы попасть на экскурсию по туннелям Хашмонеев, нужно было записываться предварительно месяца за два-три. Теперь мы покупаем билеты за 15 минут до начала экскурсии и ждём экскурсовода возле Стены Плача. То, что обычно называют Стеной Плача или Западной стеной, является на самом деле всего одной пятой частью западной опоры Храмовой Горы. За годы отсутствия Храма город надвигался на Храмовую Гору с западной стороны и сросся с ней, оставив открытой только пятую часть.

Однако под постройками был создан туннель, проходящий вдоль всей Западной Стены. Давид Шехтер в книге «Рядом с премьер-министрами» рассказывает о том, как израильское правительство решило открыть этот туннель для туристов:

«Кровавые события сентября 1996 года, когда полиция Арафата открыла огонь по солдатам ЦАХАЛа, привели к смерти пятнадцати израильтян и вошли в историю под названием «Кризис туннеля Хашмонеев». Поводом для них послужило решение израильского правительства открыть в восточной части Иерусалима выход из этого туннеля, проходящего вдоль Стены Плача. Туннель был построен более двух тысяч лет назад еврейскими царями из династии Хашмонеев (Маккавеев) для снабжения города питьевой водой. После проведения археологических раскопок он был открыт для публики еще в 1987 году, но имел только один вход, расположенный неподалеку от Стены Плача. Выход из туннеля, находящийся в арабской части Старого города на расстоянии полукилометра от Стены Плача, был замурован. Все, что сделало израильское правительство — это приказало разрушить бетонную стенку толщиной в 20 сантиметров. Тем не менее Арафат воспользовался этим в качестве повода для эскалации насилия, имевшего совершенно определенные политические цели. Улучив момент, когда Нетаниягу отбыл в турне по трем европейским столицам, глава автономии отдал приказ открыть огонь».

И вот мы идём по этим туннелям, освящённым электрическим светом: с левой стороны какие-то помещения, ходы, ступеньки, с правой — сплошная глухая стена, состоящая из огромных мощных камней. В одном месте, где размеры камней особенно поражают воображение, мы видим молитвенники, лежащие в небольших нишах. Экскурсовод объясняет нам, что это место считается наиболее близким к тому, где находилась Святая Святых Храма, и есть раввины, которые приходят сюда для молитв. Я вспоминаю слова рабби Хаима Ричмана о том, что согласно существующей традиции, передаваемой в некоторых еврейских семьях из поколения в поколение, скрижали завета вместе с менорой и первым свитком Торы, написанным рукой Моше, спрятаны в потайной комнате под тем местом, где располагалась Святая Святых, то есть где-то за этими гигантскими камнями, перед которыми мы сейчас стоим.

Мы выходим из туннелей и возвращаемся обратно через арабский квартал в сопровождение вооружённого солдата, поглядываем по сторонам на грязные улицы, лавки, майки с портретами Арафата, Бин Ладена и женщины террориста-самоубийцы.

Молитва с равом Дарзи из Багдада

На следующий день, с трудом поднявшись в четыре утра, мы спешим к Стене Плача, где учитель рабби Авраама Саттона, рав Дарзи идёт со своими учениками в туннели, чтобы читать утреннюю молитву в этом самом месте, которое ближе всего к Святая Святых. Оставив Аню с группой женщин, я пытаюсь не оторваться от мужчин, следующих по туннелю за равом Дарзи.

Возле того места, где вчера мы видели молитвенники во время экскурсии, мы поднимаемся на уровень выше в некое помещение, рассчитанное человек на двадцать. Начинается молитва, и я беспорядочно кидаюсь от одного сефардского молитвенника к другому, пытаясь понять, что же мы читаем и в какой последовательности. Потеряв всякую надежду понять что происходит, я решил просто посидеть с закрытыми глазами. И тут, должен признаться, вся наша беспрерывная беготня, поздние разговоры и ранние подъемы, душное помещение — всё сказались, и я задремал.

Вдруг вижу во сне те же самые туннели Хашмонеев, по которым мы вчера ходили с Аней. Те же они, однако, не те — форма какая-то более стройная, и материал не похож на камень. По туннелю идёт некое существо, внешне вроде человек, но я чувствую, что не человек. Существо подходит и говорит мне, что это другое измерение, другое пространство. Он сам с другой планеты и находится здесь с целой командой существ для помощи Земле. Они могут находиться и работать в нескольких пространствах, и чаще всего используют те измерения, которые большинство из нас сознательно не воспринимают. Их база расположена на Храмовой Горе, ближе к Западной Стене, внутри горы. Мы, земляне, получаем энергию от Земли. Ему и его друзьям нужны места на Земле, которые воспринимают космическую энергию. Одно из таких мест — Храмовая Гора. Когда здесь был Храм, это было центральное место для получения космической энергии. После разрушения Храма были приготовлены другие места в горах и в океане, там, куда у людей нет доступа. Подсознательно люди воспринимают присутствие инопланетян, даже учатся у них, неосознанно, как учится ученик просто находясь рядом с мастером. Однако воздействие взаимно. Поэтому они держатся подальше от арабов, хотя со многими евреями нужно тоже быть осторожным. Тут на какое–то время сон прерывается, а когда он возвращается, я, вдруг, вижу площадь перед Храмом, которая выглядит тоже очень необычно, в другом измерении. По площади идёт рав Дарзи, тот же самый, который одновременно ведёт службу, только сгорбленности нет и выглядит он гораздо моложе… Его же голос, возвестивший о начале следующей молитвы, будит меня ото сна.

Рабби Авраам Саттон

Рабби Авраам Саттон.

Мы сидим под пальмой возле маленького кафе. Рабби Авраама в Старом Городе знают если не все, то пожалуй каждый второй. Поэтому периодически он поднимается со стола, чтобы ответить на чьё–то приветствие и обменяться парой слов, а потом возвращается к нашему разговору.

— Во время молитв я представляю ангела, покрывающего своими крыльями Эрец Исраэль и впитывающего в себя ядерное облако. Этот образ появился два года назад, и с тех пор я не прекращаю работать над ним. Нам нужно покровительство Б-га, и Он старается нас так напугать, поставить нас в такую тяжёлую ситуацию, чтобы мы обратились к Нему. И наша ситуация сейчас действительно очень тяжёлая. Мне кажется, что время Рош аШана и Йом Киппур являются решающими, и именно в это время Ашем пытается подтолкнуть всех нас к Тшуве, к раскаянью. В это время началась интифада в Израиле, а годом позже в это же время, 11–го сентября была атакована Америка.

— Я помню, что на службу Йом Киппур я пришёл в Beth Tfiloh, где учились обе мои дочери. Людей было огромное количество, по-моему никогда столько не появлялось даже на Йом Киппур. Но атмосфера не изменилась. Речь раввина была такой же речью популярного развлекателя — шутки, анекдоты — всё как прежде. Аня, которая была в другой синагоге, спросила меня потом о речи раввина. Я сказал, что самым примечательным в речи была пара не совсем приличных анекдотов.

— Сейчас события развиваются такой интенсивностью, что многие этого не выдерживают и закрываются, блокируют послания, которыми их бомбардирует мир. Я видел это и в Америке и в Израиле, хотя многие и евреи, и неевреи ощущают с какой скоростью изменяется наш мир и говорят об этом, пишут об этом.

Год назад мы пошли с равом Дарзи к морю возле Яффо, чтобы сделать «тиккун». Мы читали молитвы и должны были концентрироваться на уничтожении Арафата. Потом мы написали определённый текст на бумаге, обернули и бросили в море. (Сейчас, слава Б-гу, ситуация с Арафатом изменилась и кроме европейцев, все признали, что он террорист и иметь с ним дело нельзя.) Потом мы пошли к Гробнице Йегуды, потом к гробнице Дана, а после к Гробнице Шмуэля — это всё очень благоприятные места для молитв, приобретающих здесь особую мощь, силу. Я много путешествовал до этого с равом Дарзи, но никогда наше путешествие не было таким впечатляющим.

Моя семейная, общественная, моя финансовая жизнь — всё складывается так, что я никогда не почувствую себя комфортно. И когда я смотрю вокруг, я вижу, что у всех так. Все пытаются устроить свою жизнь, сделать её спокойной, удобной, комфортабельной — и тщетно. Мы несомненно приближаемся к концу Времён, но вопрос в том, как долго это всё будет продолжаться, как долго злодеи будут планировать свои злодеяния, как долго будут страдать их жертвы? Ашем несомненно что-то хочет от нас, мы должны сделать что-то, чтобы приблизить окончание этих ужасных времён.

Я отказался от попыток повлиять на большое количество людей, изменить их. У меня нет такой силы, и я не вижу у кого она есть. Мы потеряли всех, у кого была такая способность: Меир Кахане, Шломо Карлебах, Любавический реббе. От нас взяты все, кто был способен изменить жизни тысяч людей.

— И что хуже всего: движения, которые они основали, оказались без головы. Они или исчезли как движение Меира Кахане (в Израиле до сих пор преследуют людей за симпатии к Меиру Кахане, но движения фактически нет), или начали мутировать. Посмотрите, что происходит с любавическим движением: одни сидят без дела и пересказывают старые истории о реббе, но никак не реагируют на текущие события, потому что нет реббе, чтобы их призвать к действиям; другие считают, что он Мессия и ждут его возвращения; третье вообще помешались и считают, что он — Элоким! Глядя на них, начинаешь понимать как возникло христианство.

— Я часто критикую любавическое движение в своих выступлениях, хотя мне за это достаётся. В Балтиморе после выступления ко мне подошёл рабби местной любавической синагоги с упрёками. Зачем, говорит, вы высказываете такие резкие суждения о целом движении. Я ответил ему: «Послушайте, я согласен, что Любавический реббе был цадиком, но откройте глаза и посмотрите, что происходит с движением, посмотрите на тысячи юнцов, которые называют его «адонейну» (наш господин), «борейну» (наш создатель)!…»

Несколько лет назад от нас начали забирать наших руководителей, наших цадиков и наших каббалистов. Тогда мы думали, что они отдают свои жизни ради народа Израиля, что они способны приблизиться к трону Славы, чтобы заступиться за нас. Многие цадики говорили, что приблизившись к трону Славы, они будут умолять о Машиахе и не отступятся, не покинут трон Славы и зал Б–жественного суда пока Машиах не придёт. Но теперь возникает вопрос: если они обещали не отступиться, то где же Машиах? Ответ на этот вопрос я слышал такой: когда наши цадики появляются в зале небесного суда, Ашем говорит им: «Вы хотите Машиаха сейчас? Пожалуйста, но тогда большинство евреев не спасутся. Если хотите, чтобы спаслись все, то вы должны идти по Моему плану, до самого конца, пока не будут исчерпаны все средства спасения каждого еврея». И цадикам — ведь они любят каждого еврея — приходиться соглашаться. Это тяжёлый «торг», но мы должны понимать, что оттуда, с небес, мир выглядит не таким, каким мы видим его здесь.

Есть учение о том, как Элиягу а также Йешаягу потеряли свою «работу» пророка из–за того, что жаловались Ашему на еврейский народ. Ашем сказал: «Им говори какие они плохие, а не Мне. Когда ты приходишь ко Мне, ты должен говорить об их заслугах и просить милости по отношению к ним». Отсюда наши каббалисты делают вывод, что нужно заниматься «санегорией» (защитой на суде), отстаивать народ Израиля, и о не впадать в «лашон ара» (злоязычие) — то, чем занимается «нахаш» (змей). Первое впечатление от сегодняшнего народа Израиля — он оставляет желать лучшего. Поневоле думаешь — какая может быть надежда у этих людей?! Что у них есть, кроме ассимиляции и атеизма, кроме финансовых и политических афёр, кроме этических и религиозных заблуждений (я имею в виду прежде всего реформационное и консервативное движения), кроме отношений людей к их близким.

Познакомившись поближе с религиозной частью населения — здесь мы ожидали бы, что всё будет в порядке — мы убеждаемся, что и здесь далеко не всё в порядке. То, что мы видим здесь — это ужас, катастрофа! Как целое мы на очень низком уровне. Но мы должны понимать, что всё это может измениться. Ашем хочет, чтобы те, кто стремится к правде, кому открылось хоть малая часть правды, работали вместе с Ним. И мы работаем, хотя чаще всего не чувствуем никакой поддержки, отягощены массой различных проблем, и, кажется, что бьёмся о стену. Мы вынуждены работать в темноте, в одиночестве, не видя — дают ли наши труды какие–либо результаты? Это большое испытание. Гораздо легче работать, когда видишь результаты своего труда. Но как тяжело что–то делать, когда не видишь результатов, и «ецер ара» (дурное начало) постоянно шепчет тебе, что ты неудачник и лучше бы занялся чем–то другим. И это даёт свои плоды.

Однако, нельзя сдаваться. Наше восприятие реальности обманчиво, неполно, мы не видим как важно делать то, что мы делаем.

В молитвах я полностью разочарован, кроме молитв с равом Дарзи, и то не всегда — иногда вместо него молитву начинает вести кто–то из его учеников. Рав Дарзи уже стар, ему тяжело. Когда же он сам начинает читать повторение Шмоне Эсре, то чувствуется такая же разница, как разница между обезьяной и человечески существом. Когда он говорит слово, — оно действительно что–то означает. Я стараюсь держаться поближе к нему во время молитв, а после молитв мы заходим иногда куда–нибудь, чтобы выпить по чашке кофе. Он расслабляется и приоткрывается немного, иногда рассказывает истории. Однажды я спросил его: ”Рабби, нам нужно искать защиту, нам нужно использовать какие–то имена Ашема, чтобы защитить себя, свои семьи. Арабы пытаются убить нас». Он сказал: ”Мы больше не используем Святые Имена для защиты» и в течение следующего часа он поддерживал со мной контакт глазами, как бы говоря, что не может ответить на мой вопрос словами, но хочет, чтобы я сам догадался, сам ответил на этот вопрос, почувствовал ответ в его глазах. Его взгляд обладает какой–то особой силой…

Махон аМикдаш

После встречи с рабби Авраамом Саттоном мы идём в Институт Храма (Махон а Микдаш). Основатель и директор этого института рабби Исраэль Ариэль был одним из парашютистов, освободивших Старый Город в 1967 году. В одной из своих статей он рассказывает: «После освобождения Старого Города к нам подошёл один очень старый человек, иорданец, который сказал, что водил туристов по старому городу и по Храмовой Горе и теперь хочет показать нам, где что в точности находилось, в частности сам Храм, подсобные помещения, жертвенник. Мы спросили, почему он хочет нам это показать, и старый иорданец сказал: «В моей семье из поколения в поколение передаётся традиция, согласно которой однажды евреи возвратятся на Храмовую Гору и восстановят Святой Храм. Так как вы теперь вернулись и завтра начнёте строить Святой Храм, то я хочу внести свою лепту…»

На следующий день Моше Даян попросил арабов остаться и вручил им ключ от Храмовой Горы…»

Мы идём на встречу с рабби Хаимим Ричманом, возглавляющим англоязычное отделение института, автором нескольких книг о Храме и документального фильма «Reviving stones» (Возрождая камни), с которым познакомились год назад во время его поездки с лекциями по Америке. Он встречает нас в своём офисе, прямо напротив музея Храма.

— Со времени создания вашего фильма «Reviving stones» , рассказывающего о разрушении арабами Храмовой Горы, прошло несколько лет. Что-нибудь изменилось с тех пор?

— В основном всё осталось по-прежнему. Арабы производят какие-то работы на Храмовой Горе, без всякого контроля со стороны израильских властей. Грузовиками вывозят археологические находки и выкидывают их на свалку вместе с мусором. Это происходит в меньшей степени, чем было скажем два года назад, но по-прежнему продолжается. Никто из нас точно не знает что там происходит. На это можно смотреть с разных точек зрения. С точки зрения археологии нам наноситься непоправимый ущерб — арабы вывозят с Храмовой Горы ценнейшие материалы, относящиеся к эпохам Первого, Второго Храмов, и более поздним эпохам. Но можно посмотреть на происходящее и с духовной точки зрения. Ведь не в арабском государстве, не в галуте, а в столице Израиля, в сердце Израиля оскверняется самое святое для евреев место, при полном попустительстве властей. Большего позора для страны Израиля, для народа Израиля нельзя и придумать!

— В 1967-м году, сразу после окончания Шестидневной Войны, Ури Цви Гринберг прошёл молиться на Храмовую Гору и был изгнан оттуда израильскими солдатами, потому что Храмовую Гору уже сдавали арабам. Он сказал тогда, что тот, кто владеет Храмовой Горой, владеет и всей землёй Израиля.

— Поразительно, что наши враги понимают это лучше, чем наше правительство. Посмотрите, интифада началась именно здесь и назвали они её «интифада аль-Акса», то есть они понимают, что в корне нашего конфликта стоит вопрос о том, кому принадлежит Храмовая Гора. Ирония ситуации состоит в том, что когда на Храмовой Горе стоял Храм, это был Храм всех народов, все народы приходили в него, потому что службы в Храме являлись актом очищения всего человечества. А сейчас, когда Храмовая гора находится в руках мусульман, не евреям, ни христианам туда доступа нет.

В их планы совсем не входит «делиться» Храмовой Горой, или строить Храм для всех народов. Только очень наивные люди думают, что можно заключить с мусульманами мир, пойдя на какие-то уступки. Цель Ислама — захват и подчинение себе всего мира.

— Коммунисты России не так давно тоже строили планы и готовились к мировой революции, к победе над капитализмом, к мировому господству.

— Я хотел бы верить, что конфликт будет решён мирно и мусульмане откажутся от своих притязаний, но честно, непредвзято посмотрев в лицо Исламу, вы поймёте, что мирное решение невозможно.

— Вы знаете, я задавал один и тот же вопрос в Балтиморе многим раввинам, учителям еврейских школ, профессорам еврейского университета: «Почему мы не строим Третий Храм?» Никто не ответил мне, что нам не где его строить — Храмовая Гора в руках арабов. Одни убеждены, что Третий Храм построит Машиах; другие утверждают, что у нас нет красной коровы, чтобы её пеплом совершить ритуал очищения; третьи утверждают, что мы не знаем точный набор благовоний, а в мишне сказано, что неправильно приготовивший благовония достоин смерти. Больше всего меня удивил профессор археологии, который сказал буквально следующее: «Это конечно печально, что арабы лишают нас важных археологических находок, но что касается Третьего Храма, я не хочу, чтобы его построили, потому что меня туда не пустят, а синагоги все позакрывают».

— Это всё отговорки, уход от главного — Храмовая Гора не в наших руках. Отговорки и заблуждения. Не Машиах должен построить Храм, это не его обязанность — это мы, народ Израиля, должны построить Храм к его приходу.

— Я как-то даже представил себе такую картинку: с небес медленно и торжественно спускается Третий Храм, звучит величественная музыка, и вдруг всё останавливается, затормаживается, и музыка звучит как в магнитофоне, когда садятся батарейки. В чём дело? Во-первых, Храм некуда ставить: на Храмовой Горе две мечети. Во-вторых, его некому встречать: ни коэнов, ни левитов — одни люди кнуфии с лживыми физиономиями, которые роются в Храмовой Горе и вывозят оттуда археологические находки, свидетельствующие о еврейском присутствии. И всё это в столице еврейского государства, с разрешения еврейского правительства. Позор то какой!

— Многие хотят сбросить со своих плеч этот груз — вот Машиах придёт, и всё наши ошибки, весь наш позор — всё каким–то мистическим, сверхъестественным способом исправится, восстановится, спишется. Однако, это не еврейская концепция, потому что нам даны заповеди, и одна из них говорит прямо и ясно — построить Храм. Разговоры о красной корове и благовониях — тоже отговорки, есть и красная корова и благовония. А профессор археологии, о котором вы говорили, показывает полное незнание вопроса. Во-первых, во времена и Первого и Второго Храмов существовали и синагоги, в качестве домов молитв и собраний общины. Во–вторых, в Храм допускаются все: и коэны, и левиты, и исраэлиты, и неевреи.

— Возможно, что сознание еврейского народа действует по инерции. Столько сотен лет евреи молили Б-га о восстановлении Второго Храма, столько сотен лет провели в изгнании и не имели никакой возможности построить Храм, что когда Ашем возвращает в руки евреев землю Израиля, а потом и саму Храмовую Гору, евреи фактически не верят происходящему, отказываются от Храмовой Горы, от своего права на землю Израиля, и продолжают по инерции молиться, чтобы Ашем вернул их на землю Израиля и построил Третий Храм. Странная, парадоксальная ситуация. Как будто всех чудес, которые произошли при образовании государства Израиль, при войнах Израиля, было недостаточно, или это были не те чудеса, каких евреи ждали? Представьте, человек тонет, и, вдруг, откуда ни возьмись на его глазах материализуется спасательный круг и летит в его сторону. Он же откидывает этот круг в сторону и кричит: ”Нет, я хочу быть спасённым только самым что ни на есть чудесным образом!»

— Перед лицом сильнейшей оппозиции, сопротивления фактически всего мира строительству Храма, в сознании еврейского народа сложилось представление, что только каким-то сверх естественным способом, только с помощью чуда, явного вмешательства высших сил может быть построен Храм. В еврейской теологии такое множество мнений, зачастую противоречивых, о Третьем Храме, о Машиахе, о том, что произойдёт после чего, какими чудесами это будет сопровождаться, что становится понятным отсутствие практических шагов в сторону строительства Храма. Но сидеть и ждать — это не еврейская ментальность. мы должны способствовать движению Истории. Мы живём в мире «асия» — действия — все наши заповеди связаны с действиями в этом мире. И мы обязаны построить Храм Г-споду, не ожидая, чтобы кто-то построил его без наших усилий.

Но, говоря по правде, многие евреи не хотят ни Храма, ни Машиаха. Они не скажут открыто об этом, но они построили красивые дома в Америке, Канаде или Англии, красивые синагоги, обзавелись имуществом, приобрели профессию и имя в обществе — и всё это бросать и ехать в Израиль, чтобы встречать Машиаха или строить Третий Храм?! Это очень печально, сколько евреев до сих пор живёт в галуте, в изгнании, когда они могли бы принимать участие в жизни еврейского государства. Здесь даже светские на мой взгляд более активны и более близки к иудаизму, чем евреи галута. Помню, какие были гигантские демонстрации когда Барак предложил отдать арабам часть Иерусалима, какие речи говорились даже светскими людьми о значении Иерусалима и Храмовой Горы. Мне кажется, что евреи диаспоры поражены каким-то заболеванием, для них иудаизм становится игрой, пустыми словами, не подкреплёнными делом.

Есть такой анекдот: еврей приходит домой из синагоги, весь в слезах, почти в истерике. Его жена спрашивает:

— В чём дело?

Он отвечает:

— Рабби сказал, что Машиах может придти в любой момент, и тогда нам нужно будет оставить всё наше имущество и ехать в Израиль.

— И наш дом, и машины, и новый карпет?

— Да, да, всё придётся оставить.

И вот они вдвоём сидят и рыдают. Вдруг его жена говорит:

— Подожди, давай возьмём себя в руки. Каждый раз, когда у нас есть какая-то проблема, что мы делаем?

— Мы молимся Ашему, — отвечает муж.

— Ну так в чём же дело?! Давай и сейчас молиться, чтобы нам никуда не нужно было ехать.

Это ужасная шутка, но это правда.

— Храм важен не как строение, а как место Шхины, Б-жественного Присутствия в нём, как это было в Первом Храме. Тот факт, что мы не строим физического здания Храма, означает ли, что мы духовно не готовы к появлению Шхины в Храме.

— Корень духовного заболевания, которым все страдают сейчас, в сокрытии Б-жественного Присутствия. Сегодня очень трудно иметь контакт к Ашемом, потому что нет Шхины. Парадоксально, что не Первый Храм, где присутствовала Шхина, а Второй Храм, в котором Шхины не было, запомнился в коллективном сознании евреев как «Золотой век». Многие мудрецы Талмуда говорили о восстановлении Второго Храма. Почему не Первого?

Во время Первого Храма евреи находились на более высоком духовном уровне, около миллиона евреев испытывали пророческие видения. Когда царь Шломо закончил строительство Первого Храма, пламя само спустилось с небес на алтарь. Во Втором Храме пламя на алтаре нужно было зажигать. В Первом Храме пламя на алтаре напоминало льва, во Втором Храме — собаку, символизируя более низкий духовный уровень евреев в то время. Почему же мы вспоминаем эпоху Второго Храма как «Золотой век?» Потому что время Второго Храма — это накопление больших знаний Торы. А после окончания эпохи пророков, знания — это то, что по мнению многих мудрецов сохраняет нас как евреев. Однако правда состоит в том, что когда народ Израиля получил разрешение от царя Персии Кораша вернуться в Иерусалим отстраивать Храм, вернулось только 42 тыс. 360 человек. Миллионы евреев остались в изгнании. Как сегодня в Америке. У них хорошие дома, положение в обществе, государственные работы, налаженная учёба в академиях, ешивах. Вернулись в основном те, кому нечего было терять, как те, кто сегодня совершает алию в Израиль.

Так вот раввины Эрец Исраэль ненавидели раввинов Вавилона. Ненавидели — это очень сильное слово. Почему? Они обвиняли раввинов Вавилона в том, что из–за них Шхина не вернулась в Храм. Если бы лидеры народа вернулись в Иерусалим, то народ последовал бы за ними, а для того, чтобы в Храме присутствовала Шхина, нужно как минимум 600 тыс. евреев. Однако несмотря на то, что Шхина не вернулась в Храм, перед евреями стояла заповедь построить Храм, и они построили Второй Храм.

Что касается вопроса о последовательности, мудрецы, благословенна их память, обратили внимание на последовательность молитв в «Шмонэ Эсре». Прежде мы просим Ашема о восстановлении Иерусалима, а потом о возвышении потомка царя Давида. Отсюда они заключили, что восстановление Иерусалима и постройка Храма будет предшествовать появлению Машиаха, потомка царя Давида.

Так что нам нужно оставить все отговорки о Машиахе, о красной корове, о благовониях и выполнять то, что наш заповедал Ашем. А уж будет там Шхина или нет — это как Ашем решит. Как во всём остальном, мы должны сделать нашу часть работы. То, что от нас зависит. Давайте будем откровенны и скажем то, что многие раввины не готовы признать: есть политические причины, но нет абсолютно никаких религиозных причин, по которым мы не могли бы начать строительство Третьего Храма хоть сегодня.

Настоящая проблема — это политическая ситуация, и я согласен, что это не простая проблема. Но я верю, что Храмовая Гора будет в наших руках и Третий Храм будет построен. Вопрос в том, сколько страданий выпадет на нашу долю, чтобы искупить позор теперешней ситуации...

Мы прощаемся с рабби Хаим Ричманом и выходим из его института. Я вспоминаю кадры фильма «Reviving stones».

«Если бы народы понимали, какое важное значение для них имеет Храм, — говорит в фильме Хаим Ричман, — они бы стояли станами вокруг Храма и оберегали бы его, чтобы с ним ничего не произошло».

«Как во сне»

После встречи с Рабби Хаимом Ричманом мы заходим в небольшое кафе, расположенное прямо возле Института Храма. Купив фалафель, садимся на втором этаже у окна, из которого видна часть еврейского квартала, часть Храмовой Горы, где арабы возводят какие-то непонятные пристройки к мечети Аль Акса. Отсюда площадь Храмовой Горы так близка…и так недоступна.

Мы читаем благословение после еды, которое начинается псалмом 126: «Песнь ступеней. Возвращение Г-сподом узников Сиона мы видели как во сне. Тогда уста наши переполнял смех, язык — радость. Говорили народы: «Великое чудо сотворил

Г-сподь с ними». «Великое чудо сотворил Г-сподь с нами» — радовались мы. Пусть возвратятся, Г-споди, изгнанники наши, словно потоки в Негеве. Сеющие в слёзах — жать будут с песнопениями. Кто пойдёт в слезах, нагружённый сумой с семенами — вернётся с радостью, нагруженный снопами».

И мы сидим как во сне, не зная можно ли верить реальности происходящего…

Я вспоминаю интервью, которое дал корреспонденту газеты «Ha’Aretz» Узи Наркисс, но разрешил опубликовать его только после его смерти. Генерал-майор Узи Наркисс, под руководством которого израильтяне освобождали Старый Город, вспоминал много лет позже, незадолго до своей смерти, момент освобождения Храмовой Горы:

«Парашютисты бродили по площади Храмовой Горы, как во сне. Рабби Шломо Горен был среди них. Я стоял один, погружённый в мысли. Внезапно рабби Шломо Горен подошёл ко мне.

— Узи, — сказал он. — Пришло время положить взрывчатку килограммов на 100 в мечеть Амара, и мы сможем избавиться от неё раз и навсегда.

— Рабби, прекратите, — сказал я ему.

— Узи, ты войдёшь в Историю если сделаешь это, — сказал он.

— Моё имя уже вписано в книги по истории Иерусалима. — ответил я, но Шломо Горен настаивал:

— Tы не осознаёшь, какое грандиозное значение это имело бы. Сегодня нам предоставлена такая возможность, завтра будет уже поздно.

— Рабби, — сказал я, — если вы не прекратите, я буду вынужден вас арестовать.

Этим наш разговор закончился. Рабби Шломо Горен повернулся и молча пошёл прочь…»

Играй на флейте, Давид

Давид Спиашвили у Стены Плача.

Оказавшись на площади перед Западной Стеной, вдруг мы слышим звук флейты, простой деревянной пастушьей флейты и чувствуем, как попадаем прямо в те далёкие времена, когда наши праотцы пасли скот на Иудейских горах. «Не может быть, чтобы это было радио», — говорит Аня. Мы идём в сторону Западной Стены и, действительно, видим нескольких ребят, сидящих на камнях площади. Один из них играет на флейте. Он играет простые мелодии, многие из которых мы знаем — древние еврейские песни, мелодии Шломо Карлебаха, Хаима Довида, а ребята поют и отстукивают ритм на вековых повидавших всё на свете камнях. «Давид мэлэх, мэлэх Исраэль, хай вакаям» (Жив Давид, царь Израиля), «Од ишама бэарей йегуда…» (Ещё будут слышны в горах Йегуды и на улицах Иерусалима голос радости и голос ликования, голос жениха и голос невесты), «Ата такум терахем Цион…» («Поднимись, смилуйся над Ционом, ибо приходит пора помиловать его, приходит назначенный срок!»)

Как притянутые магнитом, мы не можем пройти мимо и присаживаемся поодаль. Не прерывая игры, флейтист приглашает нас знаком присоединиться к их компании. Мы подсаживаемся поближе. Тут происходит ещё нечто удивительное: вдруг, откуда ни возьмись, к нам подходит рыжая кошка и удобно устраивается у Ани на коленях с таким видом, как будто именно здесь прошли лучшие годы её кошачьего детства. Ребята с удивлением смотрят на нас.

— Это твоя кошка? — спрашивая один из них, не прекращая отбивать ритм на камнях.

— Нет, отвечает Аня, — мы никогда раньше не встречались.

— В Старом Городе мы все дома, — говорит парень, — наши младшие братья это чувствуют.

К нам продолжают присоединяться люди: молодые солдаты с автоматами за спиной, туристы, студенты ешив, ультра-ортодоксы, современная израильская молодёжь. Почувствовав магнетические волны, они останавливаются вдалеке, подходят поближе, а потом подсаживаются к нам. Одна девушка звонит кому-то по сотовому телефону и подносит телефон поближе к флейтисту, чтобы с «другой стороны провода» было слышно. Несколько молодых парней берутся за руки и начинают танцевать. Остальные поют: «Эса эйнай…» (Поднимаю взгляд к горам), «Шомер Исраэль» (Страж Израиля), «Питху ли…» (Откройте мне ворота праведности),«Шивхи кемаим…» (Выплесни своё сердце как воду перед лицом Б-га)…

Внезапно к нам подходит мужчина среднего возраста, неопределённой внешности, но в ермолке. Судя по всему, еврей и говорит, что здесь, на площади перед Западной Стеной играть на музыкальных инструментах нельзя. Флейтист останавливает свою игру и удивлённо смотрит на мужчину. Кто-то окликает проходящего мимо охранника, однако тот отвечает, что всё в порядке, играть можно. Однако мужчина не успокаивается и приводит офицера охраны, который нехотя сознаётся, что да, согласно их инструкциям, игра на музыкальных инструментах на площади перед Западной Стеной запрещена.

— Почему? — спрашивает флейтист.

— Чтобы не нарушать святости этого места, — говорит офицер, явно чувствуя себя неловко и косясь на мужчину, который его сюда привёл.

— Но песни Шломо Карлебаха никак не нарушают святости этого места, — упирается флейтист. — Шломо устраивал концерты прямо здесь, у Стены.

— Я понимаю, — говорит офицер, — но инструкции есть инструкции, а когда станешь Шломо Карлебахом — приходи.

Мы продолжаем петь без флейты, но что-то невидимое и магнетичное уже исчезло, и люди расходятся.

Приход Машиаха откладывается. Радость по поводу его приближения инструкциями не предусмотрена.

Флейтист со своими друзьями тоже поднимаются уходить. Мы знакомимся с ним — Давид Спиашвили, потомок грузинских евреев, родился уже в Израиле и сейчас учится в ешиве в Старом Городе. Давид произносит слова прощания по-русски с грузинским и ивритским акцентом одновременно. Обменявшись рукопожатием и обнявшись, мы расходимся по своим углам.

В сердце тайфуна

Последний вечер перед моим отъездом мы проводим в Старом Городе. Слушаем глубочайшую тишину у Стены Плача, ходим по уличкам Старого Города, попадаем на спонтанный концерт группы «Пей Далид», которая поёт Шломо Карлебаха прямо на площади еврейского квартала. В начале двенадцатого спонтанный концерт, собравший пару сотен слушателей, неожиданно прерывается двумя полицейскими.

— Вы оборвали песню как раз на фразе о приходе Машиаха. — говорит певец, и мы отмечаем про себя, что в один и тот же вечер на наших глазах дважды обрывается песня о Машиахе.

— Порядок есть порядок, — отвечает полицейский, — после одиннадцати громкая музыка запрещена.

Люди разочарованно покидают площадь. Уходим и мы. Я отвожу Аню в Мидрешет Линденбаум и провожу последнюю ночь перед отъездом один в Леиной квартире в Гар Хома. Собираю вещи, тщетно пытаюсь запаковать в чемодан купленные книги и диски, слушаю Йосефа Кардунера, его песню на слова псалма 121. Потом выключаю музыку, свет и долго слушаю ветер: то завывания и плачи, то воинские призывы, то буйные ликования. Древние или новые повествования Иудейских гор.

•

Приближаясь к аэропорту, я внезапно понимаю как был невероятно спокоен эти дни в Израиле, и как теперь на мои плечи ложиться невероятный груз волнений и переживаний: за старшую дочку, которая осталась учиться на год в Израиле, за младшую, которая ещё не понимает в какое время и в каком мире мы живём, за всех нас здесь и там, которые любя или ненавидя друг друга, делят судьбу одной планеты, несущейся куда-то навстречу своей судьбе.

В самолёте я читаю «Созвездие Мордехая», книгу, в которой Эли Люксембург собрал дневники своего отца. Мордехай рассказывает о том, как его сын Гриша работал агентом Сохнута в Вене и там встретил еврея с сыном, собирающихся в Австралию. «В Израиле, дескать беспрерывные войны, и он боится за сына — единственный всё-таки. Жить он хочет подальше, чтобы даже атомная война его не настигла.

— Понимаете, никого из нашего рода не осталось больше, и если сын погибнет, то и род наш исчезнет, а вот в Австралии, на отшибе — есть шанс, что расплодимся и уцелеем».

Удивившись такой постановке вопроса, Мордехай, переживший и ужасы Второй мировой войны и борьбу с КГБ, вывезший в Израиль четырёх сыновей и дочь, пишет: «Я тоже отец, вижу и понимаю опасность, в которой мы вечно живём в Израиле. Тема сохранения рода меня тоже заботила и заботит. Но здесь я спокоен, как никогда, как нигде. Как ни в одном месте мира. Как говорит пословица — в сердце тайфуна всего спокойней, в сердце тайфуна порхают бабочки. Таково моё мнение».

И я понимаю о чём он говорит. В наше время в свободной Америке многие евреи боятся не только навестить свою Родину, но даже выразить свою принадлежность к еврейскому народу, показать свою поддержку Израилю в такое трудное для еврейского государства время. На нашей планете рискованно родиться евреем, ещё более рискованно жить как еврей, поддерживать своих братьев как еврей и стремиться к Ашему как еврей. Если всё это ещё делать в еврейском государстве — значит находиться в эпицентре тайфуна, на самой передовой линии фронта в войне Добра со Злом. Однако парадоксальным образом, тот кто делает это осознано, тот кто знает к чему он стремится и ради чего обрекает себя на трудности и риск, тот испытывает в душе глубочайший покой и блаженство. Я думаю об Ане и, достав из сумки книгу псалмов, начинаю читать.

•

«Поднимаю взор к горам откуда придёт помощь, помощь Г-спода, создателя неба и земли. Пусть не даст тебе споткнуться. Пусть не дремлет Страж твой. Ведь не спит и не дремлет Страж Израиля. Пусть Г-сподь будет стражем твоим, пусть Он тенью следует по правую руку от тебя. Да не причинят тебе вреда солнце днём и луна — ночью. Г–сподь убережёт тебя от всякой беды, убережёт душу твою. Г–сподь станет защитником твоим, когда ты выйдешь и когда возвратишься — отныне и вовеки» (Псалом 121).

Версия для печати