В СЕРДЦЕ ТАЙФУНА ВСЕГО СПОКОЙНЕЙ

Продолжение. Начало см. «Спектр» №9, №10, №11, №12 за 2002 г., №1 за 2003 г.

Хеврон. Одна из картин Шмуэля Мушника, посвященных его родному городу.

Говорят, что Израиль — это лакмусовая бумажка Земли. Происходящее с Израилем говорит о духовном состоянии всей нашей цивилизации. Внутри же самого Израиля аналогичной лакмусовой бумажкой являются святые места, прежде всего Иерусалим и Хеврон. То, что происходит в этих местах, как евреи к ним относятся, насколько ощущают их святость, готовы ли подняться на их защиту — всё это говорит о духовном состоянии еврейского народа.

Хеврон, названный в Торе также Кирьят Араба, — древнейшее еврейское поселение в Эрец Исраэль. Книга «Зоар» говорит, что Адам после изгнания из Ган Эдена (Рая) однажды проходил мимо и узнал в свете из пещеры свет Ган Эдена. Он понял, что здесь находится туннель, соединяющий наш мир с Ган Эденом, туннель, по которому поднимаются к Б–гу наши молитвы, а души попадают в Грядущий Мир после смерти тела. Поэтому завещал он своим детям похоронить его в этой пещере.

Придя из Харана в землю Канаан по слову Б–га, Авраам, наш праотец, разбил свои шатры возле Хеврона. Здесь родился и жил его сын Ицхак. Сюда приходил к Аврааму Яаков, его внук. Мидраш рассказывает, что Авраам искал пещеру, в которой находятся ворота в Грядущий мир, потому что понимал её ценность и хотел пробрести для своих потомков. Обнаружив пещеру, он увидел в ней Адама и Хаву, спящими со свечами у изголовья, и почувствовал запах Ган Эдена. В Торе подробно описывается как Авраам купил землю с этой пещерой, чтобы похоронить в ней свою жену Сару. Taк эта пещера стала местом захоронения праотцев еврейского народа: Авраамa и Сары, Ицхакa и Ривки, Яааковa и Леи.

После выхода евреев из Египта и возвращения в Эрец Исраэль область Хеврона досталась колену Йегуды.

Царь Давид сделал Хеврон столицей своего государства, и только через семь лет, когда завоевал Иерушалаим, перенёс туда столицу.

По своему духовному и историческому значению для еврейского народа Пещера Праотцев в Хевроне важна ни менее Храмовой Горы в Иерусалиме. Многие говорили о схожести судеб Хеврона и Иерусалима, называли эти города сёстрами. Уже в наше время рабби Аарон Дов Гальперин (Аруц Шева) сказал, что «Хеврон — наш входной билет в Землю Израиля» и ещё «Если забыл Хеврон — то забудешь и Иерушалаим».

Не случайно во всех войнах Добра и Зла вопрос о том, кому принадлежит и чьим наследием является Пещера Праотцев в Хевроне всегда был не менее горячим, чем вопрос о принадлежности и наследии Храмовой Горы в Иерусалиме.

Не случайно наши враги, пытающиеся прервать и зачернить наши духовные каналы связи со Вс–вышним, претендуют именно на Храмовую Гору и Пещеру Праотцев.

Говоря о Пещере Праотцев (на иврите, Меарат аМахпела), как правило мы имеем в виду помещения, куда приходят для молитв, построенные над самими пещерами. Спуститься же в сами пещеры, где захоронены праотцы, довелось всего нескольким людям за всю историю Хеврона. Много таинственных и мистических историй рассказывают те, кто спускался в Пещеру Праотцев. Одна из них — история рабби Авраама Азулая.

В 1643–м году султан Оттоманской империи путешествовал по своей империи. Приехал он и в Хеврон, и в пятницу пришёл вместе с другими мусульманами на молитву в Пещеру Праотцев. Расхаживая по залам усыпальницы в традиционной одежде султана, с золотым мечом отделанным бриллиантами и другими драгоценными металлами, зашёл Султан в зал Ицхака. А в зале Ицхака есть отверстие в полу возле стены отделяющей зал Ицхака от зала Авраама. Это отверстие — самое святое место во всём строении так как ведёт в сами пещеры, где захоронены праотцы. Подошёл султан к этому месту, а дорогой меч выпал из ножен и провалился в отверстие. По приказу султана привязали верёвкой одного из его охранников и спустили вниз. Вдруг раздался страшный крик, охранника быстро подняли наверх и обнаружили его мёртвым. Спустили другого, потом одного за другим нескольких местных мусульман — всех поднимали наверх мёртвыми. Разозлился султан и решил отыграться на евреях, сказал, что вырежет всю еврейскую общину Хеврона, если в течение трёх дней евреи не достанут ему меч из пещеры. Евреи начали молиться и поститься, а когда бросили жребий кого же опускать в пещеру, жребий пал на старейшего в общине праведника, рабби Авраама Азулая, автора нескольких книг по Каббале, включая наиболее известную «Хесед ле’Авраам». Рабби Азулай совершил омовение в микве, одел белый саван, в который обычно заворачивают умерших, и просидел всю ночь со своими учениками, объясняя им тайны Каббалы от Авраама, отца нашего. После этого сказал ученикам молиться, чтобы защитить его от несчастий и пошёл к Меарат аМахпела. Когда спустили рабби Азулая в пещеру, он нашёл упавший меч и передал его евреям наверху, а потом сказал: «Пришло время посмотреть, что находится в пещере. Пошёл рабби Азулай вглубь пещеры и вдруг увидел человека. Испугался он и начал читать «Шма Исраэль», а потом спросил: «Кто ты?» «Я — Элиэзер, — ответил человек, — слуга Авраама. А как ты сюда попал?» Рассказал рабби Азулай о том, что произошло. «Подожди здесь, — сказал ему Элиэзер, — я спрошу Авраама, Ицхака и Яакова можно ли тебе войти». Рабби Азулаю разрешили войти. Он вошел и, не успев поздороваться, упал в обморок от увиденного. Дали ему понюхать благовония и привели в чувство. И увидел рабби Азулай праотцев еврейского народа и понял, что находится в Ган Эден и не хотел уходить. «Зачем мне возвращаться? Я уже в годах, и вот нашёл своих праотцев, чего ещё мне желать?!» Сказали ему, что он должен вернуться обратно, но на следующий день душа его вернётся сюда.

Евреи с нетерпением ждали возвращения рабби Азулая, когда же наконец подняли его из пещеры на верёвках живого и невредимого, то радости их не было конца. Рассказал им рабби Азулай об увиденном, всю ночь сидел со своими учениками и посвящал их в тайны Каббалы. Потом погрузился в микву, одел белый саван, и до наступления рассвета, после чтения «Шма Исраэль» отошла душа его. И был у евреев плач великий по поводу кончины праведника.

С давних времён и до нашего времени не прекращалось еврейское присутствие и не прекращалась тяга евреев к Хеврону. После разрушения Первого и Второго храмов, во время владычества римлян–язычников, римлян–христиан, мусульман — во все времена евреи тянулись к этому городу и селились там, несмотря на преследования, нападения, погромы и бесправие.

К концу ХIX века в Хевроне проживало около двух с половиной тысяч евреев. Однако в связи с тем, что турецкие власти ужесточили своё отношение к евреям, количество еврейского населения начало убывать. В 20–х годах ХХ — го века еврейское население Хеврона составляло около семисот человек, включая двести студентов ешивы «Слободка», которая переехала в Хеврон из Литвы в 1925–м году. В этом же году произошли и другие события, которые привели к злодейскому погрому четыре года спустя.

«В 1925 году британские власти назначили на должность главного муфтия Иерусалима Эмина Аль–Хуссейни. (Он, впоследствии, прославился своими пронацистскими взглядами и тесной дружбой с Гитлером, да сотрутся имена злодеев!). Аль–Хуссейни всеми способами начал разжигать ненависть к евреям среди арабов Земли Израиля, призывал мусульман к активным действиям… В августе 1929 года Аль–Хуссейни обвинил евреев в том, что они, якобы, хотят отнять у арабов «мусульманскую святыню» — Стену Плача. Аль–Хуссейни призывал арабов к активному протесту, и его призыв был услышан: в разных местах страны начались нападения на евреев…

Предшествующие годы как раз были периодом достаточно хороших отношений между евреями и арабами Хеврона. У многих из них существовали нормальные соседские, торговые, а иногда даже дружеские связи… Для защиты евреев города в Хеврон прибыл отряд «Хаганы» (еврейской самообороны). Однако представители еврейской общины попросили их немедленно уехать, «чтобы не накалять атмосферу и не провоцировать арабов». Евреи Хеврона верили, что в городе общего праотца Авраама «добрые соседи» арабы не причинят вреда евреям.

Это была пятница, 23.08.29, 17–й день месяца Ав 5689 года по еврейскому календарю. Сразу после отъезда бойцов «Хаганы» из Хеврона, закончилась предполуденная «праздничная» пятничная молитва в мечетях, где проповедники призывали к насилию против евреев. После молитвы арабы стали собираться группами и вооружаться камнями и палками. Они начали нападать на попадающихся им на улицах евреев, избивать их, ворвавшись в ешиву, где накануне субботы сидел единственный ученик. Они убили его. Британские полицейские равнодушно взирали на эти нападения. Уважаемые представители еврейской общины бросились в «Бейт Романо», где размещались британская администрация и полиция, с мольбами о помощи, однако, командующий полицией велел им запереться в своих домах и не предпринимать никаких активных действий. Евреям ничего не оставалось, как выполнить этот приказ и укрыться в своих домах, превратившихся в ловушки.

В пятницу арабы ещё опасались ответа британской полиции, однако вскоре убедились, что она не намерена защищать евреев. Утром в субботу 18–го Ава тысячи арабов, вооружённых ножами, топорами, вилами, ломами и другими средствами нападения, двинулись к еврейским домам с криками: «Режь евреев!», «Власти с нами!» Бесчинствующие толпы, жаждущие крови, врывались в дома беззащитных евреев и безжалостно били, резали и рубили всех без разбора; над многими жертвами погромщики жестоко издевались, прежде чем убить, насиловали женщин и девочек. Душераздирающие крики слышались из еврейских домов, многие евреи взывали о милости к своим «добрым» ещё вчера соседям и приятелям, но озверевшие арабы продолжали свою кровавую оргию с криками: «Режь евреев!» Погромщики не сжалились ни над раввинами, к которым они приходили за советами, ни над директором банка Слонимом, который давал им ссуды на хороших условиях, ни над аптекарем Гершоном, оказывавшем им медпомощь. Все они, среди многих других, вместе со своими жёнами и детьми, были зверски изрублены, их жилища были разграблены и разгромлены. Арабы, в своей слепой ненависти, крушили всё подряд в еврейских домах и даже разбили полностью всё содержимое аптеки. Некоторые евреи пытались сопротивляться, но силы были явно неравными. В то же время необходимо отметить, что более семидесяти арабов укрыли у себя в домах и спасли около трехсот евреев.

Британские полицейские в течение нескольких часов «не пошевелили пальцем», чтобы прекратить резню беззащитных людей. Начальник полиции, сидя на коне, равнодушно наблюдал, как рядом с ним убивали двух евреев, искавших у него помощи — братьев Хайкель. Когда несколько вооружённых арабов, покончив с евреями, с угрожающим видом двинулись в его сторону, «доблестный» английский офицер испугался и сделал несколько выстрелов в воздух из своего пистолета. Звуки стрельбы услышали и остальные погромщики, перепугались и начали разбегаться. Погром прекратился…

В тот день в Хевроне было убито 59 евреев, ещё восемь умерло позже от тяжёлых ранений. Всем уцелевшим евреям, среди которых было множество раненых, британские власти приказали покинуть свои дома и собраться во дворе полиции. Оказать серьёзную медицинскую помощь раненым было, практически, невозможно, так как аптека в «Бейт Хадасса» была уничтожена. Британские власти разрешили устроить только «ускоренные» похороны погибшим, допустив на кладбище только десять евреев для молитвы. В отдельной могиле захоронили отрубленные части тел и пропитанные кровью одежду и вещи из еврейских домов.

Три дня сидели уцелевшие от погрома евреи во дворе полиции под палящим солнцем, без медицинской помощи, почти без пищи. Через три дня англичане приняли решение: пригнали грузовики, погрузили всех евреев и увезли их в Иерусалим… Все дома и имущество евреев стали добычей убийц–погромщиков. Британские власти, получившие от мирового сообщества мандат на управление в Земле Израиля с целью подготовки к созданию здесь Национального дома для еврейского народа, вместо того, чтобы предотвратить погром или, хотя бы строго наказать погромщиков и помочь пострадавшим евреям возобновить нормальную жизнь, решили выгнать их из своих домов, из своего города! Наградили убийц и наказали уцелевшие жертвы! Арабы праздновали победу: британские власти помогли им ликвидировать еврейское поселение Хеврона — древнейшее в Земле Израиля…»

Если война за независимость 1948–го года была борьбой за существование еврейского государства, то Шестидневная война 1967 года имела ещё один важный аспект. Дав евреям возможность построить своё государство, теперь Г–сподь решил вернуть евреям их святыни: Храмовую Гору в Иерусалиме и Пещеру Праотцев в Хевроне. Однако именно это испытание евреи позорно провалили. Героически победив в войне превосходящего по силам противника, еврейский народ как целое оказался духовно не готовым к владению своими святынями и… отдал их в руки побеждённого врага.

Интересно, что один и тот же человек провозгласил, что Храмовая Гора и Пещера Праотцев принадлежат теперь еврейскому народу, а другой человек приказал вернуть арабам и Храмовую Гору и Пещеру Праотцев. Главный раввин армии Шломо Горен протрубил в шoфар возле Западной Стены как только Храмовая Гора и весь Старый город были освобождены израильскими парашютистами и вся страна услышала голос Моты Гура «Har habait be’yadeinu» — Храмовая гора в наших руках. Однако израильский флаг провисел над Храмовой горой всего двенадцать часов. По приказу министра обороны Моше Даяна флаг был снят и власть над Храмовой Горой была возвращена арабам.

Хеврон, насчитывающий в то время около 80–ти тысяч арабов, рабби Шломо Горен «захватил» вдвоём со своим шофёром, по странной случайности, считая, что армия уже в Хевроне, и он едет ей вослед. Йегуда Новосельский описывает это событие следующим образом: «В 1967 году, на следующий день после освобождения Иерусалима, рано утром, тогдашний Главный раввин Армии Обороны Израиля генерал рав Шломо Горен (благословенна память о нём) приехал на джипе вдвоём с шофёром «захватывать» Хеврон. Иорданская армия уже бежала, а арабы города, наслышанные о чудесных победах израильтян и опасаясь мести за погром 1929 года, вывесили на домах белые флаги. Рав Горен ворвался в Пещеру Махпела, внёс свиток Торы и помолился там (впервые за сотни лет!). Затем рав Горен объявил, что Хеврон и Пещера праотцев отныне принадлежит народу Израиля».

Рабби Шломо Горен оказался первым евреем, который вошёл в Пещеру Праотцев за последние 700 лет, с того времени как в 1226–м году предводитель мамлюков Бейбарс издал указ запрещающий евреям и христианам входить в пещеру с выстроенной над ней мечетью. Шломо Горен вывесил флаг Израиля у входа, внёс в пещеру свиток Торы и протрубил в шофар, точно так, как 24 часа до этого он трубил в шофар у Западной Стены в Старом Городе.

На следующий день он получил телеграмму от министра обороны, Моше Даяна, в которой говорилось: «Сними флаг, вынеси свиток Торы, и каждый входящий должен снимать обувь, так как мечеть это». Шломо Горен ответил: «Свиток Торы — святыня, она останется в пещере. Флаг значит для меня то же, что он значит для тебя. Если хочешь убрать его — сделай это сам, я до флага не дотронусь». Моше Даян послал офицера, чтобы снять флаг и вынести свиток Торы из Пещеры. Офицер выполнил приказ, а на обратном пути в Иерусалим попал в автомобильную аварию и погиб…

Так евреи, верные традиции Израиля и земле Израиля, в лоб столкнулись с тем, что против них не только арабы и не только антисемиты всего мира, но также собственное еврейское правительство, не понимающее и не ценящее святость земли Израиля. С большим трудом добились они того, чтобы израильское правительство открыло Пещеру Праотцев для евреев. Власти разделили всё помещение на еврейскую и мусульманскую части, сделав отдельные входы. (Территория, выделенная для мечети включает зал Ицхака и по площади в три раза превышает место, отведённое для синагоги). Также было оговорено, что во время еврейских праздников всё помещение открывается для евреев, а во время мусульманских праздников — для арабов.

Возможно, что корни нужно искать не в событиях 1967–го года, когда Израиль отказался от своих святынь, а ещё раньше, в расстреле Альталены, но растущая трагедия бесспорно достигла своего апогея в 1992–1993 годах, когда израильские левые, оказавшиеся во главе правительства предали и продали свой народ, ведя за его спиной переговоры и заключая договоры с террористами. Тот же самый Ицках Рабин, который расстреливал бойцов Лехи, плывших на Альталене, который был начальником штаба во время Шестидневной Войны, теперь, в 1993–м году, в качестве премьер–министра Израиля стоял на лужайке Белого Дома и пожимал руку Арафату, архи–террористу, которого разве только Гитлер превзошёл по количеству пролитой в ХХ веке еврейской крови. Символично, что начав именно с Иерихона, через который когда–то Йегошуа ввёл евреев в Ханаан, израильское правительство начало сдавать земли арабам. Чего не смогли добиться громадные армии Египта, Иордании, Сирии и Ливана, за которыми стояли Кувейт, Алжир, Саудовская Аравия и СССР, арабы получили даром в результате «мирного процесса». Опьянённые дармовой победой и дармовым оружием, въезжали вчерашние террористы, произведённые ословцами в ранг «палестинских полицейских», в Иерихон, Рамаллу, Бет–Лехем, Хеврон.

Теперь жизнь поселенцев, которая и до этого не была лёгкой, стала кошмаром. Количество терактов росло на глазах, но убитых стали называть не жертвами арабского террора, а «жертвами мирного процесса». Террористы, никогда не отказывавшиеся от идеи уничтожения еврейского государства и еврейского народа, вдруг стали «партнёрами мира», а еврейские поселенцы, люди наиболее преданные своей земле и своему народу, стали «препятствием миру», «правыми экстремистами», «расистами» и «фанатиками».

Правительство Израиля предало поселенцев первыми, остальные же евреи Израиля и всего мира ещё не поняли, что следующими на очереди будут они, что если, не приведи Г–сподь, не выдержат поселенцы, — первая и наиболее стойкая линия фронта, — то рухнет всё: и еврейское государство, и цивилизация.

Лея Алон рассказывала в одной из многочисленных своих передач, посвящённых Хеврону: «Когда я слышу, что что–то случается в Хевроне, сердце моё тревожно сжимается: на хевронском кладбище лежат двое из моих друзей — Мордехай Лапид с 19–летним сыном Шаломом, убитые террористами, и профессор Бен–Цион Тавгер. Именем профессора Тавгера названа площадь перед древней еврейской синагогой «Авраам Авину», которую он и близкие ему по духу люди вернули к жизни, раскопав из–под песка, щебня, навоза, насыпанных там по приказу короля Хуссейна. Здесь я встретила Лею Мушник, которая уехала из Иерусалима в Хеврон, в Бейт Хадасса, и сына её Шмуэля Мушника — художника и создателя Хевронского музея. Ему самой судьбой дано было почувствовать духовность этого города, его связь с нашей еврейской душой, и передать это в своих картинах. Я была в Хевроне прямо после передислокации, и Лея Мушник поднималась со мной на крышу дома, чтобы показать — что наше, а что их. С крыши все было видно, как на ладони: гудящий арабский базар внизу, и наш солдат на соседней крыше. Крыша была нашей, а дом был их, и базар был их, арабский. Базар шумел с одной стороны, а с другой стороны дом выходил на ту самую улицу, которую по соглашению Осло открыли для движения. Арабы называют её «Шоада», а евреи «Давид аМэлэх». Только так, стоя на этой узкой улочке, ты понимаешь, что люди живут здесь вопреки всему тому, что происходит с Хевроном, ибо всё что происходит там давно должно было бы задушить еврейскую жизнь в этом городе. Если еврейская жизнь здесь всё ещё существует — то только благодаря чуду…

К Пуриму 1994–го года арабы Хеврона готовили погром, и если бы не доктор Барух Гольдштейн, пожертвовавший своей жизнью, своим именем и репутацией¹ ради спасения жизни евреев, то кто знает сколько жителей Хеврона и прилегающего Кирьят Арба оказались бы жертвами запланированного погрома.

В книге «Барух агэвэр», посвящённой его памяти, собрано множество свидетельств, в том числе и свидетельство Нехамы Мушник, жены Шмуэля: «Вечером, накануне кровавых событий, жители города собрались в Пещере Праотцев для чтения Свитка Эстер. Чтение происходило в зале Ицхака. Мой младший сын попросился домой. По дороге я вспомнила, что забыла ключи и вынуждена была вернуться обратно. На ступеньках, ведущих к залу Ицхака я натолкнулась на толпу разгорячённых арабов, которые кричали «Этбах эль яхуд» (режь евреев), стучали по дверям, стали плевать мне в лицо. В это время доктор Барух Гольдштейн, да отмстит Г–сподь за его кровь, вышел потрясённый из зала чтения: «Я больше не могу этого вынести!» — сказал он.

В последние дни атмосфера Хеврона была очень напряжена. Представители армии сообщили, что арабы готовят массовый теракт. Доктор Барух Гольдштейн был в постоянной готовности — даже во время учёбы держал включённым аппарат связи, чтобы его могли вызвать когда будет нужна медицинская помощь».

Созвонившись со Шмуэлем Мушником, я договариваюсь о том, чтобы навестить его в Бейт Хадасса. Снова, как перед поездкой в Нокдим, жду автобуса на шоссе «Дэрэх Хеврон», и снова автобус крутится по горам — два туннеля, бетонные плиты на краю дороги. Солдаты: на дорогах и перекрёстках, у проверочных пунктов на въезде в каждый посёлок, в автобусе.

Приезжаем в город Кирьят Арба поражающий своей красотой. Город как произведение искусства: аккуратные домики и дороги, детские площадки, повсюду зелень, цветы и дети. В одном месте автобусу пришлось остановиться — 3–4–х летний малыш неторопливо пересекал проезжую часть на пластмассовом автомобиле. Покрутившись по улицам Кирьят Арба и миновав военный пост, мы въезжаем в Хеврон, находящийся от Кирьят Арбы на расстоянии не превышающем 200 метров. Однако это расстояние как переход из одного мира в другой. На смену красиво и с любовью отделанным домам и улицам приходит одна большая мусорная яма, кучи какого–то хлама, разрушенные и полуразрушенные дома, в которых непонятно живёт кто–нибудь или нет. Мы подъезжаем к Пещере Праотцев, и тут я делаю для себя ещё одно открытие: зная о том, что в Хевроне живёт всего горстка евреев посреди сотен тысяч арабов, я как–то решил, что они хотя бы живут одним районом, как в Старом Городе. Оказалось, что это не так — еврейские дома разбросаны в море арабских, и чтобы попасть из одного из них в другой, или в Пещеру Праотцев, нужно ехать или идти по арабским улицам. Следующая остановка автобуса — Бейт Хадасса. Перед зданием — участок дороги, длиной метров в сто, на обоих концах которого стоят солдаты.

Йегуда Новосельский пишет об истории создания Бейт Хадасса: «В 1893–м году, на пожертвования богатых евреев из Северной Африки, рядом с «Бейт Шнеерсон» было построено одноэтажное здание, названное «Хесед Авраам». Оно служило в качестве общинного дома благотворительности: в нём принимали паломников и гостей города, лечили больных и помогали нуждающимся. В 1909 году, на пожертвования евреев Индии и Багдада, был надстроен второй этаж к этому зданию. В 1917 году американская еврейская организация «Хадасса» направила сюда медицинской персонал для расширения лечебницы, и вскоре всё здание стали называть «Бейт Хадасса». В нём бесплатно оказывалась элементарная медицинская помощь как евреям, так и арабам, и христианам. Врач приезжал, по мере надобности, из Иерусалима. По соседству с «Бейт Хадасса» был построен большой дом, в котором проживали со своими семьями раввины общины Х.Хассон и Й.Кастель и аптекарь Гершон. Теперь этот дом так и называется «Бейт Хасон–Бейт Кастель».

Реахам Зеэви (Ганди) в последней своей книге «Резня в Хевроне 1929 г»., где были собраны холодящие душу материалы и фотографии погрома, пишет и о Бейт Хадасса, в частности о трагической гибели аптекаря Бен–Цион Гершона от рук озверевших погромщиков:

«В шаббат, 18–го Ава, когда погромщики ворвались в его дом, реб Бен–Цион лежал в своей кровати и читал псалмы. «Что ты делаешь?» — спросили погромщики. — «Я молюсь Ашему» — ответил Бен–Цион. «Положи книгу» — приказали они. Реб Бен–Цион положил книгу, и в этот момент подскочил один из погромщиков и саблей отрубил пальцы на руке Бен–Циона. А когда старик начал плакать и умолять бандитов о сохранении жизни, они выкололи ему глаза, человеку, который лечил их от трахомы и других заболеваний, от слепоты. После этого они стали колоть Бен–Циона ножами и саблями пока не покинула его душа.

После этого погромщики поднялись на второй этаж, стали крушить и жечь еврейскую больницу, в которой они же сами, их отцы и их дети находили бесплатное лечение и уход в течение двадцати лет».

После погрома больница опустела. Оставшихся в живых, раненных евреев англичане вывезли в Иерусалим. В 1935–м году 35 семей вернулись в Хеврон, но через пять лет, в Пейсах 1936–го года британские власти вывезли евреев в Иерусалим, опасаясь растущих беспорядков среди арабов.

Профессор Бен–Цион Тавгер, учёный–физик с международным именем, оставивший кафедру Тель–Авивского университета для раскопок синагоги «Авраам Авину» и древнего еврейского кладбища, нашел в 1970–х годах здание больницы запустевшим:

«В больнице «Хадасса» в 1929 году был самый зверский погром. Внешне здание выглядит довольно прилично. Внутри пусто. Ни арабов, ни их скота. Лишь пыль, грязь и запустение. Все окна выбиты, на полу осколки стекла. Здесь была убита семья фармацевта Гершона Бен–Циона. Зверские пытки, которыми их подвергали, описать невозможно. И в конце концов всех зарубили топорами. Это так «отплатили» арабы людям, которые их лечили, спасали от эпидемий и болезней. Можно ли себе такое представить? Все годы после погрома больница «Хадасса» пустовала. Никто из арабов не решался в ней поселиться, боясь «мести духов», если верить их рассказам. По сей день они полагают, что только с возвращением евреев это проклятие будет снято». (Бен Цион Тавгер. Мой Хеврон)

Через неделю после празднования Песаха в 1979–м году, группа из десяти женщин и сорока детей оставила Кирьят Арба и поехала по пустым улицам Хеврона. Они пробрались в здание Бейт Хадасса через заднее окно, взяв с собой минимальное количество необходимого. Вытерев пыль десятилетней давности, они разложили на полу матрасы и заснули. Утром дети проснулись и стали петь «вешаву баним легвулам» (и вернулись дети к своим наделам). Солдаты, охранявшие крышу здания, спустились посмотреть что происходит и были поражены видом непонятно откуда взявшихся детей и женщин. Они доложили своему начальству и скоро «женщины Бейт Хадасса» стали центральным событием страны.

Премьер министр Менахем Бегин был против восстановления еврейского присутствия в Хевроне, однако не хотел также применять физическую силу по отношению к женщинам и детям. Он приказал полиции и армии окружить Бейт Хадасса и не пропускать в здание даже еду и воду. Его посетил рабби Моше Левингер, чья жена и дети были частью группы, «захватившей» Бейт Хадасса: «Когда израильская армия окружила третью армию Египта на Синае во время Войны Судного Дня, мы давали вражеским солдатам еду, питьё и медикаменты. Если так мы относились по отношению к египетским солдатам, которые атаковали и убивали наших солдат, то почему бы не быть настолько же гуманными по отношению к еврейским женщинам и детям в Хевроне?!» Бегин не мог не согласиться с такими доводами. Так эти героические женщины и дети прожили два месяца: им проносили еду, питьё и медикаменты, никому не разрешали войти, если бы кто–то вышел, то вернуться уже бы не разрешили.

Однажды у одного ребёнка разболелся зуб и его отвезли к дантисту в Кирьят Арба. Когда он вернулся обратно в Бейт Хадасса, солдат преградил вход в дом, не давая ему войти. Мальчик стал плакать: «Я хочу к маме». В это время в Кнессете заседал кабинет министров и Бегину передали записку, что мальчик плачет у дверей Бейт Хадасса, потому что ему не разрешают войти к его маме. Вопрос был поставлен на обсуждение кабинета министров — и мальчику разрешили войти в здание к своей маме.

Через два месяца женщинам и детям разрешили покидать и возвращаться в Бейт Хадасса, но больше никому не разрешалось входить.

Так они прожили около года. В пятницу вечером, после Субботних молитв в Пещере Праотцев, мужчины, включая студентов из ешивы Кирьят Арба, шли к Бейт Хадасса, пели и танцевали перед зданием, а потом возвращались в Кирьят Арба.

В мае 1980–го года, через год после того, как женщины и дети поселились в Бейт Хадасса, группа мужчин была атакована террористами, расположившимися на крыше здания напротив Бейт–Хадасса. Стреляя и кидая ручные гранаты, террористы убили шестерых и ранили двадцать человек. К концу этой недели израильское правительство в конце концов дало официальное разрешение на восстановление еврейской общины в Хевроне.

Шмуэль Мушник — художник, историк, фотограф, создатель Музея Наследия Хеврона — родился в Москве, в Израиле живёт уже 27 лет, из них 22 — в Хевроне, в квартале Бейт Хадасса, в том самом доме, который прилегает к первоначальному зданию «Бейт Хадасса» и называется «Бейт Хасон–Бейт Кастель». Квартира, в которой живёт Шмуэль Мушник с женой Нехамой и четырьмя детьми — это особое место, до погрома 1929 года здесь жил со своей семьёй аптекарь Бен–Цион Гершон.

Молодой солдатик интересуется, кто я такой и что здесь делаю. Удовлетворив его ответом, я подхожу к Бейт Хадасса и впервые вижу фасад этого дома каким столько раз видел его на фотографиях. Подойдя поближе, обнаруживаю детскую площадку, находящуюся ниже уровня дороги. На площадке играют дети разных возрастов, еврейские дети, такие же как дети в Тель–Авиве, Иерусалиме, Нью–Йорке или Балтиморе.

Дверь открывает Нехама, жена Шмуэля, и ведёт меня в его мастерскую. По дороге я замечаю детей, занятых, судя по всему, компьютерными играми. На стене комнаты, в нише, портреты святых Хеврона, в самом центре — Шалheвет Паз. В квартире меня поражает атмосфера Старого Города: глубочайший покой и сосредоточенность. После всего, что слышишь о терактах, обстрелах, нападениях, о героической борьбе поселенцев с арабами и с предательством израильского правительства, этот покой кажется почти невероятным. Вот мы и в мастерской Шмуэля Мучника, обставленной его картинами, книгами, альбомами по искусству. И снова первое впечатление от личности Шмуэля — доброта, глубочайшее спокойствие и твёрдость, непреклонность.

Стоя у мольберта, Шмуэль работает над картиной, за поясом пистолет. Я спрашиваю его об этом. Он говорит, что носит оружие не всегда, но недавно полиция предупредила о возможных попытках проникновения террористов в здание, поэтому жители стали постоянно носить при себе оружие и закрывать на ночь двери квартир. (То есть, насколько я понял, раньше двери держались открытыми.) Шмуэль закурил, извинившись, что уже было бросил, но во время недавних милуим (сборов) начал опять. Я осматриваю картины², которыми заставлена вся комната: потрясающие пейзажи, горы, деревья, виды Хеврона — картины, достойные лучших музеев мира.

— Вы где–то выставляете, продаёте свои картины? — спрашиваю Шмуэля.

— Мои силы полностью уходят на то, чтобы их написать, — отвечает он, — на выставки и продажу сил уже не остаётся.

Мы разговариваем около часа: о жизни в Хевроне, о его картинах, о Шалhевет Паз и её родителях, о том, что происходит сейчас в Израиле и во всём мире. Шмуэль рассказывает о том, какую тяжесть испытывает на себе еврейская община Хеврона, не только из–за арабов, но из–за израильской полиции, занимающей откровенно про–арабскую позицию. «Это нам как нож в спину», — говорит про них Шмуэль.

Можно только догадываться, какая сила духа требуется для того, что бы жить в Хевроне. Одно дело читать в газетах или на Интернете о терактах, обстрелах, похоронах. Другое дело жить здесь, на охраняемом участке улицы длиной около 100 метров, и своей кожей чувствовать, что такое будничное дело как поездка на работу, в магазин, в школу, к доктору или в аптеку может оказаться делом жизни и смерти. Шмуэль рассказывает как недавно его сын играл на детской площадке и прибежал домой с рукой поцарапанной пулей, рикошетом отскочившей от стены. «Царапина была неглубокой, — говорит Шмуэль, — Мой сын огорчился, что не может даже прогулять один день школы по этому поводу. Дети — везде дети. Мне было интересно, побоится ли он вернуться на детскую площадку или нет. Он вернулся на следующий же день. Мы здесь не воспитываем людей, которых можно ударить по одной щеке, а они подставят другую», — так говорит Шмуэль, и я верю ему.

Мы прощаемся, перед отъездом я знакомлюсь также с его мамой, Леей Мушник.

Шмуэлю нужно везти дочку к глазному врачу в Кирьят Арба и по дороге он подвозит меня к Пещере Праотцев. Мы едем по арабской улице: кучи мусора, неопрятные дома, люди, слоняющиеся по улице или сидящие у дверей домов, закрытые лавочки. «После начала интифады в Хеврон перестали приезжать туристы. Поэтому закрылись все арабские лавочки, находящиеся вблизи Пещеры Праотцев». — комментирует Шмуэль.

Мы прощаемся.

В Пещере Праотцев я провожу около часа. Читаю псалмы, фотографирую, разговариваю с одним из служителей синагоги, который показывает мне место под которым находится пещера захоронения Адама и Хавы. Чувствую прежде всего необычность, почти нереальность происходящего. Подобные места непросто воспринять, почувствовать. Требуется время и терпение. Помню, как первые посещения Стены Плача не пронесли ничего кроме ощущения нереальности и смешения чувств.

Потом захожу в магазин сувениров и, купив на последние деньги подарок для Ани — диск с песнями Хеврона, начинаю прохаживаться перед центром Гутника где несколько человек уже стоят в ожидании автобуса. Скоро появляется автобус и перевозит нас в Кирьят Арба, а там уже ждёт другой, чтобы отвести в Иерусалим. И снова бетонные плиты, стоящие по краям дороги, туннель, затем ещё один...

«Смилуйся, Владыка, полный милосердия. Сегодня я пришёл в святой город Хеврон — да будет он возрождён и восстановлен в скором времени, в наши дни, Амен. Здесь жили наши праотцы — Авраам, Ицхак и Яаков. И вот сегодня я стою перед Пещерой Праотцев, где они хотели быть похороненными. Авраам, отец наш, купил это место за полную цену, потому что осознал святость этого места через Б–жественное откровение. Здесь начнётся воскресение мёртвых по воле Творца Благословенного.

Мы распростёрты перед Тобой, о Вечный, Б–г наш, в низком поклоне, в смирении, в кротости сердца, дабы Ты вспомнил нас ради заслуг святых праотцев наших и привёл к окончанию изгнание наше. Ускорь Спасение наше, приблизь Избавление, приведи праведного избавителя нашего, нашего Машиаха...»

¹ К сожалению, до сего дня святое имя Баруха Гольдштейна используется антисемитами и леваками как символ «еврейского терроризма». — Прим. авт.

² Некоторые из картин Шмуэля Мушника можно найти на вебсайте http://www.rjews.net/gazeta/mushnik0.html, а также на www.hebron.org.il/mush/shmuel.htm

 Версия для печати